Истории про тюрьму читать. Первоход в тюрьме (рассказ рецедивиста) - gg_nohia

В поношенной зэковской униформе, в стоптанных кирзовых коцах, с новой фуражкой «полицайкой», надвинутой до бровей, низкорослый, начинающий полнеть Анфимыч выглядел смешно и даже нелепо, словно постаревший, но всё ещё бравый солдат Швейк, заблудившийся во времени и попавший в советский плен вместо русского.

Страна боролась с пьянством и хулиганством, поэтому Анфимычу, с учетом его пролетарского происхождения и боевых заслуг на фронте, присудили за мелкое хулиганство небольшой срок лишения свободы. И лагерную, бэушную одежду, и эту грубую обувку теперь ему предстояло носить до освобождения, но не так уж долго - всего-то четыре месяца с хвостиком!.. И Анфимыч, в силу своего неунывающего нрава, посчитал всё это за мелочи лагерной жизни, кроме фуражки «полицайки», которую почему-то сразу же невзлюбил и упорно ходил по зоне с непокрытой головой, блестя загорелой лысиной.

В бараке, особенно, в своей секции, весёлый и общительный Анфимыч прижился сразу. Его зауважали не только за солидный возраст и умение травить анекдоты и байки, но ещё больше за боевой, настырный характер, проявленный в истории с почтовой посылкой, которую отравила ему на зону жена.

Посылка с передачей жены до него по непонятным причинам так и не дошла, но злополучная её судьба, а самое главное активность Анфимыча в этой истории вскоре стали достоянием всей зоны.

Сначала Анфимыч проел плешь на головах отрядного и замполита зоны по поводу своей посылки, а затем добрался до самого Хозяина - начальника колонии, бывшего фронтовика и полного кавалера ордена Славы всех степеней. Анфимыч с Хозяином, как настоящие фронтовики, быстро подружились. И начальник колонии пообещал ему, что доведёт странную историю с пропажей посылки до победного конца.

Однако дело с посылкой почему-то застопорилось и отрядный с замполитом уже шарахались от Анфимыча, как от прокажённого, избегая настойчивого зэка-фронтовика. Да и сам Хозяин по этой же причине не стремился теперь попадаться ему на глаза.

На зоне, после вечернего туалета, Анфимыч обычно надевал футболку, атласные шаровары и, улёгшись на нары у окна, думал о своей жене и вспоминал прошлое. А думать ему было больше не о ком, поскольку остались они с ней одни… Жену подростком в войну фашисты угнали в Германию на подневольные работы. По возвращению на родину она ещё некоторое время провела в трудовых лагерях для перемещённых лиц, а после всех этих странствий и напастей, чем-то переболев по бабий части, потеряла способность к деторождению.

Об этом, как об окончательном приговоре, они узнали пять лет спустя после женитьбы, и были страшно огорчены, но страдала от этого, разумеется, больше всего Ксения - жена Анфимыча. Мать Анфимыча к тому времени умерла, а старшая сестра, потерявшая на фронте мужа, успела нарожать ему детей до войны и теперь изредка ворчала: «Ксению твою, видать, в девках ещё сглазили или порчу на неё каку наслали…»

Анфимыч отмалчивался, но с годами всё более и более ощущал некую пустоту в их семейной жизни, однако виду не показывал, разговоры на эту тему не заводил и Ксению ни в чём не упрекал.

Оказавшись нынче вдали от дома, Анфимыч, как бывалый человек, чтоб скрасить унылые лагерные вечера, травил перед отбоем в своей барачной секции анекдоты, а порою забавно рассказывал правдоподобные байки из собственной жизни.

Утром встречаю Петьку Смирнова - гляжу, а у него синяк здоровый под глазом!.. Да и вид - не то смурной, не то будто обиженный! - рассказывал Анфимыч одну такую историю своим молодым соседям. - «В чём дело?!» - спрашиваю его, а Петька от меня лицо воротит и заявляет: «Я с тобой больше пить не буду!» - «Отчего, Петруха?!» - удивляюсь я, а сам после вчерашнего ничего не могу вспомнить. «Когда мы дома у тебя выпивали, плохо с тобой стало - я обеспокоился, уложил тебя на диван, наклонился и стал спрашивать, что случилось… А ты вместо слов промычал что-то и ногой меня лягнул - прямо в лицо!.. Затем вскочил с безумными глазами и швыряться стал, чем попало… И табуретку запустил в меня - едва увернулся!.. Хорошо, что Ксюша вовремя пришла и успокоила тебя - пса бешеного!» - рассказывает мне Петька, а я мозгами раскинул, памятью напрягся… Помню - где-то залёг, в окопе, что ли?!.. А потом привиделось, будто фрицы меня окружают… Один в каске, мордатый такой, совсем близко подполз, наклонился ко мне и что-то лопочет по-ихнему. Ну, я и врезал ему ногой, что было мочи, а потом, не знай, откуда силы взялись - вскочил и стал гранаты метать по ненавистным фрицам!.. Во, что бывает… И не помнишь, что в пьяной горячке творил!.. Рассказал всё это Петьке - гляжу, а он не верит - ещё с бо́льшей опаской на меня зырит и говорит: «Всё равно с тобой больше пить не буду!» - «Вот и хорошо - нам больше достанется», - отвечаю ему. С тех пор Петьку Смирнова, как отрезало, и больше он ни разу со мной не выпивал, аж до самой своей смерти!.. Вот такая, брат, бывает горячка… с последствиями.

Кто-то из ребят помоложе просил Анфимыча:

Ты про фронт, Анфимыч, про войну лучше что-нибудь страви!

Анфимыч задумывался, а потом отвечал:

Война - это не байки, там людей каждый день убивают!

Тебя ж не убили - живой!.. И байки ловко плетёшь! - возражал кто-то с подвохом.

А потому живой, что со смертью дружил! - отшучивался Анфимыч.

Просто… Проще пареной репы! - улыбался Анфимыч. - К земле надо чаще прижиматься, как к родной бабе!.. И во время окапываться!.. А время нет - залягай в свежую воронку - точняк пронесёт!.. И не высовывайся, почем зря!.. А я к тому ж росточком мал был - мишень неприметная… Вот и вся премудрость!

У нас Хозяин, во какой дылда!.. А уцелел и в орденах, говорят, ходит! - вспоминал кто-то начальника колонии.

Хозяин в разведроте служил - там отношения со смертушкой особые, - со знанием дела пояснял Анфимыч и добавлял на полном серьёзе: - Хозяин у нас фартовый и мужик, вообще-то, геройский!

Соседи с Анфимычем молчаливо соглашались - в бараке хвалить или ругать Хозяина было не принято. Перед отбоем каждый думал о своём, что было ему ближе, а обсуждать военное прошлое Хозяина и его фартовость никто не хотел.

Однако в промзоне, на новом производственном корпусе, где Анфимыч работал в строительной бригаде, его дружеские отношения с Хозяином использовались в общественно-корыстных целях. После обеда работать зэкам не хотелось и чтобы продлить послеобеденный перекур с бо́льшим кайфом, бригада почти в полном составе забиралась на крышу новостройки.

Иногда на территории промзоны появлялась крупная и приметная ещё издали фигура начальника колонии в простеньком льняном костюме и кепке. Хозяин по фронтовой привычке шёл, пригнувшись, быстрыми, широкими шагами, будто двигался по простреливаемой местности.

Его сразу кто-нибудь замечал и раздавался тревожный голос:

Анфимыч, Хозяин на горизонте - отвадь бугая!

Анфимыч вставал до приближения Хозяина, подходил к краю крыши и почти кричал, обращаясь к нему:

Гражданин начальник!.. Осуждённый Анфимов… Разрешите обратиться?! - и тут же, не дожидаясь никакого разрешения, продолжал кричать вопрошающе-жалобным голосом. - Как там мои дела с посылкой, а?!.. Что-нибудь прояснилось, гражданин начальник?

Хозяин резко оборачивался на голос Анфимыча и, застыв от неожиданности в полусогнутом виде, какое-время соображал, но не найдя подходящих слов, лишь отмахивался своей ручищей от настырного зэка, мол помню, не забыл и сделаю, что обещал.

Хорошо, гражданин начальник… Хорошо! - бодрым голосом говорил Анфимыч, однако не успокаивался и продолжал орать: - Скоро срок кончается, а я положенную посылку до сих пор не получил!.. Я, гражданин начальник, её так не дождусь…

Получишь, Анфимов… получишь! - хрипло отвечал ему Хозяин и, махнув от отчаяния в последний раз рукой, неожиданно устремлялся быстрым шагом в противоположную от новостройки сторону. На этом эпизодическая роль Анфимыча, как пугало для Хозяина, завершалась и довольные зэки спокойно продолжали большой, послеобеденный перекур с дремотой.

На самом деле посылка Анфимыча уже не волновала. Письма от жены приходили исправно, а это для него было важнее. Ксения писала, что уволилась с текстильного комбината - она и раньше жаловалась, что работать на комбинате ей тяжело - сказывается возраст да сноровка уже не та… И нынче устроилась работать нянечкой в городской дом-малютки и, видимо, как полагал Анфимыч, неспроста. А в последнем её письме это всё и подтвердилось. В дом-малютки, как писала Ксения, она поступила не просто так - она хочет выглядеть среди брошенных малюток такого, к которому её сердце ляжет, а уж потом и забрать его оттуда.

Планы жены озадачили Анфимыча, и он ответил ей, чтобы она не торопилась, а дождалась его возвращения для основательного обсуждения такого дела. До освобождения Анфимычу оставалось совсем немного, и он, уже по привычке, после вечернего туалета надевал чистую футболку, атласные шаровары и, улёгшись на нары у окна, вспоминал прошлое и думал о своей жене.

Анфимыч представлял, как вернётся домой и вечером, после ужина, она наденет свою любимую чёрную шёлковую сорочку с кружевами, и они улягутся на диван. Ксения будет казаться ему самой желанной и восхитительной женщиной… Она начнёт щекотать Анфимычу ухо, нашёптывая горячим голосом сказочные слова, а он станет ласкать её сладкую и ещё упругую грудь.

А история со злополучной посылкой разрешилась для Анфимыча за неделю до его выхода на свободу. Её, как говорят, разбомбили где-то на пересылке почтовые воры, выкрав из неё лишь лакомые для них продукты.

Получив остатки от всего того, что ему отправила Ксения, Анфимыч почти всё раздал по дороге в свой барак.

Уже недалеко от КПП, на ступеньках лагерной больнички, он увидел сидящего с задумчивым видом старого грека с грузинской фамилией из инвалидного, как шутили на зоне, мото-костыльного барака. Старый грек, бывший работник торговой сферы, дотягивал большой срок за хищение социалистической собственности в крупных размерах, и уже давно забытый всеми на воле, ничего по этой причине оттуда не получал… И многие зэки, возвращаясь с КПП, делились со стариком передачами от родных и близких людей. Сделал это и Анфимыч, оставив ему добрую треть своей разграбленной посылки.

Тёмно-карие, маслянистые глаза старика заблестели ещё сильнее и он тихим, почти беззвучным голосом, благодарил Анфимыча. А чтобы окончательно забыть про посылку, Анфимыч пустил её остатки на вечерний чай в своей барачной секции.

Оставшиеся дни тянулись долго, а когда наступил день освобождения, то утром радостный Анфимыч сначала попрощался в секции со своим единственным земляком, потом с ребятами из бригады, затем со знакомыми ему мужиками из соседнего барака и после этого отправился на КПП.

В родной город Анфимыч прибыл на рассвете проходящим поездом, толком не выспавшись. Стойкий туман окутал пустынные улицы, автобусы ещё не ходили, и он, почти никакого не встречая, добрался пешком до своего дома.

Дверь, несмотря на протяжные звонки, никто ему не открывал и Анфимыч забеспокоился… Был субботний день, а Ксения даже в выходные не любила разлёживаться. Тогда он постучал, однако на стук отворилась лишь дверь напротив, откуда, не здороваясь, выглянула, кивнув головой, ещё заспанная соседка. Она сказала ему, что вчера у Ксении случился сердечный приступ и её на скорой помощи увезли в первую городскую больницу. Умолкнув, она застыла с грустным видом, протянув ему связку ключей. Анфимыч взял их и, не говоря ни слова, вышел из подъезда.

На улице он остановился, задумавшись, а потом неожиданно заторопился и, срезая путь, побежал трусцой в сторону пустыря. За ним располагалась конечная остановка единственного маршрута, по которому ездили редкие автобусы в нужную Анфимычу сторону. В утреннем тумане он сумел разглядеть стоящий автобус и припустился во весь дух, боясь опоздать на первый рейс.

Две бездомные собаки, бродившие по пустырю, остановились, увидев бегущего человека, но вслед за ним не бросились, а только погавкали с ленцой и быстро успокоились.

Где-то в небе резко завыл самолет, кружа над городом от непогоды. Знакомый звук настиг задыхающегося Анфимыча на середине пустыря - у него вдруг сжало в висках, а затем кольнуло и ударило резкой болью в самое сердце… В глазах у него стало темнеть, а он всё ещё нёсся по инерции. И самая ближняя на пустыре яма показалась Анфимычу в эти мгновения дымящейся после разрыва бомбы воронкой, когда-то спасший его от смерти, и он летел ей навстречу, спотыкаясь и падая…

В бараке про Анфимыча забыли бы, наверное, быстро, если не его пустующее место на нарах: новый этап на зону ещё не прибыл, а среди обитателей секции не нашлось желающих с приближением холодов спать у окна. И поэтому вечером, перед отбоем, кто-то, увидев незанятое до сих пор место Анфимыча, вспомнил про него и произнес:

Жалко Анфимыча нет… Некому теперь байки травить… Тоска!

А кто-то с верхних нар спросил с недоумением:

Так я не пойму: за что он срок такой смешной схлопотал - за бабу свою, что ли?!

Нет, не за бабу… У него ни бытовуха, ни семейный дебош… Жена ему письма писала и даже посылку послала! - возразил голос с нижних нар и добавил со смехом: - Все ведь помнят эту историю с посылкой, а?!.. Он ей Хозяина даже достал!

Мужики оживлённо загалдели, а кто-то спросил про Анфимыча у единственного его земляка в секции:

Так за что Анфимыч залетел, а?.. Ты ж, зема его - должен знать!

А за что треснул-то? - поинтересовался молодой парень.

Пенсионер рассказывал, что в ту пору любая баба его была… И хвалился, мол, много девок попортил… Вот, Анфимыч, ему и врезал!.. Говорят, если не скрутили его, он бы пенсионера до смерти забил!

И правильно бы сделал! - разом послышались чьи-то голоса.

Анфимыч по пьяни бешеный… - уточнил земляк. - А так мужик, что надо!

Обитатели барака ещё немного посудачили за жизнь, потом в секции наступила тишина, которую нарушил громкий и молодой голос с верхних нар:

Шнырь, руби свет - спать пора!

Шнырь выключил свет - в секции стало темно и барак, как и вся зона, погрузился в промозглую октябрьскую ночь. Битва за урожай в стране уже завершилась, но всё ещё продолжалась борьба с пьянством и хулиганством, и завтра на зоне ждали большой этап…

Приглашаю Вас стать участником и подписчиком сообщества

Книги про зону и тюрьму — Современные тюрьмы и советские лагеря. Особые порядки, законы, язык и человек внутри этой системы. Что он чувствует, впервые оказавшись на зоне, как там выжить и остаться человеком? Книги про зону и тюрьму, художественные и документальные, помогут ответить на многие вопросы, приоткрыть завесу тайны, которая окружает этот закрытый мир, и расскажут о жизни заключенных мужчин, женщин и детей.

Побег из Шоушенка — Стивен Кинг
Несправедливо осужденный Энди Дюфрейн по решению суда никогда не выйдет из Шоушенка — одной из самых страшных английских тюрем. На первый взгляд может показаться, что он смирился с этим, и даже помогает начальнику проворачивать финансовые махинации.

Зона (Записки надзирателя) — Сергей Довлатов
Своего рода дневник, представляющий собой разрозненные истории о людях, с которыми столкнулся автор во время своей работы надзирателем, и событиях, свидетелем которых он стал. По мнению автора, не лагерь является адом, ад — это мы сами.

Крутой маршрут — Евгения Гинзбург
Роман-автобиография известной журналистки Е. Гинзбург, рассказывающий о судьбах очень сильных женщин, которые смогли вынести то, что не под силу даже мужчинам, несвободе, к которой постепенно привыкаешь, любви и жизни после… Жизни только мечтой и надеждой.

Архипелаг ГУЛАГ — Александр Солженицын
Полное драматизма произведение известного писателя, диссидента А. Солженицына, рассказывающее о страшных репрессиях, проводившихся в Советском Союзе, начиная с 20-х годов. Его основу составляют письма, дневниковые записи, рассказы тех, кто оказался в лагерях.

Как выжить в тюрьме — Андрей В. Кудин
Своеобразное руководство, в котором его автор — кандидат наук, знаток восточных единоборств, — делится с читателем информацией, которая может помочь выжить в заключении: основные правила, по которым живут в зоне, лагерная лексика, развлечения, сокамерники и надзиратели.

Владимирский централ. История Владимирской тюрьмы — Игорь Закурдаев
Книга, рассказывающая историю известнейшей в России тюрьмы. Отдельные ее главы посвящены арестантам, которые там отбывали сроки (диссиденты, воры в законе, лидеры бандитских группировок), воспоминаниям людей здесь работавших, а также кремлевским тайнам, с ней связанным.

Записки из арабской тюрьмы — Дмитрий Правдин
Книга, написанная человеком, прошедшим ад арабской тюрьмы. Арестованный по подозрению в убийстве любовницы, он на себе испытал, что такое психологическое давление, пытки, узнал о порядках, которые царят в тюрьмах страны, так популярной среди российских туристов.

Мотылек — Анри Шарьер
Ему было 25, когда суд вынес ему страшный приговор: пожизненное заключение за убийство сутенера, которое он отрицал, и каторжные работы в Гвиане, где он провел долгих 11 лет и 9 раз пытался бежать. Одна из попыток оказалась успешной, и он укрылся в одном колумбийском племени.

Зеленая миля — Стивен Кинг
Воспоминания Пола Эджкомба — надзирателя блока смертников, рассказывающего о своей работе и людях, ожидающих исполнения приговора, среди которых появляется необыкновенный человек. Он способен излечить любое заболевание. А такого дара, по мнению Пола, не может быть убийцы.

Обитель — Захар Прилепин
20-е годы. Ад соловецких лагерей, через который прошел главный герой романа — Артем Горяинов, рассказывающий о жизни в лагере и драмах, произошедших в жизни его заключенных: контрреволюционеров, священников, ученых, представителей интеллигенции, блатных…

Американский ГУЛАГ: пять лет на звездно-полосатых нарах — Дмитрий Старостин
Американские тюрьмы. Комфортабельный санаторий или страшный ад, где заключенные содержатся в ужасных условиях, убивают друг друга, подвергаются издевательствам надзирателей? Автор, проведший в американских тюрьмах 5 лет, утверждает, что оба мнения ошибочны.

Колымские рассказы — Варлам Шаламов
Сборник рассказов, написанный Шаламовым после возвращения с Колымы. В них ставятся и решаются важнейшие нравственные проблемы. Человек и государственная система, борьба с собой и за себя. Они фиксируют людей в исключительных обстоятельствах, описывают жизнь, поступки, мысли.

Исповедь вора в законе — А. Гуров, В. Рябинин
Книга, основанная на документальном материале. Это реальные письма и записки вора в законе Вальки Лихого, отсидевшего в тюрьмах более 25 лет своей жизни и принадлежавшего к старой формации преступников. Он обрщается к браткам и бандитам 90-х, переставшим жить по воровским законам.

История одной зэчки — Екатерина Матвеева
Роман, рассказывающий о трагичной судьбе Нади Михайловой, жизнь которой разрушилась в один миг. Нет больше привычного мира — ее ждет жизнь в лагере. Испытания не сломали эту хрупкую, но очень сильную девушку. Ей помогла выжить любовь. А потом была воля, которая не сделала ее свободной.

Самсон. О жизни, о себе, о воле — Самсон
Подлинный дневник вора в законе Самсона, отсидевшего в тюрьмах большую часть жизни, который вдруг осознал, что жизнь прошла мимо него. Он честно и очень подробно описывает свою жизнь, надеясь последние годы прожить по-человечески. Но его жены уже нет, а сын, пойдя по стопам отца, был убит во время бандитской перестрелки

Серый — цвет надежды — Ирина Ратушинская
Свою книгу о пребывании в 80-х годах в колонии для особо опасных государственных преступников автор называет свидетельством. Свидетельство о несправедливости, ужасных условиях, отсутствии инакомыслия, нарушениях прав и прекрасных людях, поддерживающих и помогающих выжить

За решеткой и колючей проволкой — Генри-Ральф Левенштейн (Джонстон)
Автобиографическая книга сына врага народа, немца по происхождению, рассказывающая об аресте в 1941 и годах, проведенных в тюрьмах НКВД. Он без прикрас описывает жизнь заключенных, их поступки, не всегда правильные, но помогавшие выжить, голод, страх, издевательства и тяжелый труд.

Одлян, или воздух свободы — Леонид Габышев
Малолетка. Дни, полные издевательств и унижения, — так встретили ребята новичка, впервые попавшего в зону. Он не знает правил, не так озлоблен и жесток, как они. Сцепив зубы, Коля ждет, когда это закончится, но становится все хуже… Спасает его душу, не давая озвереть, любовь к Вере.

Сон и явь женской тюрьмы — Людмила Альперн
Вся правда о женских тюрьмах, наших и заграничных, написанная с целью помочь женщинам, попавшим в заключение, изменить свою жизнь. Здесь Вы найдете экскурс в историю и описание ситуации, сложившейся в тюрьмах в настоящее время, реальные интервью с заключенными, бывшими и настоящими.Строгий режим — Виталий Демочка
По сфабрикованному делу Ольга и Юрий были осуждены на 5 лет строго режима, не помогли даже деньги Юриного отца. Это казалось сном, страшным и нелепым. Но проснуться не получилось. Камеры, зэки, параша, опущенные, шмон — теперь это часть их жизнь, к которой невозможно привыкнуть.

Дети в тюрьме — Мэри Маколи
Проблемы детской преступности. По мнению автора, побывавшего в исправительных учреждениях разных стан и проанализировавшего статистические материалы, лишение свободы — метод для детей неэффективный, ломающий их психику, значит, нужно искать другие меры воздействия.

Тюрьма — Феликс Светов
Книга русского писателя-диссидента о Матросской тишине — следственном изоляторе, в котором он провел год после ареста в 1985 года за антисоветскую пропаганду. Впечатления от пережитого через несколько лет оформились в роман, рассказывающий о том, что он видел в заключении.

Лимонка в тюрьму — Захар Прилепин
Сборник рассказов о тюрьме и внутренней несвободе, об особом мире, непонятном простому обывателю. Они описывают свою жизнь в камерах и допросы, надзирателей, редкие свидания с родными, унижения и травлю, через которые проходят люди. Время изменилось, а ГУЛАГ вечен.

Сажайте, и вырастет — Андрей Рубанов
90-е годы. Андрей Рубанов — очень богатый человек, все меривший количеством денег был арестоваван по обвинению в хищении и осужден. Теперь его домом становится тьюрьма, в которой он неожиданно для себя переосмысливает свою жизнь и понимает, что тюрьма — это наши собственные желания.

В когтях ГПУ — Франтишек Олехнович
Книга воспоминаний белорусского писателя, драматурга, коллаборациониста о годах, проведенных в тюрьмах и Соловецком лагере, опубликованной в первые в 1934 году, целью которой было раскрыть сущность советской карательной машины.

Л-1-105. Воспоминания — Генрих Горчаков
Роман, представляющий собой воспоминания о жизни в лагере, о зверствах, которые там творились, и людях, отбывавших там наказание. Но этот роман отличается от подобных. По мнению автора, лагеря создавались не для уничтожения, а в качестве экономической системы.

Исповедь бывшего зэка — Иван Мотринец
Книга, включающая роман и повести, объединенные общей криминальной тематикой. Роман о жизни мошенника, обогащающегося за счет обманутых женщин, и повести, одна из которых написана от лица бывшего заключенного, а две другие рассказывают о расследовании грабежей и проституции.

Маленький тюремный роман — Юз Алешковский
Талантливый биолог-генетик был арестован. В следственном изоляторе его подвергают пыткам, чтобы добиться признательных показаний, но неожиданно для следователей ученый мужественно их переносит. Тогда они угрожают его близким. И он начинает очень опасную игру ради их спасения.

Замурованные: Хроники Кремлевского централа — Иван Миронов
Книга о самой жесткой тюрьме строгого режима, ее порядках и известных обитателях, без страха и цензуры рассказывающих свои истории, и о том, как велись их уголовные дела. Киллер Ал. Шерстобитов, Гр. Гробовой, Владимир Барсуков — лидер Тамбовской организованной группировки.

Сетка. Тюремный роман — Геннадий Трифонов
Роман о любви, полностью подчинившей себе 18-летнего парня. Сергей был немного старше, увереннее. Он был особенным, многому научил его и сделал все, чтобы о них не узнали в бригаде. Сначала было по-настоящему страшно и стыдно, но эти чувства ушли, и Саша был счастлив.

Сухановская тюрьма. Спецобъект 110 — Л. А. Головкова
Тюрьма для особо опасных преступников (58 статья — измена Родине), где сидели очень известные политические деятели, военные, ученые, врачи… Репрессированные, а иногда и их палачи. 170 охранников на 150 заключенных, ОСОБЫЙ режим, пытки, подавляющие и уничтожающие личность.

Сенсационная правда о женских тюрьмах. Дневник заключенной — Пелехова Ю.
Книга воспоминаний о времени, проведенном в женской тюрьме. Взгляд на жизнь в изоляторе изнутри, оформленный в виде дневника, психологических и бытовых проблемах, с которыми сталкиваются женщины. Размышления автора о жестокости и несправедливости людей и самой системы наказания.

Истории одной тюрьмы — Евгений Тонков
Книга известного адвоката, рассказывающая об истории возникновения и философии Выборгской колонии — одной из старейших тюрем России, о ее прошлом и настоящем, ее мифах и возможностях. Документальные факты, интервью с заключенными и работниками колонии, словарь тюремной лексики.

Тюрьмы и колонии России — Валерий Абрамкин
Книга известного общественного деятеля, правозащитника, борца за права заключенных, который был осужден за публикацию антисоветских материалов, рассказывающая о российской пенитенциарной системе, жизни в тюрьме, снабженная справочным материалом и образцами документов.

Как выжить в зоне. Советы бывалого арестанта — Федор Крестовый
Книга человека, 12 лет отсидевшего в тюрьмах и поставившего перед собой цель рассказать правду об арестантской жизни, зоне, правильном поведении там. Он даст много полезных советов, познакомит с тюремными нравами, объяснит значение некоторых слов, расскажет об особенностях малолетки.

Сказать жизни \»Да!\» — Виктор Франкл
Автор книги — знаменитый психиатр, бывший заключенный концлагеря, который в своей книге не просто описывает пережитый ад: смерти, голод и боль, но и убедительно доказывает, что выживали там не физически сильные и здоровые люди, а упрямые духом, те, у кого остались цели и смысл жить дальше

Мои показания — Анатолий Тихонович Марченко
Книга политического заключенного, писателя, правозащитника, умершего в тюрьме после окончания голодовки, длившейся 117 дней, рассказывающая о тяжелой жизни политзаключенных в тюрьмах и лагерях в 60-е годы и ужасах, свидетелем которых он был.

Блатной телеграф. Тюремный архивы — Кучинский Александр Владимирович
Блатной язык (феня) и история его развития. Словарь, содержащий большое количество жаргонизмов. Особенности скрытной передачи информации при помощи жестов, тени, мимики. Личные письма и записки, посылаемые заключенными на волю.

Современная тюрьма: быт, традиции и фольклор — Екатерина Ефимова
Это исследование тюремной субкультуры, ее языка и представлений о мире познакомит читателя с тюремными мифами, фольклором, обрядами и письменностью. Материал для книги был собран автором при посещении разных исправительных учреждений.

Расстрельная команда — Олег Алкаев
Уникальный документ, рассказывающий о процедуре смертной казни, проводившейся в Белоруссии, автор которой руководил \»расстрельной командой\». Тюремный быт, отношения администрации с заключенными, лагерные законы, правдивый рассказ о событиях конца 90-х.

– Ну, прям – весна! А…?! Солнышко-то как греет! А…?! – разглядывал оживленно Валерка соседние дома и улицы в небольшое зарешетчатое тюремное окно. Чему-то заулыбался. Вдруг как закричит:

– Э-ге-ге-гей…!!! Люди…!!! Человеки…!!!

Никто из сокамерников не поддержал его радостного настроения. Новенький сиделец после завтрака аккуратно сметал крошки со стола. А освобождавшийся сегодня Матвей в третий раз после подъема сидел на унитазе. Только Паша, сосед по шконке снизу, читавший газету, глубоко вздохнул.

– Ну чё ты бздишь? – в который раз привязывался Валерка к Матвею, – на волю, ведь не в земельный отдел… Откинешься сегодня! Братишка…!

– C моё в крытке посидишь, вот тогда на тебя посмотрю, – ворчал из дальнего угла Матвей.

– А ты не беспокойся! Мне и так семнадцать годков тянуть… ещё успею… Эх! А я бы на твоем месте… сразу к бабам, и водки – стакана три! Или, наоборот… уж я покуражился бы, – хорохорился, мечтательно наставляя товарища, Валера.

Матвей, c зеленовато-бледного оттенка лицом, неторопливо собирался. Скрутил тонкий матрац, в наволочку покидал казенное постельное белье. Полупустой тюбик зубной пасты оставил на полочке, щетку швырнул в мусорное ведро.

– Снарядил шекель-то свой? Ничего не забыл? – спросил несмолкаемый Валерка.

– Чего собирать то? – буркнул Матвей. На всякий случай проверил карманы и полупустой цветной пакет.

C противным резким стуком открылась дверная форточка. Новенький сдал баландеру грязную посуду. Прыщавый баландер, недосчитавшись одной ложки, застучал черпаком по двери.

– Ну, что ты грабками-то стучишь, лось сохатый? – подбежав к форточке, чертыхался Валера.

– Вам четыре чашки и четыре ложки выдано. Где ложка? – прогундосил баландер.

– Очнись! Милый! Ты три шлемки баланды накропил. И всё… Так, что, покеда! Нужны нам твои весла… луну, что ли тебе здесь крутим…?

– Всем поровну разливаю, – обиделся баландер.

– Вот, вот… Сам жри свой горох вонючий в следующий раз… По длинному продолу уже вышагивал в их сторону здоровенный охранник. Люто ненавидимый и презираемый зеками Славик, в новехоньком камуфляже, чуток скрывающий его несуразно развитое тело, больше похожее на головастика, игрался дубинкой и смачно сплевывал на пол.

Валерка швырнул недостающую ложку в форточку, – нате! Подавитесь!

Форточка c силой захлопнулась. И тут же снова открылась.

– Чего бузим…?! Типа… проблемы нужны?! – злорадно поинтересовался Славик – в предвкушении кого-нибудь из четверых отдубасить и посадить в карцер.

– Все нормально, командир! Мы поняли, и уже исправляемся, – ответил за всех Матвей.

Окошко закрылось.

Валерка еще минут пять ходил из угла в угол, со злобой выговаривая:

– Вот гнида! Если бы не дядя его…, втетерил бы тогда племяшу, посшибал рога… Опарыш! Мать его…

– Присядем на дорожку, что ли, – предложил Матвей.

Присели. Закурили. У Матвея сильно дрожали руки.

– Не дрейфь! Все будет ништяк! – подбодрил Валерка, хлопая по плечу кореша.

– Я разговаривать-то по-человечески разучился, – подтрунивал Матвей над собой. Показал синие от множества татуировок пальцы, – весь расписной!

– В магазинах, что хочешь c полок берешь, на кассе монету только всучишь, тебе сдачу, – влез в разговор новенький, – месяцами можно ни c кем не общаться. Хоть подохни! Никому не нужен.

– Чего в разговор встреваешь? Ушастик! – наскочил Валерка на новенького.

– Отвяжись ты от него, – заступился Матвей.

Открылась дверь камеры. Попрощались. И Матвея увели… А еще через полчаса, его благополучно выпихнули за ворота, на свободу…

Как только за Матвеем захлопнули дверь, в камеру влезло давящее, вязкое чувство безысходности, щемящей тоски…

Валерка до вечера слонялся из угла в угол, нервно хрустя пальцами. В очередной раз, подойдя к окну, завопил на всю улицу отборным матом.

Как и предвидел Паша, быстренько прячась под одеяло, дверь в камеру отворилась незамедлительно…

Трое охранников взопрели, пока выволакивали Валерку на продол. Он пинался, норовил укусить, упирался, цепляясь за железные прутья нар. Извиваясь, сшиб со стены полку, рассыпав чай и папиросы. И, когда его за ноги уже тянули через дверной проем, все же изловчился схватить грязную половую тряпку и хлестануть по физиономии Славика.

C шумом и воем на всю тюрьму, нещадно лупцуя дубинками, Валерку c трудом все же допинали до подвала и водворили в карцер.

– Чего, это он? – спросил новенький Пашу, прибираясь после потасовки в опустевшей камере.

– Безнадега, – задумчиво произнес старый зек, – безнадега…

Последнее дежурство курсанта Карманова

В одной из камер в самом конце тюремного коридора послышалась возня, а затем глухой стук упавшего на пол человеческого тела. В здании следственного изолятора, в особенности ночью, держалась изумительная акустика. Построенная по высочайшему указу Екатерины Великой, тюрьма привычно передавала любой шорох, кряхтение, покашливание, даже топоток мышки, спешащей по своим мышиным делам вдоль камер. Трое дюжих прапорщиков, бросив игру в карты, кинулись на шум, выяснять, что произошло в одной из дальних от поста камер. Курсант Александр Карманов остался на посту у железного откидного столика со строгим наказом старших товарищей по дежурству засыпать пригоршню чая в банку с кипятком.

Вода закипела, забулькала в банке. Края литровой емкости запотели. Знатная порция заварки, всыпанная курсантом в стеклянный сосуд, стала быстро набухать. Ответственного за чай взяло сомнение, не многовато ли заварки для одного разового чаепития, но согласно инструкции уже седовласых, повидавших жизнь прапоров выходило, что почти половина двухсотграммовой пачки на литровую банку это то, что надо для «купца». С их слов, зековский крепкий «чифер» они не употребляли. Минуты через две Карманов приоткрыл крышку, вдохнув аромат густого чаища. Его судорожно передернуло, тряхнуло и зашатало до головокружения. «Какой же тогда „чифер“, – подумал курсант, – если эта черного цвета вязкая жидкость уже гремучая смесь?!»

Вернулись прапорщики, шибко раздосадованные тем, что зек, непомерно юркий старикан, просто-напросто сам в четвертый раз упал во сне со второго яруса нар, а не был скинут своими сокамерниками. И прапора не возымели на сей раз причину, чтобы заставить нарушителей внутреннего тюремного распорядка проделать несколько упражнений дисциплинарной профилактической физкультуры: поотжиматься, поприседать, словом, скоротать часок-другой своей что-то сегодня обыденно проходящей ночной смены. Все присутствующие, кроме Карманова, струхнувшего проводить опыты над своим не столь многоопытным желудком, сели пить «купца» вприкуску с карамельками. Оценив по достоинству индийское чайное производство, продолжили они карточные баталии. Курсанта прапорщики не стеснялись, то ли безоговорочно приняв в свои ряды, то ли пока не сочтя его достаточно важной персоной. Скорее всего, второй вариант был наиболее верным. Дежурного майора Валентина Валентиновича они, правда, побаивались, но за глаза над ним подсмеивались, называли его «Валет Валетычем», и не могли простить ему сегодня соленых окуней Карманова, которых майор оставил себе на ужин. Рыбешка, со слов курсанта, была чуток пересолена, однако, дело было не в самой рыбе, а в принципе: человек в свое последнее дежурство или вернее в последний день практики угощал всю смену. Килограммов на шесть пакет красивых красноперых рыбин остался в дежурке «под присмотром» дежурного и «пультерши» Валентины Степановны.

– Валентиныч, хоть по рыбке на каждого… не беспредельничай, – гурьбой насели на майора перед заступлением на дежурство прапора.

Ночь в КПЗ

Я был задержан без документов ретивыми омоновцами. Поневоле пришлось взглянуть на КПЗ и его обитателей как бы со стороны. Обитателей, собственно, было не много — всего один молодой взъерошенный человек, ужасно обрадовавшийся компании. К полуночи меня стал потихоньку мучить похмельный синдром, и именно с этого момента сосед приступил к длительному рассказу о случившемся с ним. Повествование не было похоже на исповедь или на попытку разобраться, выслушать какой-то совет, слова поддержки. Сумбурный поток слов; какой-то труп в ванной (женщина-собутыльница), неизвестным образом (?) очутившийся в квартире; зашел отлить (совмещенный санузел, увидел труп — все! посадят, ничего не докажешь). Делать нечего: позвонил приятелю; тот прибыл через час; помог расчленить труп (для удобства выноса, не более того). Выносили в полиэтиленовом мешке, в три часа ночи; на беду, сосед возвращался из кабака. Из мешка капала кровь — заметил, дурак. И получил разделочным ножом в солнечное сплетение. Но не умер, гад, а дополз до двери своей квартиры, поскреб слабеющими пальцами. Жена вызвала «скорую», милицию. «Нас с Васей задержали. Вальке с сердцем плохо было, факт! Она сама умерла. А мне что делать?»

«За соседа накатят тоже — будь здоров!» — подумал я. Слушать эту убийственную историю было тошно, невмоготу, как смотреть какой-нибудь захудало-халтурный фильм ужасов. Не было жаль ни Васю, ни соседа по камере. Не было жаль — в смысле законности предстоящего наказания. Что-то шевельнулось лишь тогда, когда представил их длинный «с Васей» путь: тюрьма и зона на долгиедолгие годы, несомненные косяки и попытки сократить или ослабить карательное действо. В соседе не было ни здоровья, ни «духа». Всю ночь он вращал языком, сотрясал спертый воздух КПЗ, усиливая мое похмелье и тягу к свободе. Наконец наступило утро, дежурный милиционер открыл дверь.

Я вежливо попрощался с сокамерником, добавив лишь одно: «Спокойней, земляк, спокойней». Но «земляк» уже вычеркнул меня из своей жизни, метнулся к двери и забормотал в лицо дежурному: «Выпускать-то будут скоро, а? Ну что, разобрались? Разобрались? Разобрались?»

«Разобрались, — толкнул его обратно в «хату» милиционер. — Сиди тихо, не галди…»

Он прошел в дежурку, получил обратно «отметенные» шмоном вещи: часы, шнурки, ремень и т.п., тут же при понятых обыскивали наркомана: какие-то пузырьки, шприц, нож-бабочка…

— Деньги у вас были? — спросил капитан у меня. — Там все записано.

А, точно, вот: 78 тысяч 500 рублей. Штраф 25 тысяч, можете здесь уплатить. Или в сберкассу — три остановки на троллейбусе.

— Да нет, я лучше здесь… да хрен с ней, с этой квитанцией…

— Положено, — строго ответствовал капитан, но бумажку спрятал, четвертак бросил в ящик стола и кивнул, разрешая покинуть «заведение».

— А за что штраф-то? — спросил я уже у двери.

— За это… за нахождение… в общественном месте.. в этом, как его?

Нетрезвом виде… Иди, иди…

— Прощайте.

Фан Фаныч

Эту историю я слышал раза три, причем от разных людей, но в главных деталях она совпадала один к одному, и даже имя главного героя везде было одно и тоже — Фан Фаныч. (Скорее всего, имя все-таки вымышлено, потому что по блатной «фене» «Фанфаныч» означает — представительный мужчина.) Не знаю, было ли это на самом деле, но все очень похоже на правду.

А если учесть, что на зоне случаются вещи абсолютно невероятные, то тем более можно поверить рассказчикам. История эта поучительная, и говорит она о том, как порою человек находчивый и остроумный может приобрести уважение среди заключенных. Вот краткий пересказ от первого лица.

На одну из фаланг Бамлага, где я шестерил у нарядчика, прибыл московский трамвай. Так, ничего особенного, трамвай как трамвай, обычный.

Раскидали их по баракам, вечером расписали по бригадам и объявили, кому завтра кайлом махать, кому с носилками крутиться. Утром рельс бухнул, всех на развод. Бригады построились и разошлись на работу. Моя задача пробежаться по баракам и доложить нарядчику, что к чему. Обежал — кроме больных и одного со вчерашнего московского трамвая, все на работе. Иду, докладываю нарядчику:

— В четвертом бараке один отказчик. Все остальные на работе.

— Кто такой? — аж побагровел нарядчик. — А ты, сука, куда смотрел?

Почему не выгнал? Лоб, что ли, здоровый? Или — козырный?

— Да нет, — говорю, — какой там лоб… Смотреть не на что. Глиста, но чудной больно. Требует, чтобы его к начальнику фаланги доставили. Без промедления, говорит…

— Ах ты, шнырь! Сейчас я ему дам начальника фаланги! Он у меня пожалеет, что его мать на свет родила! — Бросил свои бумаги и мне: — Пошли!

Заходим в четвертый, навстречу нам эта тощая мелюзга, ханурик. Не успел нарядчик хайло разинуть, а тот ему командным голосом:

— Вы нарядчик фаланги? Оч-чень хорошо, вовремя… Я уж хотел о вас вопрос ставить перед начальником. Вот что, любезный… Прошу обеспечить мне рабочее место, чертежную доску, ватман и прочие принадлежности. Еще расторопного мальца мне, для выполнения мелких технических работ!

Повернулся резко, палец ко лбу приставил, другая рука за спиной и пошел по проходу барака.

Много повидал за годы отсидки здоровенный нарядчик, но такого, чтобы его сразу, как быка за рога да в стойло, такого сроду не бывало. Обычно при виде нарядчика со сворой шестерок каждый зек норовит зашиться куда-нибудь, скрыться с глаз, да хоть сквозь землю провалиться. А тут нарядчику захотелось самому спрятаться. А тот, хмырь-то, развернулся в конце барака и опять на нас пошел. Брови сдвинул, сурово так:

— Вас о моем прибытии сюда, смею надеяться, уже проинформировали?

— Не-е… — промычал нарядчик.

— Тогда почему вы до сих пор тут стоите? Я вас спрашиваю! Идите и доложите: Фитилев Фан Фаныч прибыл! Там! — Фан Фаныч ткнул оттопыренным от кулачка большим пальцем за плечо и замолк.

Что означает это «там», быстро соображал нарядчик, но никак не мог сообразить.

— Там, — продолжал Фан Фаныч, — я занимался решением проблемы большой государственной важности. Мне дорога каждая минута, а потому прошу вас немедленно доложить обо мне.

И Фан Фаныч дружески потрепал растерявшегося нарядчика по плечу.

Через несколько минут, вытирая со лба испарину, нарядчик стоял перед начальником фаланги.

— Что там у тебя стряслось? — спросил «хозяин».

— Вчерашний трамвай чудного привез. Говорит, что он большой ученый и вас должны были поставить в известность о его прибытии.

Начальник призадумался. Он знал, что Берия понасажал в лагеря ученых с мировыми именами, чтобы те не отвлекались, пьянствуя, заводя шашни с чужими женами и интригуя друг против дружки, от решения больших государственных проблем. Те работали в обстановке большой секретности в «шарашке» и спецбюро. За хорошее обеспечение и уход за ними, за поддержку и помощь по решению задачи создания новых типов самолетов и вооружения начальники получали внеочередную звездочку. Все это несомненно начальник мигом прокрутил в голове. Может, и мне пофартит, наверняка прикинул он.

— Веди! — приказал «хозяин». — Поглядим, что за птица…

Через некоторое время дверь без стука распахнулась. Так входят в кабинет начальства только те, кто знает себе цену. Подойдя к привставшему из-за стола начальнику, Фан Фаныч протянул руку для приветствия и добродушно сказал:

Все это ошеломило и озадачило не только самого начальника, но и во второй раз нарядчика, который вошел следом и топтался возле дверей. Хозяин зоны привык к тому, что все его называют не иначе как — гражданин начальник. А этот запросто, по имени-отчеству. Откуда только имя узнал?

И что это за намек насчет какой-то правды в ногах? Кто не знает, что правда сидит, а не стоит? Что за всем этим кроется? И почему этот Фан Фаныч уселся без приглашения в мягкое кресло? Василь Васильевичу стало не по себе. А вдруг это никакой не ученый, а лагерный прохиндей.

Тем временем Фан Фаныч продолжал говорить. При этом он то кивал на телефон, то тыкал указательным пальцем куда-то вверх, то большим пальцем указывал за спину:

— Так вы позвоните начальнику всех лагерей железнодорожного строительства на Дальнем Востоке Френкелю Нафталию Ароновичу. Он в курсе. Можете от себя добавить, что я прибыл и благодаря вашей заботе приступаю к работе над проектом без промедления…

Фан Фаныч верно просчитывал ситуацию и знал наперед, что с фаланги Френкелю не дозвониться, да и начальник зоны не отважится беспокоить одного из высших гулаговских чинов, к тому же крутого по жизни, по такому пустяку.

— Позвольте поинтересоваться, — осторожно начал «хозяин», — над чем вы работаете?

Он сам поморщился от того, что обратился к зеку на «вы».

— Разглашать не имею права. Государственная тайна. — Фан Фаныч подумал и добавил, понизив голос: — Только вам, как непосредственному начальнику, вкратце, в двух словах, без подробностей и деталей. Многие ученые мира бились над проблемой осушения озера Байкал, затрудняющего сообщение Дальнего Востока с европейской частью. Великому Эйнштейну, лауреату Нобелевской премии, и то проблема не покорилась. Только я уже почти нашел ключ к реализации этого проекта. Все идеи и наброски расчетов тут.
— Он постучал себя по лбу пальцем.

— Сколько времени вам потребуется для решения этой проблемы? — спросил «хозяин».

Он прикидывал: «У него четвертак. Заломит сейчас лет двадцать. Тут ты гусь и всплывешь на чистую воду. Будь ты шарлатан, будь ты ученый, но я не дурак ждать столько лет».

— Поскольку все расчеты в основном готовы и находятся здесь, — Фан Фаныч снова постучал костяшками пальцев по своей стриженой голове, — то потребуется несколько месяцев. Может, три, может, четыре, ну максимум полгода…

Договорились быстро. «Хозяин» обеспечивает Фан Фанычу необходимые условия для доработки проекта, а тот через полгода сдает готовый проект, о чем «хозяин» самолично доложит наверх.

В тот же день «великий ученый» получил в свое распоряжение отгороженный угол в бараке, а уже на следующее утро там дымилась печка, сложенная для него персонально. Дабы мысли в голове не остужались. В последующие дни его «технический секретарь» то и дело бегал то за дровами, то с котелком на кухню, то к выгребной яме с парашей на одну персону.

Получив все необходимое, Фан Фаныч принялся за работу. Вскоре, получая двойную пайку, он поправился, нагулял жирок. На него с завистью приходили смотреть зеки, особенно с новых этапов. Несмотря на все отсрочки

и затяжки, пришло время сдавать проект. «Великий ученый и изобретатель» сумел настоять на том, чтобы защита и передача проекта состоялась в присутствии авторитетной комиссии, и она прибыла. Фан Фаныч появился в просторном кабинете «хозяина». Поздоровавшись с членами комиссии и назвав некоторых по имениотчеству, он небрежно кинул рулон ватмана на стол начальника.

— Прежде чем приступить к изложению моего открытия, — начал Фан Фаныч, — я хотел бы, с разрешения уважаемой комиссии, задать присутствую щим несколько вопросов, вводящих в курс дела.

Получив разрешение, он обратился к важному московскому чину:

— Скажите, много ли у нас в стране лагерей и колоний?

— Точная цифра — секрет государственной важности, — ответил чин, — но могу сказать однозначно. Много.

— А много ли в них содержится зеков?

— Много, очень много, — зашумели члены комиссии, которым не терпелось ознакомиться с величайшим открытием века.
— Поясню свою мысль вкратце, — продолжал Фан Фаныч, — потом у вас будет возможность ознакомиться с проектом в деталях, посмотреть чертежи, диаграммы, графики. Все пояснительные документы и расчеты в этой папке.

Итак. Члены комиссии знают, это не является ни для кого большим секретом, что в обход южной и северной частей Байкала нам приходится прокладывать железную дорогу. Это для страны обходится чрезвычайно дорого, к тому же растягиваются сроки пуска участков в эксплуатацию. Приходится разрабатывать огромное количество скального грунта. Поэтому я выбрал самый дешевый и самый оригинальный вариант прокладки железнодорожных путей по осушенному дну Байкала. В чем его основная суть? К Байкалу, как по южной, так и по северной железнодорожной ветке подвозим шестнадцать миллионов вагонов сухарей. Ссыпаем в озеро. Затем ссыпаем туда же семь миллионов вагонов сахарного песку. Как известно, вода в Байкале пресная.

Тюремный мир - это совершенно жизнь совершенно в другой плоскости со своими законами, правилами и особенностями.
Предлагаем подборку удивительных историй и фактов о тюремном мире и отдельных заключенных, многие из которых окажутся весьма занятными и интересными.

Один прыткий заключённый Исправительного центра города Балтимора завёл четыре интрижки с охранницами, в результате чего все они забеременели, и попутно заработал около 20 тысяч долларов на торговле контрабандой.

В Норвегии самые опасные преступники отправляются в тюрьму-остров, где они могут делать практически всё, что захотят. По сравнению с международными стандартами там необычайно мало охраны, но эта тюрьма имеет один из самых низких уровней рецидивов в мире.

В 1995 году Роберт Ли Брок из-за решётки подал в суд сам на себя за то, что сам себе позволил совершить преступление в состоянии алкогольного опьянения, что и привело его к заключению в тюрьму. Иск был отклонён.

Алькатрас был одной из очень немногих американских тюрем, оборудованных горячим душем. Это было сделано с целью отбить у заключённых охоту к побегу (предполагалось, что после горячего душа заключённые не захотят окунаться в холодные воды залива).

В Японии заключённых-смертников оповещают о времени казни лишь за несколько часов. Их семьи оповещаются только постфактум.

В некоторых частных тюрьмах подсчитали, что дешевле выходит предоставить заключённым телевизор, чем нанимать больше охранников.

Когда психолог Тимоти Лири в 1970 году отправился в тюрьму, ему пришлось пройти психологический тест, который использовался для распределения заключённых по разным видам работ. Так как он был автором этого теста, он подобрал ответы так, чтобы его распределили в наименее охраняемую часть тюрьмы, откуда он, в итоге, и сбежал.

Ронни Ли Гарднер (казнённый в 2010 году) однажды разбил стекло в комнате посещений, отключил свет и занялся любовью со своей посетительницей. Остальные заключённые подбадривали его и блокировали двери.

В Калифорнии один заключённый как-то умудрился пронести три кольца для скоросшивателя и две коробки скрепок для степлера в своём заднем проходе, после чего заработал прозвище «Офисный склад».

В 2010 году двое заключённых просто вышли из тюрьмы в Висконсине, используя поддельные записи об освобождении. Их поймали несколько дней спустя.

В гренландском городе Нууке некоторые заключённые хранят ключи от собственных камер. Им разрешается выходить из тюрьмы на работу или учёбу. Некоторые даже ходят на охоту!

В Государственной тюрьме Нью-Мексико охранники объявляют несговорчивых заключённых доносчиками, в результате чего другие заключённые оскорбляют и бьют их.

По некоторым данным, нацисты принуждали цыган пить только морскую воду. Цыгане так страдали от обезвоживания, что лизали свежевымытый пол, чтобы хоть немного восполнить недостаток воды.

Согласно книге рекордов Гиннеса, самый длительный срок в камере смертников отсидел японский боксёр Ивао Хакамаде. Он провёл 46 лет в ожидании казни, и был освобождён в 2014 году после проведения теста ДНК, который подтвердил его невиновность.

Мошенник Рональд Макинтош однажды сбежал из тюрьмы в Калифорнии, угнал вертолёт, и вернулся за своей подругой, которая отбывала срок в той же тюрьме. Вскорости их обоих опять взяли под стражу.

Певец Мерл Хаггард содержался в тюрьме Сан-Квентин, когда там проходило выступление Джонни Кэша. Это событие вдохновило его на то, чтобы перевернуть свою жизнь и использовать свой талант во благо.

Во время пожара в тюрьме Огайо в 1930 году охранники отказались выпустить заключённых из камер. Однако некоторые заключённые сумели одолеть охрану и начали освобождать своих товарищей по несчастью.

Техас больше не предлагает смертникам особое угощение. Они едят ту же пищу, что и все остальные.

Компания Bayer, знаменитая своим аспирином, покупала заключённых у нацистов для тестирования своих препаратов.

Джо Арриди считается одним из счастливейших , когда-либо содержавшихся в камере смертников. Он имел IQ 46 и играл с игрушечным поездом, который дал ему надзиратель. Когда в 1939 году его провели в газовую камеру, он занервничал на мгновение, но успокоился, когда надзиратель взял его за руку и подбодрил.

В Государственной тюрьме Индианы существует программа, в рамках которой заключённым позволяют держать кошек. Предполагается, что забота о животных поднимает им настроение и помогает встать на путь истинный.

Тайским заключённым могут уменьшить срок, если они будут принимать участие в боксёрских матчах против иностранцев.

Последним военнопленным, вернувшимся на родину после Второй мировой войны, стал венгерский солдат Андраш Тома, обнаруженный в 2000 году в русской психиатрической лечебнице.

Самым массовым побегом в истории считается случай, когда сотни японских военнопленных сбежали из австралийской тюрьмы. Японцы считали австралийцев слабаками, т.к. те содержали пленников в слишком мягких условиях.