Главная » Ответы консультанта » Женщины колчака. Все ушли, а я останусь. "Химера в адмиральском мундире"

Женщины колчака. Все ушли, а я останусь. "Химера в адмиральском мундире"

Создателям фильма “Адмиралъ” блестяще удалась попытка (возможно, и неосознанная) переложить на язык водевиля личную жизнь Александра Колчака. Стоит ли удивляться, что при этом самые драматические страницы истории государства оказались неизбежно выхолощенными? Мало общего с сексапильными киношными героинями имеют и любимые женщины адмирала.

Один из многих мифов, которые проникли в аллегорию Романова, заключается в том, что, находясь в Ипатьевском доме, семья и их слуги относились с сожалением к хрупким, часто пьяным большевистским стражам. Западные историки в течение многих лет в значительной степени полагались на мемуары белых русских эмигрантов, которые написали время, когда царь и его семья были заключены в тюрьму в Екатеринбурге как одно постоянное унижение и варварство. Будучи тем фактом, что их большевистские похитители будут жестоко убиты, истории садистского обращения легко поверить.

ЧЕЙ АДМИРАЛ?

“Я сказала ему (Колчаку. - В.Р.), что люблю его. И он ответил: “Я не говорил Вам, что люблю Вас”. - “Нет, это я говорю: я всегда хочу Вас видеть, всегда о Вас думаю, для меня такая радость видеть Вас, вот и выходит, что я люблю Вас”. И он сказал: “Я Вас больше чем люблю”.

“Прошло два месяца, как я уехал от Вас, моя бесконечно дорогая, и так жива передо мной вся картина нашей встречи, так мучительно и больно, как будто это было вчера, на душе.

Удивительно, но на самом деле семья была хорошо лечится и оставила достаточно много информации о повседневной жизни в сохранившихся журналах. В то время как дом находился под командованием Авдаева, царь и его семья наслаждались некоторой свободой передвижения по имению, они также наслаждались играми и получали материалы для чтения, чтобы передать время. Семья была на самом деле хорошо кормила, и все их основные потребности были позабочены. Ни одна из более зловещих историй о изнасилованиях или других злоупотреблениях, которые исходят от белых русских эмигрантов, основана на чем-то более чем диком слухе, который развился после убийств.

Сколько бессонных ночей я провел у себя в каюте, шагая из угла в угол, столько дум, горьких, безотрадных... Без Вас моя жизнь не имеет ни того смысла, ни той цели, ни той радости. Вы были для меня больше, чем сама жизнь, и продолжить ее без Вас мне невозможно. Все мое лучшее я нес к Вашим ногам, как божеству моему, все свои силы я отдал Вам.

Следует отметить хотя хотя бы одного охранника, помощника Авдаева Александра Мошкина, который, похоже, использовал все возможности, чтобы унизить семью. Большая часть того, что относится к плохому обращению, похоже, прослеживается к этому одному стражу.

Авдаев приказал священникам прийти в дом для удовлетворения религиозных потребностей семьи и их слуг. Авдаев даже допустил удивительную степень братания между охранниками и Романовыми. Неудивительно, что между заключенными и их обвинениями возникла определенная степень взаимопонимания. Великие княжны фактически откровенно флиртовали с некоторыми из молодых охранников. Один стражник, Иван Скороходов, похоже, влюбился в Мари. Скороходов дошел до того, чтобы пронести небольшой пирог в дом на 19-й день рождения великой княгини Мари.

Я писал Вам, что думаю сократить переписку, но, когда пришел обычный час, в котором я привык беседовать с Вами, я понял, что не писать Вам, не делиться своими думами свыше моих сил. Переписка с Вами стала для меня вторым “я”, и я отказываюсь от своего намерения, и буду снова писать Вам, к чему бы это меня ни привело. Ведь Вы понимаете меня, и Вам может быть понятна моя глубокая печаль”.

По крайней мере один раз, но, вероятно, больше двое смогли обойтись вместе. Отчет разочарованно расплывчато относительно того, что именно они были пойманы, но это событие способствовало освобождению коменданта Авдаева. Скороходов был изгнан из дома Ипатьева и вскоре исчез со страниц истории. Помимо Скороходова и его запретного свидания с Мари, многие из охранников, похоже, разработали связь со своими обвинениями, что позже принесло бы некоторые неудачные последствия.

Охранники были едва ли храбрыми или даже революционерами. 105 человек служили охранниками в доме Ипатьева. Из этих людей были подняты в русской православной вере 72, которые все еще считали себя верными членами этой веры. Только один мужчина, Бенджамин Яковлевич, был евреем. В то время как вера этих людей может показаться тривиальной, ей предстоит пройти долгий путь, чтобы продемонстрировать, что они не были жесткой линией атеистов-большевиков, которые в течение многих лет считались таковыми. Половина из этих мужчин были женаты с собственными семьями.

Это письмо с такими знакомыми нам интонациями (помните: “Я Вас больше чем люблю”?) посвящено не Тимиревой. Колчак пишет его Софье Омировой, которая станет потом женой.

Достойна ли она была любви адмирала? Судите сами. Софья окончила Смольный институт. Знала семь языков. Характер имела сильный и независимый. По договоренности с Колчаком они должны были жениться после его первой полярной экспедиции. Ожидание растянулось на несколько лет. В честь Софьи были названы остров в архипелаге Литке и мыс на острове Беннета. В 1903 году 26-летняя Софья поехала с острова Капри к Александру Колчаку в Усть-Янск на Ледовитом океане. Потом они вместе вернулись в Иркутск, где и обвенчались.

Из 105 только 26 были фактически членами большевистской партии. Записи показывают, что только 13 из них когда-либо занимались революционными или преступными активами. Из этих 105 человек 102 из них были этническими русскими, двое были польскими, а один, Абдул Латыпов был мусульманином из Грузии.

Также важно отметить, что советское правительство приняло обязательную воинскую повинность в Красной армии. Когда красная армия, совершавшая ошеломляющие потери против белых в гражданской войне, охранная позиция в доме Ипатьева сделала их освобожденными от отправки на фронт. С местной экономикой в руинах охранное положение в доме Ипатьева также означало деньги для кормления своей семьи.

Когда Колчак сошелся с Тимиревой, Софья Федоровна не стала выяснять отношений ни с мужем, ни с его любовницей. Более того, те еще только познакомились, а она уже сказала жене контр-адмирала Развозова: “Вот увидите, что Александр Васильевич разойдется со мной и женится на Анне Васильевне”. Не потому ли была так уверена в скорой неверности мужа, что он уже давал повод к этому?

Помимо этих 105 охранников было небольшое количество мадьяр, которые служили охранниками. С продолжающейся гражданской войной, которая вспыхнула среди белых, эти люди оказались в Сибири и были вынуждены искать способы поддерживать себя.

Гражданская война плохо обращалась за большевистскими войсками в Сибири, и была реальная возможность того, что белые или их союзники чешский легион спасет царя и его семью. Уральский областной совет, глубоко опасавшийся спасения семьи, обеспечил бы достаточно пропагандистского блиц, чтобы дать Уайту импульс, необходимый им для победы в гражданской войне.

Писатель Андрей Петров в книге “Тайны адмирала Колчака” рассказывает, что в его жизни была еще одна женщина. Находясь в японском плену после событий Порт-Артура, Колчак влюбился в дочь своего патрона, самурая Коно, - Вакану. А ведь не прошло и года со времени их женитьбы с Софьей Омировой. “Нет, он не только не забыл свою Софью, - пишет Петров, - но, как ему казалось, любил ее еще крепче, еще сильнее, чем прежде. И в то же время понимал, что и Вакану тоже любит. Вместе с тем Колчак знал, что любить по-настоящему можно только одного человека. Этому учила литература, этому учила жизнь”. Согласно версии автора книги, после отъезда Колчака с острова у его любовницы должен был родиться ребенок.

С закрытием Чехии в Екатеринбурге Советы были в панике. С большевистскими силами в полном отступлении и реальной возможностью того, что Романовых будут спасены чехи, Уральский региональный совет решил, что он должен действовать. Вместо того, чтобы перевезти семью и их приятелей в Москву, и рискуя их спасением, совет счел более возможным их простое убийство. Это решение, по-видимому, придает больше мщения, чем практичности. Если бы белые или чехи смогли освободить царя и его семью, это, несомненно, было пропагандистским бумом их дела.

Брутальное убийство семьи большевиками также подпитывало бы белую пропаганду, и, конечно, их гнев, возможно, даже больше. Уничтожив семью, большевики продемонстрировали миру тот уровень, на который они хотели утонуть. В конце концов с белой гвардией буквально у их ворот и очень реальной опасностью того, что большевистская революция рушится, Совет Урала увидел возможность отомстить ненавистному бывшему правителю и его семье. С принятым решением совет отдал приказ, направленный рукой в Москву, чтобы получить одобрение Ленина.

“За кем ты ухаживал в Ревеле на вечере? Удивительный человек: не может жить без дам в отсутствие жены! Надеюсь, что о существовании последней ты еще не забыл?” - обращается в письме к своему адмиралу Софья Федоровна. Это было еще до его знакомства с Тимиревой.

Исследователь жизни адмирала Николай Черкашин: “Колчак, весьма неравнодушный к женщинам и немало погрешивший легкими связями в Либаве и Ревеле...”

Эта резолюция является самым ранним свидетельством того, что любой из большевиков пытался фактически убить семью. Вопреки тому, что Ленин приказал царю, его семья и их слуги убили этот документ, указывает, что Уральский региональный совет принял решение самостоятельно и только добился одобрения Москвы, они этого не поняли.

Ленина уже давно обвиняют в убийстве Романовых. Ряд историков по сей день все еще приписывают ему вину. Он действительно один из злодеев 20-го века с кровью сотен тысяч на руках, и так же легко привлечь его к убийству еще нескольких. Поскольку до сих пор не было обнаружено никакой фактической документации, которая подразумевает его. Однако есть слухи, что Леон Троцкий, депутат Ленина, позже потребовал из ссылки, что Ленин распорядился о самих убийствах. Эта история несколько подозрительна, поскольку Троцкий утверждал, что его не было в Москве, когда было принято решение.

ДВЕ АННЫ

Рядом с реальной женщиной - Анной Тимиревой - незримо раз от раза вставал литературный образ другой Анны - Карениной, изменившей мужу с молодым любовником.

Протоиерей Борис Старк встречался с Анной Тимиревой (в девичестве Сафоновой) еще до революции. Ближе они познакомились много лет спустя, в Рыбинске. В начале 1960-го отец Борис прибыл туда на служение в Вознесенской церкви, а Анна Васильевна отбывала в этом приволжском городе ссылку.

Выжившие официальные протоколы встречи показывают, что в Москве был не только Троцкий, но и он был на самой встрече с Лениным, где было принято предполагаемое решение. Тем не менее этот же Троцкий позже изменил свою историю, ставя под сомнение Сталина. С горечью изгнания Троцкий, как известно, привлекал тех, кого он не любил со многими непопулярными решениями, принятыми в Советском Союзе. Так что трудно проверить правдивость его высказываний.

По правде говоря, царь и его семья стоили больше Ленина живым, чем мертвым. Ленин хотел массового демонстрации для царя, а Троцкий был прокурором. Он надеялся использовать это испытание, чтобы не только разоблачить преступления царя, но и дать ему режим международной легитимности. Когда царя, наконец, судили, осудили и казнили, это было бы законно, российским народом и тем самым давало Ленину международное признание, которого он хотел. В то время как у Ленина не было никаких проблем с исполнением Царя, он ясно заявил, что дети не должны пострадать, полагая, что убийство императорских детей навредило бы представлению большевиков за границей.

Я видел Анну Васильевну, когда мне было лет 5-6, в Гельсингфорсе (Хельсинки. - В.Р.), - вспоминал Старк. - Ее первый муж был соплавателем моего отца-адмирала и моих дядьев. Однажды она пришла к нам в гости, кажется, была Пасха. Анна Васильевна - в черном шелковом платье, стройная, на поясе платья и в волосах - красные розы. Она была необыкновенно красивой. Когда я прочитал роман Толстого “Анна Каренина”, мне казалось, что героиня должна быть непременно похожа на Анну Тимиреву. И она действительно в чем-то повторила жизнь героини Толстого - от мужа ушла к другому человеку, которого очень любила.

Царская семья также приносила пользу Ленину. Некоторое время немецкое правительство требовало, чтобы Ленин превратил царя и его семью под стражу. В конце весны требования немцев стали более настойчивыми. Имперская немецкая армия по-прежнему занимала треть бывшей Российской империи и, несмотря на то, что подписала с ними мирное соглашение, Ленин знал, что немцы представляют собой возможную угрозу суверенитету своего режима. Немцы требовали, чтобы Ленин позволил разместить в Москве большое количество немецких войск для защиты интересов Германии.

Да, параллели действительно напрашиваются. Две одинаково великолепные великосветские женщины, две схожие жизни. Но вот только судьбы разные. Романная Анна Аркадьевна, изменив мужу, испытав “мильон терзаний”, приговорила себя к освобождению от мук совести через смерть под колесами поезда. Ее последними словами были: “Господи, прости мне все!”

Ленин не хотел, чтобы в его столице не было части немецких войск, поскольку он, вероятно, справедливо определил их как угрозу. Поскольку немцы выполняли эти требования, Ленин был в довольно слабой позиции, чтобы сопротивляться. Помимо того, что Красная армия плохо развивается в продолжающейся гражданской войне, в Москве вспыхнула внутренняя революция. Ленин с помощью своих верных латышских стрелков смог восстановить порядок, но в ослабленном состоянии своего правительства он не мог противостоять немцам.

Семья царя была отличным козырем для использования против немцев, чтобы держать их вне столицы. Это был бы козырь Ленина, который не получил бы возможности воспользоваться. Его цель состояла в том, чтобы попросить разрешения получить от центрального исполнительного комитета.

Реальная Анна Васильевна прожила долгую жизнь, и, как пишет жена племянника Тимиревой

Л. Сафонова, “в поздние годы Анна Васильевна не испытывала укоров совести и не приносила запоздалых покаяний”.

“Иногда я жалею, что не сказала ему (Колчаку. - В.Р.) все сама тогда, когда мы разглядывали вместе мой натюрморт с рыбой и желтой розой. Но вместо того, чтобы признаться первой, подобно пушкинской Татьяне, я несла околесицу про Льва Толстого. Ненавижу этого писателя, это он сбил меня с толку своей нелепой “Анной Карениной”. И чего только в Толстом находят?”

Этот представитель, получив слово о том, что царь и его семья не пострадают, вернутся в Екатеринбург, чтобы сообщить новость совету. Чешскому легиону удалось захватить контроль над железной дорогой Тран Сибирский и разрезать железнодорожные линии до Екатеринбурга. Чехи и Белая гвардия создали петлю вокруг города, и они собирались ее затянуть. На этом этапе связь руководства Урала с Москвой была разорвана. Несмотря на приказ, который дал Москва, Уральский региональный совет принял решение, и они убили бы семью.

(Из воспоминаний Анны Тимиревой.)

АДМИРАЛЬША

Софья Федоровна, законная жена адмирала, при всей своей твердости характера никогда не была той “адмиральшей”, которая считает возможным (и даже необходимым) вмешиваться в дела мужа.

А кем была для Колчака его последняя любовь, его гражданская жена? Чтобы понять это, надо понять характер Александра Васильевича.

Неудивительно, что они не подчинятся приказу Москвы. Совет Уральского региона хорошо знал, что в Москве происходят беспорядки, и Ленин был слабым и слабым. Поэтому у них не было причин бояться возмездия за непослушание приказов. Поскольку совет готов был бежать из города, между ними, должно быть, был осязаемый гнев. Они когда-то были правителями столицы «Красного Урала», но теперь их революция подвергалась серьезной опасности быть отмененной. Эти революционеры не использовали бывшую имперскую семью.

Слово о предстоящей казни просочилось коменданту Авдаеву, что уральский совет намеревался убить его обвинения. Когда он узнал, он был в ярости. Он обвинил в гостинице «Америка», где совет все еще встречался, сердито топая ногами. Он мужественно спорил о жизни своих заключенных. Видимо, он отстаивал их от имени часами, но это было бесполезно. Совет хотел, чтобы царь и его семья умерли, решение было принято. Неудивительно, что комендант Авдаев был освобожден от должности и заменен кем-то, кто хотел убить семью, одного Якова Юровского.

Вспоминает адмирал А. Бубнов: “Колчак не был любвеобильным семьянином, на первом месте у него были его работа и его служебный долг... Несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек; острые и неглупые глаза, в губах что-то горькое и странное; важности никакой; напротив - озабоченность, подавленность ответственностью и иногда бурный протест против происходящего...”

Барон Будберг: “Жалко адмирала, когда ему приходится докладывать тяжелую и грозную правду: он то вспыхивает негодованием, гремит и требует действия, то как-то сереет и тускнеет, то закипает и грозит всех расстрелять, то никнет и жалуется на отсутствие дельных людей, честных помощников... Это большой и больной ребенок, чистый идеалист... На свой пост (верховного правителя России. - В.Р.) адмирал смотрит как на тяжелый крест и великий подвиг, посланный ему свыше...”

Эти и многие другие свидетельства наталкивают на предположение, что природой Александр Васильевич не был задуман воителем, государственным деятелем. При всей своей внешней суровости он оставался сентиментальным, наивным, склонным к рефлексии человеком. Мостика боевого корабля не чурался, но предпочтение отдавал научным изысканиям. Писатель Черкашин очень точно называет его “диктатором поневоле”.

В письме к Анне Тимиревой от 30 января 1918 года Колчак так описывает свое одиночество: “Когда мне становится очень тяжело, я достаю этот клинок (самурайский меч, привезенный из Японии. - В.Р.), сажусь к камину, выключаю освещение и при свете горящего угля смотрю на отражение пламени в его блестящей поверхности и тусклом матовом лезвии с характерной волнистой линией сварки стали и железа. Постепенно все забывается и успокаивается, и наступает состояние точно полусна, и странные, непередаваемые образы, какие-то тени появляются, сменяются, исчезают на поверхности клинка, который точно оживает какой-то внутренней, в нем скрытой силой - быть может, действительно “частью живой души воина”. Так незаметно проходит несколько часов, после чего остается только лечь спать”.

Это голос подлинного Колчака. Нельзя сказать, что адмирал страдал душевным расстройством, но определенно он был подвержен перепадам настроения, часто впадал в депрессию. А это, увы, больше приличествует поэтам, чем воинам.

Анну Тимиреву ему послала сама судьба.

А недавно я был вынужден принести пожилой актрисе свои извинения. Наверное, она во многом была права.

Из письма Тимиревой от 18-19 августа 1916 года: “Если бы Вы знали, какую прелесть для меня имеет то, что Вы пишете мне в море во время операций, Александр Васильевич. О бомбардировке Варны я узнала 15-го из газет и очень порадовалась, что Вам удалось досадить братушкам”.

Странное мироощущение для женщины, только что родившей сына. А вот для “адмиральши”, увлеченной подвигами и победами своего любовника, в самый раз.

Да и потом Тимирева была под стать женщинам-комиссарам (с обратным конечно же знаком), которые полезли из всех щелей революции. Она пишет Колчаку 11 марта 1917 года: “На душе с каждым днем все тяжелее, другой раз берет прямо отчаяние при виде анархии в армии и флоте, с одной стороны, и неизбежного немецкого наступления - с другой, потерявших всякое чувство массы солдат и рабочих и безмозглой, пошлой и бессильной до мозга костей “интеллигенции”, до странности не понимающей значения этой войны. Характерны митинговые заявления о том, что война есть зло (открыли Америку, нечего сказать!), и о равенстве народов вообще - немцы тоже люди, а потому - долой войну! О идиоты!”

Можно ли представить, чтобы подобное прозвучало из уст водевильной героини “Адмирала” с потугами на содержательность?

Да и для Колчака - реального, а не скучающего в условиях киношной войны и революции - Анна Тимирева была не просто любимой женщиной. Она замещала в нем его второе “я”. Вот где глубинные корни этого военно-полевого романа.

На берегу извилистой речки Ушаковки из снега встает простой деревянный крест. Это памятник на месте расстрела адмирала Колчака - одной из самых ярких и противоречивых фигур расколотого революцией времени. Блестящий ученый, герой Порт-Артура, жестокий диктатор и мягкий до застенчивости человек. Жизнь и судьба адмирала Колчака обросли легендами, придающими его образу елейный блеск. О его роли в истории России - после долгого вынужденного молчания - жестко спорят историки и политики. В жизни Колчака было много побед и немало поражений. И одна любовь, пережившая его самого. Ее звали Анна Васильевна Тимирева.

Ушаковка впадает в Ангару, неподалеку - тюрьма, где адмирал провел последние дни. (Камере, где он содержался, недавно вернули прежний номер - пятый, сделав ее таким образом мемориальной.) "Его расстреляли здесь, под этим обрывом. Зима 1920 года выдалась суровой даже по сибирским меркам, на таком жестоком морозе даже при желании невозможно было выкопать могилу. А большевики спешили, им было не до церемоний", - рассказывает заместитель директора Иркутского областного краеведческого музея Владимир Свинин. Тело после расстрела погрузили на сани, увезли на Ушаковку и сбросили в прорубь. (Из многочисленных прорубей иркутяне всегда брали воду - водопровода, естественно, не было до 40-х годов, и проруби "оживлялись" постоянно.) Это варварское захоронение породило множество домыслов. Наиболее устойчивый: весной тело достали и похоронили в соответствии с христианским обрядом. "Ангара до мая подо льдом, и там мощное течение. А на дне живут мелкие рачки, которые способны за несколько часов оставить от тела скелет", - считает Владимир Свинин, несколько десятилетий занимающийся иркутским периодом жизни Колчака.

Еще в 60-е годы Свинину удалось встретиться с одним из тех, кто приводил приговор в исполнение. Опубликовать или хотя бы зафиксировать рассказ на бумаге ученый по понятным причинам не решился. "Мой тогдашний собеседник говорил вполголоса, непонятно было, гордился он содеянным или все-таки был смущен". Когда за адмиралом пришли и объявили, что будет расстрелян, он спросил, кажется, вовсе не удивившись: "Вот так? Без суда?"

Перед расстрелом молиться отказался, стоял спокойно, скрестив руки на груди. Попросил лишь передать благословение жене и сыну. Об Анне Тимиревой, добровольно пошедшей под арест, чтобы до конца не расставаться с ним, - ни слова. Наверное, не хотел, чтобы его последние слова, обращенные к ней, Анна Васильевна слышала от приводивших приговор в исполнение. За несколько часов до расстрела Колчак написал ей записку, так до нее и не дошедшую. Десятки лет листок кочевал по папкам следственных дел.

"Дорогая голубка моя, я получил твою записку, спасибо за твою ласку и заботы обо мне... Не беспокойся обо мне. Я чувствую себя лучше, мои простуды проходят. Думаю, что перевод в другую камеру невозможен. Я думаю только о тебе и твоей участи... О себе не беспокоюсь - все известно заранее. За каждым моим шагом следят, и мне очень трудно писать... Пиши мне. Твои записки - единственная радость, какую я могу иметь. Я молюсь за тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая, обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя... До свидания, целую твои руки". Свидания больше не было. Его расстреляли 7 февраля 1920 года, на следующие сутки после дня рождения.

"Прошу чрезвычайную следственную комиссию мне сообщить, где и в силу какого приговора был расстрелян адмирал Колчак и будет ли мне, как самому ему близкому человеку, выдано его тело для предания земле по обрядам православной церкви. Анна Тимирева".

Резолюция на письме: "Ответить, что тело Колчака погребено и никому не будет выдано". А приговора никакого не было. Только записка в реввоенсовет 5-й армии: "Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием... опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин". Записка выпускника юридического факультета Петербургского университета, адвоката, пусть и несостоявшегося. Колчак, юридического образования не имевший, писал в 1919-м: "У меня полнота власти, я фактически могу расстрелять преступников, но я отдаю их под суд, и дела затягиваются".

Харлампиевский храм, где в 1904 году венчался Колчак, по злой иронии судьбы находится на улице 5-й армии - той самой, что сделала Иркутск советским. В церкви, когда-то грациозно красивой, в советское время было общежитие... Теперь серо-бежевые руины храма реставрируются.

"Она, возможно, была сильнее его как личность"

С момента знакомства до расстрела прошло пять лет. Большую часть времени они жили порознь - у каждого семья, у обоих - сыновья. Не виделись месяцами, однажды - год. На кост

юмированном балу она подарит ему (и еще нескольким знакомым) свое фото "в русском костюме" - его мы публикуем сегодня. И много месяцев спустя друг дома расскажет Анне Васильевне, что этот снимок висит в каюте Колчака. А еще он всюду возит с собой ее перчатку.

Она первой призналась ему в любви - с откровенностью пушкинской Татьяны и решительностью своей тезки Карениной. "Я сказала ему, что люблю его". И он, уже давно и, как ему казалось, безнадежно влюбленный, ответил: "Я не говорил вам, что люблю вас". - "Нет, это я говорю: я всегда хочу вас видеть, всегда о вас думаю, для меня такая радость видеть вас". И он, смутившись до спазма в горле: "Я вас больше чем люблю". Пройдет еще три года, и они будут видеться - на глазах у всех и тайно, урывками. И все будут знать об этой любви, а Софья Колчак, жена адмирала, признается подруге: "Вот увидишь, он разведется со мной и женится на Анне Васильевне". Тимирева разведется с мужем в 1918 году и с этого момента станет его гражданской женой. Ей было 25 лет, ему - 44. Его семья уже давно во Франции...

"Тимирева была очень живой, остроумной и обаятельной женщиной. Помимо женского очарования Колчака, любившего ее восторженной, чуть пугливой даже любовью, восхищали ее острый ум и интерес к политике", - говорит профессор кафедры истории России РГПУ им. Герцена Анатолий Смолин, готовивший к изданию письма Тимиревой к Колчаку.

"Она, возможно, была сильнее его как личность, умея не падать духом даже в запредельных обстоятельствах. Она и в тюрьму Иркутска пошла за Колчаком, самоарестовавшись, чтобы поддержать, - считает Смолин. - Чтобы помочь ему и в последние дни сохранить достоинство - она уже тогда чувствовала, что он станет символом. И стремилась к тому, чтобы этот символ не был "затенен" даже минутной слабостью перед концом". "Наконец находится узда на Совет солдатских и рабочих депутатов, и с ним начинают разговаривать надлежащим тоном, у меня Ваше письмо, такое милое... а днем - сильная весенняя оттепель с ярким солнцем - все вместе привело меня в прекрасное состояние духа, и так хочется верить, что ничего - мы еще повоюем!" - письмо Анны Тимиревой от 17 марта 1917 года. "От чтения газет, рассуждений о коалиционном правительстве, об утешительных событиях на флоте, о Ленине, анархистах и тому подобной прелести голова окончательно приходит в негодность..." - письмо от 7 мая 1917-го.

"Арестована бывшая куртизанка - жена Колчака"

Тимиреву после расстрела Колчака выпустили из тюрьмы - ненадолго. Уже в июне 1920-го ее отправляют "сроком на два года без права применения к ней амнистии в Омский концентрационный лагерь принудительных работ". Освободившись из лагеря, она выходит замуж - от отчаяния, от безвыходности, и с тех пор носит двойную фамилию. "За контрреволюционную деятельность, выразившуюся в проявлении среди своего окружения злобных и враждебных выпадов против Советской власти, ОО УГБ НКВД арестована бывшая куртизанка - жена Колчака, Книпер-Тимирева Анна Васильева... Обвиняется в том, что, будучи враждебно настроенной к Советской власти, в прошлом являлась женой Колчака, находилась весь период активной борьбы Колчака против Советской власти при последнем... до его расстрела... На данный период Книпер, не разделяя политики Соввласти по отдельным вопросам, проявляла свою враждебность и озлобленность по отношению к существующему строю, т.е. в преступлении, предусмотренном ст. 58, п. 10 УК. Виновной Книпер себя признала". Срок - пять лет.

Хождение по мукам продолжается. "Освобождать ее ни в коем случае нельзя - она связана с верхушкой колчаковской военщины и баба активная", - с истинно большевистской галантностью оценивает характер своей "подопечной" представитель Сибирской ВЧК. Сын Анны Васильевны от первого брака Володя Тимирев за переписку с отцом, находящимся за границей, будет расстрелян в 1938-м.

"Химера в адмиральском мундире"

"С моей точки зрения, Колчак был прирожденным ученым. 50 лет назад, когда я пришел в музей, мы с коллегами-палеонтологами работали с коллекциями, привезенными Колчаком. Они и теперь безупречны - четкая систематизация, огромный, блестяще сформированный научный аппарат. Я был связан с членами Географического общества, и они даже

в советское время с благоговением говорили об этой его деятельности. Но это лишь одна сторона медали", - мы беседуем с Владимиром Свининым в огромном холодном зале краеведческого музея, где когда-то с отчетом об экспедиции выступал адмирал Колчак...

Иркутское буржуазное правительство было расстреляно колчаковцами, а тех, кого не расстреляли, вынудили уехать - в 24 часа. Значительная часть местного населения ненавидела Колчака больше, чем большевики... Здесь не знали крепостного права, и крестьянство было по среднероссийским меркам зажиточным. "Кто был в окружении Колчака? Офицеры, потерявшие свои поместья в России, потомственные крепостники. Они относились к крестьянам как к крепостным, за людей не считали. И натолкнулись на ненависть, которой могло бы и не быть. Пороть крестьян у них было почти привычкой". Сегодняшнее отношение к "Верховному правителю России" в Иркутске трудно назвать однозначным: "Колчак - это исключительно многогранная личность, это истинный бриллиант, который постоянно открывается новой гранью: то полярный ученый, то знаменитый военный теоретик... Гражданская война выдвинула на первый план людей иного склада - атаманов. Колчак не сумел распознать пятую колонну в лице эсеров, не смог наладить отношения с интервентами - то есть с союзниками. Но его несомненная заслуга в том, что белое знамя оказалось в чистых руках. Пусть он проиграл, но он достоин быть примером, его трудно в чем-либо упрекнуть". Пафосно апологетическая точка зрения, сторонником которой является доцент кафедры истории Иркутского технического университета Павел Новиков, крепнет нынче в среде интеллектуальной молодежи Иркутска. И активно поддерживается казачеством и политическими организациями, именующими себя "патриотическими". Сторонникам подобной "канонизации" противостоят историки и представители старшего поколения, весьма далекие от политики, для которых эпоха правления Колчака - часть их собственного жизненного опыта. "Не стоит воспринимать сегодняшнюю нашу критичность отношения к Колчаку как следствие коммунистического воспитания, - объясняет эту точку зрения Свинин. - Просто среди нас живет много людей, чьи семьи пострадали от жестокости колчаковщины. Мой дядька еще легко отделался - ему только все ребра переломали, пока искали "красных"... Многие крестьяне, переселившиеся в нашу губернию во времена Столыпинской реформы, были вынуждены целыми деревнями спасаться в лесах. Их деревни просто сжигали". Партизанский отряд тестя Свинина конвоировал золотой запас армии Колчака до Иркутска. "Они шли в партизаны, поскольку боялись, что колчаковцы их уничтожат. Партизанское движение, организованное большевиками в Сибири, - миф советского времени. Оно возникло стихийно - как реакция на палочную дисциплину, безумные репрессии и реквизиции. "Красных" тогда считали меньшим злом. Так что колчаковцы собственной жестокостью, увы, только помогли коммунистам. Удача компартии - что она смогла стихийное движение недовольных взять в свои руки". Они выбрали "красных", поскольку уже хорошо знали "белых". А потом сопротивляться было уже поздно.

Сам Колчак свои политические убеждения в письмах к любимой женщине обрисовывает предельно внятно: "Будем называть вещи своими именами, как это ни тяжело для нашего отечества: ведь в основе гуманности, пасифизма, братства рас лежит простейшая животная трусость... "Товарищ" - это синоним труса прежде всего". Еще одна предельно внятная оценка: "Что такое демократия? - Это развращенная народная масса, желающая власти. Власть не может принадлежать массам в силу закона глупости числа: каждый практический политический деятель, если он не шарлатан, знает, что решение двух людей всегда хуже одного /.../, наконец, уже 20-30 человек не могут вынести никаких разумных решений, кроме глупостей". Это сказано в 1919-м.

Поиски красных и их пособников по деревням, переходившие в резню и побои, политика "выжженных деревень" порождали ненависть. Многие крестьяне только что сняли шинели солдат Первой мировой войны, они устали воевать и, по большому счету, были вообще равнодушны к любой власти. Но Колчак начал мобилизовывать крестьян. "Винтовка рождает власть - эта формула Мао Цзэдуна очень подходит для характеристики происх

одившего здесь в революцию и Гражданскую войну. Колчак не контролировал, не мог контролировать военные формирования. Многое зависело от командиров, среди которых, как в любой добровольческой армии, было много авантюристов. Они играли с судьбой, - размышляет заведующий кафедрой истории Иркутского технического университета профессор Игорь Наумов. - Если самого Колчака можно считать идеалистом, то в его близком окружении были люди, стремившиеся сделать карьеру любой ценой. Колчак оказался зависимым от них. Он стал заложником ситуации, предопределившей его гибель".

Барон Будберг так описывал Колчака, "испитого и сурового на вид": "Несомненно, очень нервный, порывистый, но искренний человек". "Жалко смотреть на несчастного адмирала, помыкаемого разными советчиками и докладчиками, он болтается по воле тех, кто сумел привести его доверие". А вот выдержки из дневника Н.В. Устрялова за 1919 год: "Можно, пожалуй, сказать, что чувствуется на этом лице некая печать рока, обреченности".

Адмирал, провозглашенный Верховным правителем России, остро чувствовал ответственность за страну и свое бессилие: "Быть русским... быть соотечественником Керенского, Ленина, Дыбенко и Крыленко... ведь целый мир смотрит именно так: ведь Иуда Искариот на целые столетия символизировал евреев, а какую коллекцию подобных индивидуумов дала наша демократия, наш "народ-богоносец".

"Как вы думаете, Колчак - бренд для нашего региона?" - поинтересовался у меня иркутский коллега, озабоченный модной нынче здесь темой установки памятника "Верховному правителю России". Поистине - трагедия повторяется как фарс. "Химерой в адмиральской форме" в шутку называла Анна Тимирева Колчака. Сегодня эта метафора звучит как нельзя более актуально.

Справка

Колчак Александр Васильевич родился в 1874 году в офицерской семье, окончил Морской кадетский корпус. Получил известность как исследователь сибирской Арктики. Участник русско-японской войны, командовал миноносцем "Сердитый", затем артиллерийской батареей в Порт-Артуре, был награжден золотым оружием "За храбрость". В начале Первой мировой войны служил в штабе Балтийского флота, организатор успешной минной войны на море. В 1916 году произведен в контр-адмиралы, затем в вице-адмиралы и назначен командующим Черноморским флотом. Поддержал Февральскую революцию. В июне 1917 года ушел в отставку в знак протеста против развала русского флота. При этом произнес перед матросами гневную речь и выбросил в море золотое оружие. В августе-октябре 1917 года консультант ВМФ США, затем поступил на службу в ВМФ Великобритании, но к своим обязанностям не приступил. В апреле-мае 1918 года занимался формированием белых войск в Маньчжурии. В ноябре того же года был назначен военным министром Директории. После военного переворота 17-19 ноября - Верховный правитель России с диктаторскими полномочиями. Арестован белочехами под Иркутском. Расстрелян в феврале 1920 года в Иркутске по личному распоряжению Ленина.

Тимирева Анна Васильевна родилась в 1893 году в Кисловодске, в семье известного музыканта Сафонова. В 1906 году семья переехала в Петербург, где Анна Васильевна окончила гимназию княгини Оболенской (1911 г.) и занималась рисунком и живописью в частной студии С.М. Зейденберга. Свободно владела французским и немецким. В 1911-1918 гг. - замужем за С.М. Тимиревым. В 1918-1919 годах - переводчица Отдела печати при Управлении делами Совета министров и Верховного правителя. Самоарестовалась после ареста Колчака в январе 1920 года. Освобождена в том же году по октябрьской амнистии. В мае 1921 года вторично арестована. Аресты и ссылки в 1922, 1925, 1935, 1938 и 1949 годах. До 1960-го - в "минусе" без права проживания в 15 крупных городах СССР. В промежутках между арестами работала библиотекарем, архивариусом, маляром, бутафором в театре, чертежницей. Реабилитирована в марте 1960 года. Умерла в 1975 году.