Рассказ из исправительного учреждения. Казнь через повешение - сборник рассказов, эссе, статей Рассказы о повешении и удушении женщин

I. Виселичный столб.

Меня установили на высоком холме за городом. К моей верхушке прибили перекладину и привязали верёвку. И вот теперь я – виселичный столб.
От людей, которые меня вкапывали, я узнал, что завтра утром на мне будет повешен известный на всю округу разбойник. Поначалу мне стало даже немного приятно оттого, что я буду участвовать в таком грандиозном событии. Ещё бы - именно меня выбрали из всех столбов! Я был горд тем, что поутру послужу закону. К тому же весь город соберётся на меня посмотреть!
Но лишь только закатилось солнце и сумеречный туман окутал холм, в мою душу закрались сомнения. Я уже не был уверен в том, что поставлен здесь для правого дела. Ведь на мне лишится жизни человек! Мне стало жаль этого человека. Кем бы он ни был, какие бы преступления не совершил – лично я не имел ничего против этого бедняги. И тогда я стал думать.
Всю ночь я размышлял о том, каким способом могу помочь ему. Я тугодум, поэтому решение созрело только к утру. Я вспомнил разговор двух плотников, которые прибивали ко мне перекладину и вешали веревку.
– Теперь не оборвётся, – говорил один, завязывая узел.
– Вяжи получше, – советовал другой, – иначе этому лихоимцу крепко повезёт.
– Почему это?
– А ты разве не знаешь? Закон есть такой – если рвётся верёвка, преступнику заменяют смертную казнь пожизненным заключением. Дважды повесить нельзя…
Вот оно! Я тут же принялся уговаривать верёвку порваться. Но эта пеньковая дура заявила, что она новенькая, совсем недавно сделана и рваться не собирается – у неё, мол, ещё такая длинная жизнь впереди! Никакие увещевания и доводы на неё не действовали. Я говорил ей о том, что человеческая жизнь бесценна, что мы с ней являемся всего лишь слепыми орудиями убийства, но она оставалась непреклонной. А вокруг уже стали собираться толпы людей, да и осуждённого вот-вот приведут…
Что же делать-то? Как спасти несчастного? Надо собраться, надо успеть что-нибудь придумать…
…Кажется, не успел – парня уже подвозят… Да, мне сейчас придётся туго. Я так хотел спасти его! Уже читают приговор… Теперь остаётся одно – пережить эту трагедию, выстоять, не сломаться… Стоп!
Сломаться! Вот что я должен сделать! Сломаться – и тем самым спасти жизнь человеку! Да это… Это поступок! Нет, это подвиг! Я обведу вокруг пальца всех! И солдат, окружающих осуждённого, и судей, посылающих его на смерть. А особое удовольствие мне доставит то, что, ломаясь, я увижу перекошенные лица зевак, собравшихся посмотреть смертельное зрелище! То-то они удивятся…

II. Верёвка

Вот дурень-то! Испортил людям зрелище! Они отложили свои дела, бросили работу, которая приносит им хлеб, пришли сюда с надеждой увидеть смерть этого негодяя! А он ломаться вздумал! И ещё меня просил порваться! Да ни за что на свете! Разбойника ему жалко стало! Да если всех разбойников жалеть, да каждого висельника в тюрьму пожизненно сажать – тюрем не хватит!
Ну а уж я-то постаралась! Ох, затянула ему петлю на шее! Ох, затянула…
Однако не понимаю – зачем было ломаться? Всё равно ведь на дрова распилят и в печи сожгут. Хоть ломайся, хоть нет. Эх, что за столбы нынче пошли? Ни уважения тебе, ни ответственности… Одно слово – дерево.

III. Судья

Закон нашего города гласит, что преступнику, приговорённому к смертной казни через повешение, смертный приговор заменяется пожизненным заключением в городской крепости только лишь в том случае, если обрывается верёвка, на которой это повешение выполняется. В данном же случае от столба отломилась перекладина, о чём в законе не упоминается. Поэтому, в соответствии с буквой закона, я вполне могу объявить, что преступник должен быть казнен. Но что делать со столбом? Пока пошлёшь в город за плотниками, пока они прибьют перекладину заново… Сколько времени пройдёт! Народ всех нас на смех поднимет… Нужно решить эту проблему, причём немедленно.
Так, так… Прикажу-ка я эту перекладину привязать покрепче посередине столба. Длины верёвки хватит и на преступника, чтобы закрепить его руки.
И пусть появится на горе крест…

"Одной смерти для таких людей неностаточно: мы должны прибавить механики"

"Кровавая графиня"

Зародилось человечество-появились конфликты. Но т.к. по началу все были равны, все ограничивалось мордобоем, иногда с летальным исходом. В частности-кто сильнее, тот и прав.

Время шло-появились цивилизации, люди перестали быть равными. Теперь одной физической силы было недостаточно, твою правоту решали твои финансы и положение в обществе. С развитием техн. прогресса выпытать из обвиняемого желаемое уже вовсе не состовляло труда-бедняги уже и сами были рады смерти, их избавлению.

Ниже представленны памятники человеческой жестокости и изощернности ума. К сожалению, пока немного, но ту би континиус будет! Обещаю.

Ах да, описание изуверств скомуниздила... Ан нет, а вот и не с Хоррорса! :)

Не скажу от куда, короче:)

ПЕН-ФОРТ-ЭТ-ДЮР

Пен-форт-эт-дюр (peine fort et dure), или “смертельный прессинг”, впервые появился в Англии в 1406 г. и хотя постепенно применение этого наказания почти прекратилось, официально его отменили только в 1772 г.

В Ньюгейтской тюрьме тюремный двор так и называли “пресс-ярд”, кроме того комната, в которой чаще всего подвергались этой пытке заключенные, называлась “пресс-рум”.

Хотя мы уже говорили о пытке раздавливанием, та обычно не доводилась до смерти допрашиваемого. В отличие от нее, "смертельный прессинг" изначально являлся орудием мучительной казни. Смерть при нем наступала только после долгих мучений, когда дыхательные мышцы осужденного, с трудом поднимавшие тяжелый груз, утомлялись и он погибал от медленного удушья.

Процедура была настолько проста, насколько и жестока, о чем можно судить из самого текста судебного приговора: "Заключенного после суда возвратить в то место, откуда он был доставлен и поместить в темную комнату, где положить его на спину. На нем не должно быть никакой одежды кроме набедренной повязки. Затем возложить на него столько тяжелых грузов, сколько он может вынести, и даже больше. Кормить его только черствым хлебом и поить только водой, причем пусть он не пьет воды в тот день, когда ест, и не ест в тот день, когда пьет воду. И так поступать до тех пор, пока он не умрет". Позже в эту процедуру внесли кое-какие изменения, хотя эта казнь не стала гуманнее от подобных нововедений:

Это наказание применялось сначала для того, чтобы заставить подозреваемого признать свою вину. Чтобы понять, зачем это делалось, нужно вспомнить, что в те времена судебное разбирательство начиналось только тогда, когда обвиняемый признавал себя или виновным или невиновным в инкриминируемом ему преступлении. Кроме того тот факт, что имущество признанного виновным преступника поступало в казну государства, нередко заставлял его прикидываться.немым, чтобы таким образом сохранить свою собственность для своих детей. Большинство таких “неразговорчивых” узников заставляли говорить, применив к ним пен-форт-эт-дюр, однако есть свидетельства того, что отдельные из них умирали под пыткой, но не раскрывали рта, таким образом лишая Корону ее законной добычи:

В 1740 г. некоего Мэттью Райана судили за ограбление. Когда его арестовали, он прикинулся сумасшедшим, содрал с себя все одежды и разбросал по камере. Тюремщики так и не смогли заставить его одеться; в суде он появился в чем мать родила. Там он прикинулся глухонемым, не желая признавать себя виновным. Тогда судья повелел жюри присяжных обследовать его и сказать, был ли он сумасшедшим и глухонемым по воле “Божьей” или “по собственному умыслу”. Приговор жюри был - “по собственному умыслу”. Судья еще раз попытался разговорить узника, однако тот никак не реагировал на обращенные к нему слова. Закон требовал применения пен-форт-эт-дюр, однако судья, пожалев упрямца, отложил пытку на будущее, надеясь, что тот, посидев в камере и хорошенько подумав, образумится. Когда тот снова предстал перед судом, повторилось то же самое, и суд, наконец, вынес страшный приговор: применить “смертельный прессинг”. Приговор привели в исполнение два дня спустя на базарной площади в Килкенни. Когда ему на грудь навалили грузы, он умолял повесить его, однако не во власти шерифа было что-либо изменить.

(“Террифик Реджистер”, Эдинбург, 1825).

Изнасилование женщин животными

<Название этой статьи поначалу кажется абсурдом. Разве возможны сексуальные забавы животных с людьми. Ну, конечно, многие слышали о скотоложцах, которые развлекаются с животными, но это?

Разве возможно, чтобы животное силой взяло женщину? К сожалению, это оказалось не только возможно, но и было взято на вооружение извергами, которым стало мало всех тех пыток, что придумало человечество за свое существование. Им показалось необходимым растоптать человеческое "Я" пленницы и таким образом. Кроме того, многих забавляла и сама зрелищность этого "процесса". Смыслом этой зверской пытки было предельно унизить несчастную, подвергнув ее тому, чего, казалось бы, не могло существовать. Было надо превратить человека в животное, превратив его в некое подобие того невольного сексуального партнера. Ну и без этих объяснений, каждый сможет себе представить, что чувствовали несчастные, когда в то место, что принадлежало только их любимому человеку, вторгался дикий зверь. Увы, такое существовало и как пытка, и как изощренное издевательство и как садистская казнь. …

Вот как описывает происходившее в римском амфитеатре известный исследователь Даниэль П. Манникс в своей книге “Идущие на смерть…”

Сексуальные сношения между женщинами и животными часто показывали под трибунами, подобно тому как их сегодня демонстрируют на площади Пигаль в Париже. Такие зрелища показывали время от времени и на арене..

Проблема состояла в том, чтобы найти животных, которые бы делали то, что от них требовалось Осла или даже большую собаку, которые бы добровольно совокупились с женщиной перед кричащей толпой, было трудно найти, и, конечно, требовалась помощь со стороны женщины. Если женщина хотела совокупления сама, то это мало развлекало толпу.

Бестиарий (дрессировщик, обучавший зверей в амфитеатре) упорно пытались научить животных насиловать женщин. Для этого обычно женщин покрывали шкурами животных или помещали их в деревянные модели коров или львиц. Во время представления пьесы под названием “Минотавр” Нерон приказал поместить актера, исполнявшего роль Пасифая, в деревянную корову, а актеру, изображавшему быка, совокупиться с ним. Однако эти приспособления оказались неэффективны при работе с настоящими животными, и этот проект пришлось оставить.

Карпофор, набравшийся с раннего детства опыта под трибунами, очень хорошо понимал, в чем тут дело. Животные в основном ориентируются с помощью обоняния, а не зрения. Молодой бестиарий внимательно следил за всеми самками в эверинце и, когда у них наступала течка, пропитывал их кровью мягкие ткани.

Эти ткани он пересчитал и отложил. Затем он нашел под трибунами женщину, согласившуюся помогать ему. Используя совсем ручных животных, не обращавших внимания на шум и столпотворение вокруг них, он побуждалих совокупляться с женщиной, завернутой в заготовленные ткани. Как и во время работы с людоедами, он создавал у животных привычный образ поведения и никогда не давалимвозможности вступать в контакт с самками своего вида. По мере того, как к животным приходила уверенность, они становились агрессивными. Если женщина, следуя инструкциям Карпофора, защищалась, гепард вонзал свои когти ей в плечи, хватал ее за шею зубами, тряс и вынуждал подчиниться. Карпофор использовал несколько женщин для того, чтобы хорошо натренировать животных. Изнасилованная конем, быком или жирафом женщина обычно не переживала испытания, но он всегда мог достать сломленных жизнью старых проституток из провинции, которые не понимали в полной мере, в чем заключается их работа до тех пор, пока не было слишком поздно.

Карпофор произвел сенсацию своими новыми трюками. Никто не представлял себе львов, леопардов, диких кабанов и зебр, насилующих женщин. Римляне очень любили представления на мифологические сюжеты. Зевс, царь богов, часто насиловал молодых девушек, принимая облик различных животных, поэтому такие сцены могли быть представлены на арене. Карпофор поставил сцену изнасилования быком молодой девушки, изображавшей Европу. Зрители неистово аплодировали.

Апулей оставил нам живое описание одной из подобных сцен.

Отравительница, отправившая на тот свет пять человек с целью завладеть их состоянием, должна была быть растерзана на арене дикими зверями. Но сначала, чтобы увеличить муки и позор, ее должен был изнасиловать осел. На арене была поставлена кровать, отделанная черепаховыми гребнями, с матрасом из перьев, покрытая китайским покрывалом. Женщину растянули на кровати и привязали к ней. Осел был обучен вставать коленями на кровать, иначе ничего бы не получилось. Когда совокупление закончилось, на арену выпустили диких зверей, и они быстро положили конец страданиям несчастной женщины.

Бестиарии старого закала презирали Карпофора. Они утверждали, что, ставя грязные зрелища, он унизил их благородную профессию. Они, правда, забыли, что в годы их молодости старые бестиарии осуждали их самих за то, что они учат хищников пожирать беззащитных мужчин и женщин. В действительности, обе стороны были достойны друг друга. Зрелища все больше деградировали. Что когда-то было демонстрацией настоящего мужества и искусства, хотя и зверского, постепенно становилось только предлогом для жестких и сексуально извращенных зрелищ.

Шимпанзе напаивали, а затем подстрекали насиловать привязанных к столбам девушек. Когда этих обезьян размером с человека открыли в Африке, римляне приняли их за настоящих сатиров, существ из мифологии. На арене побывали и другие обезьяны тоже ростом с человека - титирусы - с круглыми мордами красноватого цвета и усами. Их изображения можно увидеть на вазах. Это были, по-видимому, орангутанги, которых привезли из Индонезии. Насколько мне известно, римляне никогда не выставляли в цирках горилл, хотя эти самые большие в мире обезьяны были известны еще финикийцам, которые и дали им название, означающее “волосатые дикари”.

Одна богатая знатная дама, пообещав Карпофору фантастическую сумму денег, попросила его привести к ней домой ночью одного из его дрессированных ослов. Карпофор, естественно выполнил ее просьбу. Дама тщательно подготовилась в приход ду осла. Четыре евнуха постелили на пол перину, покрытую тирской пурпурной тканью, вышитой золотом, и положили в изголовье мягкие подушки. Дама приказа Карпофору привести осла на постель, и затем собственными руками натерла его бальзамом. Когда приготовления закончились, Карпофора попросили покинуть комнату и прийти на следующий день. Подобная история подробно описана в книге Апулея “Золотой осел”.

Дама требовала услуг осла так часто, что Карпофор начал опасаться, что она изнурит себя и погибнет, но через несколько недель он уже беспокоился только о том, что дама истощит силы ценного животного. Однако, он заработал огромные деньги на этом.

Использовали эту варварскую процедуру и в других странах, как вариант зверской пытки, нередко предшествовавшей казни. Так, в частности, вот что пишет Сюй Инцю (XIV век - Китай) о прекрасной и жестокой Гаосинь, фаворитке принца Цюя. "Диюй и Чаопин (наложниц принца) вывели на городскую площадь, раздели донага, поставили на колени и в таком положении привязали к вбитым в землю кольям. Затем начали случать с ними баранов, козлов и даже кобелей, к немалому удовольствию Гаосинь. Потом наложницы были разрублены пополам".

Не забывали о такой пытке и наши современники. Так, есть упоминании о выпускании на связанных женщин собак, натасканных насиловать представительниц прекрасного пола и пиночетовской охранкой и спецслужбами некоторых других латиноамериканских диктатур.

“Дикие люди!" - скажет иной читатель. Замечу, однако, что зоофилией не брезговали и представители некогда высокоразвитых цивилизаций: к примеру, на раскопках Содома и Гоморры были найдены фрески, которые смело можно назвать “Животной Кама Сутрой”. Находили нечто подобное и при раскопках поселений других древних народов. И что характерно: эта разновидность сексуальных извращений - в отличие от тех же некрофилии, педофилии и проч., и проч. - имеет свою “философию”, уходящую корнями в века. Вкратце скажу, что базируется она на желании древних “приблизиться” к своим тотемным предкам, ну, а уж как они “приближались” к тем же “не прикосновенным” коровам, лошадям сами. Последствия таких соитий всегда были печальны (см. Содом и Гоморру), но явление тем не менее так и осталось не искорененным.

Мало кто знает, что в СССР первая банда зоофилов-садистов была ликвидирована еще... в середине 70-х годов. Маньяки, облюбовавшие заброшенную подмосковную дачу в качестве “киностудии”, крали не только взрослых женщин, но и детей, заставляли вступать их в противоестественные акты с собаками и все это фиксировали на пленку. Технология применялась простая: на тела жертв наносили выделения точной ****, после чего на них спускали обезумевшего “от страсти” кобеля.

В этом деле, ставшим впоследствии уголовным, стоит отметить два важных обстоятельства. Во-первых, никто из жертв не вышел с “киностудии” живым - всех их после “съемок” банда, состоявшая из пяти человек, зверски убивала. Во-вторых, сами “зоофилы” занимались этими мерзостями, как говорится. “из любви к искусству”: продать куда-либо такие съемки представлялось в те годы весьма маловероятным. А погорели-таки они на собственной жадности: первый же контакт с иностранным туристом в Москве, которому попытались “запродать кино”, привел к раскрытию банды. Шокированный интурист не побоялся обратиться в советскую милицию, опера вышли на “смежников”, а задерживало бандитов уже силовое подразделение КГБ.

Затем последовал закрытый судебный процесс, всех пятерых участников быстренько расстреляли. Само дело было погребено в архивах и озвучивалось в дальнейшем лишь на курсах повышения квалификации руководящего состава правоохранительных органов. Причем основной упор делался не на “зоофильских мотивах”, а на “проникновении в СССР западных агентур”: на подпольной “киностудии” следователи обнаружили самодельные свастики и - прочую фашистскую символику, увязав ее наличие с “рукой Запада”.

Хоти группа была вполне “местной”, и по отдельным отрывкам материалов следствия можно понять, что возглавлявшие ее 25-летний Анатолий К. и 30-летний Борис В. были скорее психически неполноценными убийцами, нежели западными “наймитами”.

Так, что если отбросить возможность использования подобного различными извращенцами и маньяками, остается огромный простор для занятий такого рода истязаниями самых разных секретных служб в самых разных странах. Не думаю, чтобы эта пытка ушла в прошлое. Слишком уж притягательна ее, щелочащая душу палачей, запретная сладость.

Истязания половых органов

Не подлежит сомнению тот факт, что наиболее чувствительными местами тела человека являются половые органы, их богатая иннервация обусловлена необходимостью производства оргазма, усиливающий рефлекс продолжения рода. Все это было предусмотрено природой еще у животных. У человека все эти рефлексы были подкреплены чувством любви. Разве не странно, что те части тела, которые были должны дарить радость от близости с любимым человеком, в чьем то извращенном мозгу стали использоваться для изуверских пыток.

Скорее всего, первым шагом на этом страшным пути было изобретение пыток такого рода для мужчин. В этом нас могут убедить рисунки Древних Египта и Ассирии, где мы видим надрезы на члене, сдавливание мошонки, прижигание факелом. Однако источники тех времен не донесли до нас подобные пытки женщин. Поэтому начнем рассказ с истязания мужчин. Самым простым и эффективным методом было простое избиение. Оно широко распространено по всему миру и в наше время.

Так в Древней Греции описано введение колючей ветви в мочеиспускательный канал допрашиваемых. Рассказывая по императора Домициана, Светоний в "Жизни 12 цезарей", пишет - "ко многим, существовавшим доселе пыткам он прибавил еще одну - прижигал людям огнем их срамные члены". Не лучше был и его предшественник Тиберий, чья лютая подозрительность вошла в легенды - "с умыслом напоив людей чистым вином, затем им неожиданно перевязывали члены и они изнемогали от задержки мочи и режущей перевязки".

Мы рассказывали уже о прессе для грудей, которым истязали несчастных пленниц. Для мужчин было сделано похожее устройство, при помощи которого медленно раздавливали яички. Редко какой человек мог выдержать эту пытку. В одном из руководств инквизиторам, говорилось, что "с помощью пресса в половой области можно заставить мужчину признаться в любом преступлении". Существовало более изощренное устройство, прозванное "козел", это было вытесанное клином бревно с приделанной к нему перпендикулярной стойкой. Обвиняемого усаживали верхом на этот снаряд, притягивали его к вертикальной стойке, так что он наваливался пахом на скошенное сиденье. Последнее было сделано по типу тисков, его половины раздвигали, так что туда опускались интимные части допрашиваемого, а затем начинали медленно сдвигаться. Я говорил о "Ведьмином кресле", палачи выдумали специальный вариант его для мужчин, когда их усаживали на сиденье, где шипы были закреплены таким образом, что пронзали мошонку и член. Нередко во время допроса, палач просто надавливал на интимные органы истязуемого, нанизывая их на шипы, стараясь добиться признания.

Так же, как и женщинам, мужчинам раздавливали и прижигали соски, подвешивали к ним грузы. Я не буду говорить о таких приспособлениях, как "крокодил" и зубчатый раздавливатель, специально выдуманных палачами инквизиции для истязания мужчин.

В Сталинских застенках популярностью пользовалась пытка "давить на яйца". Человека раздевали ниже пояса, охранники прижимали его руки и ноги к полу, разведя их в стороны, а следователь носком своего ботинка (или изящной туфелькой) надавливал на мошонку, усиливая давление, пока человек не признавался во всем. Бывший министр госбезопасности А.Абакумов давая показания, говорил "такого не выдерживал никто, надо было только не переборщить, иначе было трудно потом выводить на процесс". Не гнушались подобного занятия и женщины. Самым страшным палачом в Ленинградском НКВД в 1937-40-х годах была некая "Сонька Золотая ножка". Эта хорошенькая 19-летняя девушка умудрялась добиться нужных показаний от любого. Она приказывала распять арестованного голым на столе, привязав его к ножкам и начинала давить ногой на половые органы. Но не щадила она и женщин, девушек, если ей таковые попадались, не глядя на возраст, толстым железным штырем лишала девственности. Допрашивая одну 18-летнюю студентку консерватории, очень красивую, она привязала ее оголенную по пояс к стулу, уложила ее груди на доску стола, сама стала на стол и острым каблуком давила ей на груди, превратила в месиво один из сосков.

В германском гестапо любили вводить через катетер в мочевой пузырь обвиняемого кислоту, вызывая дикую боль. В наше время этот метод взят на вооружение итальянской мафией и арабскими террористами.

Пользовалось популярностью и осталось до наших дней подвешивание допрашиваемого за интимные органы или рывки за веревку, закрепленную на них. Как описывал один из свидетелей против ЮАР, заслушанный Международным трибуналом в 1980 году: "… один раз майор Гааз и лейтенант Стивенс привязали медную проволоку к моим половым органам, другой конец они привязали к дверной ручке. Стивенс зажег паяльную лампу и поднес ее мне к лицу, я отодвинулся, проволока натянулась и я потерял сознание. Меня облили водой и все повторялась несколько раз. Гааз что-то говорил мне, но я так орал от боли, что ничего не слышал".

Перейдем теперь к представительницам прекрасного пола. Жестокость палачей не могли смягчить не возраст обвиняемых, ни женская красота. Я уже рассказывал в других разделах о том, чем дознаватели "осчастливили" женщин за прошедшие века. Там говорится о прессе для грудей, разрывателе грудей, испанском пауке, испанском осле, кресле иудеев, жуткой влагалищной груше; о пытках, специально выдуманных для причинения боли женской груди

Прекрасно зная самые нежные места женщины - ее груди и промежность, палачи изобретали все новые и новые способы причинить своей жертве, как можно больше страданий.Так существовала пытка фаллосом или "членом Сатаны". Это был грубый, зачастую намеренно усаженный острыми гранями, шипами или лепестками, превращавшим его в подобие шишки. Название "член Сатаны" появилось от средневекового суеверия попов, что у дьявола член чешуйчатый и причиняет при любовном акте сильную боль. Так и палачи с силой загоняли этот предмет во влагалище допрашиваемой, грубо дергали его взад-вперед, крутили, этот зверский инструмент, особенно если был усеян чешуйками, не позволявшими легко вытащить его обратно, рвал в клочья стенки влагалища несчастной.

Половые органы обвиняемых прижигали огнем, обливали кипятком, как это говорилось в "воздействии жара и холода". Во все времена любили прижигать соски допрашиваемых раскаленным железом или огнем. Жуткая боль заставляла сознаться большинство людей. В Судебнике 1456 года говорилось, "сечь женку без дела, ей титьки надо каленым припечь, тогда все скажет". Как и мужчин женщин били в пах, причем в Латиноамериканских странах излюбленным методом полиции остается удар ногой в низ живота женщины.

Такой удар вызывает ушиб мочевого пузыря и непроизвольное мочеиспускание. Девушка мгновенно из гордой красавицы превращается в испуганную, дрожащую от стыда, пленницу.

В заключение можно сказать, что какой бы способ не придумывали палачи, суть его остается одна, жуткой болью вынудить признать все, что им надо. Об объективности такого допроса можно и не думать.

Как я и говорила: продолжение следует...

Настроение: Ехидно-кровавенькое

Музыка: Канибал Корпс

Недавно разбирал свои конспекты, которые остались с тех далеких времен, когда я, закончив 8 классов, пошел в медучилище (институт закончил уже после). В одной из тетрадей я наткнулся на довольно интересные заметки. Там бегло записан рассказ, слышанный мной же от деда (старого чекиста). Он в это время служил в Туркестане, где боролся с басмачами. История меня заинтересовала и я, набросав конспект, обратился к преподавателю хирургии с просьбой её прокомментировать. Что она и сделала (оказывается, она тоже слышала об этом, еще когда сама была студенткой), по ходу истории упомянув о нескольких подобных случаях.

Думая, что это будет интересно почитать всем, кого интересуют подобные темы, я решился выложить ее здесь. Предупреждение: несмотря на то что все, изложенное здесь – правда, не вздумайте применять описанное в статье на себе или на ком-нибудь еще. Исход может быть летальным.

*Примечание администрации портала: слабонервным, беременным, чувствительным, брезгливым - и особенно ДЕТЯМ - читать этот рассказ дальше строго не рекомендуется!*

Итак, мой дед служил в ВЧК-НКВД и боролся с басмачами в Туркестане. Историю эту он рассказал мне (и даже дал посмотреть некоторые свои записи конкретно по этому делу) примерно в конце 70-х, будучи слегка под шофе. Видимо, водка развязала ему язык, потому что до этого он о своих подвигах (а их было немало, о чем я узнал уже после его смерти) особо не распространялся. По причинам, указанным ниже, я умышленно не привожу название кишлака, где это происходило, т.к прошло уже больше тридцати лет, но думаю, что это не столь важно.

Произошел этот случай в начале 30-х годов, когда основные силы басмачей были ликвидированы, но отдельные отряды еще продолжали борьбу, терроризируя округу и убивая отдельных представителей Советской власти – в основном, учителей или врачей.

В этом кишлаке решили открыть больницу. Нашли подходящее здание, привезли оборудование, и вскоре приехала женщина-врач – Сусанна Матвеевна. Ей в то время уже исполнилось около 60: низенькая, очень толстая… Но она, по словам деда, была еще очень энергичной, невзирая на возраст и чрезмерную полноту. Она быстро навела порядок, и спустя некоторое время эта больница стала известна на всю округу. Кроме Сусанны Матвеевны, имелось еще трое медсестёр.

Нужно заметить вот что еще: больница стояла на окраине кишлака, и Сусанна Матвеевна жила рядом с ней у одинокой пожилой женщины по имени Зухра. Зухра иногда помогала в больнице, выполняя неквалифицированные работы (мойка полов, побелка стен, стирка, и т.д.).Остальной персонал жил в центре кишлака, в общежитии, которое охранялось красноармейцами. На настоятельные просьбы перейти в общежитие Сусанна Матвеевна отвечала отказом, мотивируя это тем, что ей тяжело далеко ходить, а так она в любой момент в случае необходимости может прийти туда.

Так прошло несколько месяцев. Ничто не предвещало беды. И вот однажды летом Сусанна Матвеевна утром не вышла на работу. Ее прождали несколько часов, а потом медсестры пошли к дому Зухры. Постучали, им никто не открыл. Так как дверь была не заперта, они зашли в дом и увидели в комнате на полу перевязанный веревками тюк из одеял. Он ворочался и издавал утробные звуки. Женщины развязали веревки, размотали одеяла и увидели тетушку Зухру, как они ее называли. Она была связана по рукам и ногам, а ее лицо от подбородка до самых глаз было туго обвязано тонким полотенцем. Когда его сняли, выяснилось, что и во рту присутствовал тряпочный кляп. Женшины развязали ее и вытащили изо рта затычку, которая оказалась женскими шёлковыми панталонами.

Отдышавшись, тетушка Зухра рассказала, что ночью в дом ворвались несколько басмачей, скрутили обеих женщин, заткнув им рты так быстро, что они и пикнуть не успели (для этого они использовали бельевые веревки и нижнее белье Сусанны Матвеевны, которое она после стирки развесила с вечера), засунули Сусанну Матвеевну в большой кожаный мешок и забрали с собой, а Зухру замотали в одеяла и, перевязав веревкой, бросили на кошмы. Затем басмачи ускакали.

Из кишлака немедленно отправили курьера с депешей, и к вечеру следующего дня сотня бойцов во главе с дедом (он тогда еще не был дедом, а был лихим Федотом Ивановичем) ворвалась в кишлак.

Наутро они выехали на поиски. Было ясно, что Сусанны Матвеевны уже наверняка нет в живых, но банду надо найти и ликвидировать. Они скакали по степи весь день, но ничего не обнаружили. Бесплодным оказался и второй день поисков. Со знанием местности спрятаться в предгорье не составляло большого труда. На третий день, продолжая поиски, кто-то заметил, что с противоположной стороны их маршрута в небе над степью парят падальщики (так их называл дед, а как эти птицы зовутся по научному, я не знаю). На всякий случай решили поехать в ту сторону. Поскакали и через несколько часов увидели верблюжий труп. Подъехали ближе и ужаснулись. Дед говорил, что эта картина долго преследовала его в ночных кошмарах.

На земле лежала туша верблюда. Животное зарезали, и, выбросив внутренности, опорожнили брюхо. После этого брюхо заштопали сухими жилами, но при этом из него, как из мешка, торчала совершенно лысая голова. Приблизившись, бойцы разглядели, что на голову женщины, зашитой внутри верблюда, был надет мочевой пузырь с прорезью для носа, чтобы она могла дышать. Пузырь ссохся от солнца и туго облепил голову, как вторая кожа. Красноармейцы поняли, что перед ними Сусанна Матвеевна. Они мгновенно распороли брюхо верблюда и вытащили ее оттуда. Вытащив, увидели, что она связана по рукам и ногам тонкими сыромятными ремнями. Их быстро разрезали и начали размачивать водой ссохшийся пузырь. Сусанна Матвеевна была еще теплой, но уже не дышала. Она умерла, по всей видимости, менее часа назад.

Пузырь никак не удавалось снять. Видя, что ей уже ничем не поможешь, дед принял решение завернуть тело в попону и везти в кишлак, чтобы, сделав вскрытие, установить причину смерти. Помнится, его еще поразил ее раздутый живот. Разложение не должно было наступить так быстро, говорил он, но живот казался просто огромным, несмотря на ее природную полноту. Он напоминал туго надутый мяч.

Через несколько часов приехали в кишлак. Не дожидаясь утра, он собрал весь медперсонал с военфельдшером и приказал делать вскрытие. Первым делом распарили и стащили с головы пузырь. И увидели, что голова Сусанны Матвеевны абсолютно гладко выбрита (оказались сбритыми и смазанными маслом даже брови: это было сделано для того, чтобы легче было натянуть пузырь). Кожа под пузырём приобрела синюшный оттенок: глаза вылезали из орбит, и все лицо женщины было искажено маской неимоверного страдания. Далее из ее рта извлекли туго забитую туда, как пыж, тонкую ткань, почему-то сильно вонявшую фекалиями. Когда ее развернули, выяснилось (по вышитым меткам), что это ее панталоны французского шелка (цитирую, как запомнил по записям деда). Они оказались насквозь пропитанными жидкими фекальными массами. И тут случилось такое, что медики с ужасом и визгом бросились бежать. Дед вскочил и говорит, что чуть сам не наложил в штаны (конечно, он не так выразился), потому что изо рта покойницы показалась змеиная голова и начала медленно вылезать длинная змея.

Дед не растерялся, выхватил наган и несколькими выстрелами убил змею. При рассматривании она оказалась полозом длиной около 2х метров, рот которого был крепко зашит конским волосом. Дальнейшее вскрытие показало, что у Сусанны Матвеевны имеются ссадины в области заднего прохода, ампула прямой кишки туго забита промасленным хлопком, а кишечник совершенно пуст и раздут воздухом. Было ясно, что она подверглась какой-то мучительной пытке, но вот какой именно, не знал никто.

Все прояснилось через несколько дней, когда красноармейцы выследили и уничтожили банду басмачей. Сдавшись в плен, они оправдывались и сваливали вину один на другого, просили пощады.

Согласно их рассказу, все произошло следующим образом. Главарь банды распорядился произвести террористический акт с целью запугать местное население. Поэтому басмачи решили убить русских, которые строили «новую жизнь». Для этого они собрались напасть на кого-нибудь из больницы. Выбор пал на Сусанну Матвеевну, так как захватить других женщин из медперсонала было значительно труднее. Ее же, проживающую у одинокой Зухры, похитить не составляло никакого труда.

Ночью четыре человека тайком приблизились к хижине Зухры. Натолкнувшись на веревки с развешенным на них бельем, они всё срезали и забрали панталоны, чтобы использовать в качестве кляпов. С помощью ножа откинули крючок двери. Вошли внутрь и набросились на спящих женщин. Заткнуть им рты и связать было делом одной минуты. Женщины не успели издать ни звука. Затем Сусанну Матвеевну сунули в заранее приготовленный кожаный мешок, а Зухру замотали в ватные одеяла и, перевязав их веревками, бросили на пол. Вытащив мешок на улицу, бандиты перебросили его через спину лошади и ускакали.

Привезя пленницу в стойбище, ее вытряхнули из мешка и стали решать, как с ней поступить. Было решено подвергнуть ее позорной змеиной казни. Для этого с женщины сорвали ночную рубашку, вынули изо рта кляп и попытались напоить маслом клещевины. Сначала басмачи использовали обычную кружку, но Сусанна Матвеевна вертела головой, сжимала челюсти, выплевывала жидкость. Тогда ей заткнули нос хлопком и, вставив в рот продырявленный бычий рог и запрокинув голову назад, вылили в него кружку масла клещевины (касторовое масло – сильное слабительное, используется также для обработки кожи). Так как нос был заткнут, и дышать иначе становилось невозможно, ей пришлось глотать заливаемую в рот жидкость.

После этого басмачи развязали завязки панталон и спустили их. Оторвав от ночной рубашки большой кусок ткани, они затолкали тряпку в задний проход женщины, после чего опять надели на нее панталоны. Затем ей опять заткнули рот и снова сунули в большой кожаный мешок, завязав его на шее так, что голова осталась снаружи, и оставили одну в юрте. Через некоторое время масло подействовало, и у Сусанны Матвеевны начался сильнейший понос. Так как прямая кишка была заткнута, и кал не мог выходить, она испытывала сильнейшие боли, тужилась и стонала. Наконец, под давлением каловых масс и от потуг, тампон выскочил, и ей удалось облегчиться.

Все это время ее не беспокоили, только иногда кто-нибудь из басмачей давал выпить воды, вынув кляп (чтобы она не умерла раньше времени от обезвоживания). Через полтора суток (на дворе была ночь) ее вынесли на улицу и, освободив из мешка, стащили пропитанные жидкими каловыми массами панталоны и вылили на женщину несколько ведер воды. Грязные панталоны они бросили в ведро с водой. Потом ее повалили на кошму и несколько басмачей прижали ее так, что она не смогла даже пошевельнуться, один из мучителей намылил её голову и, пока ее держали, бритвой срезал все волосы на теле. Затем руки Сусанны Матвеевны связали за спиной мокрым сыромятным ремнем, после чего, нагнув, раздвинули ягодицы и ввели в задний проход большую глиняную воронку.

Два басмача принесли небольшой казан и мешок, в котором что-то шевелилось. Развязав мешок, они вытащили оттуда большую змею, и один из басмачей, придавив куском войлока змеиную голову, конским волосом зашил пасть. После этого змею бросили в казан и насильно посадили Сусанну Матвеевну на него так, что змея оказалась накрыта воронкой. От костра на листе железа принесли груду углей, насыпали сзади казана и начали раздувать их небольшими кузнечными мехами. Два басмача держали Сусанну Матвеевну за плечи, а двое других - за ноги Через несколько минут казан нагрелся, и змея начала метаться внутри. Не имея другого выхода, пресмыкающееся через горлышко воронки полезло в кишечник Сусанны Матвеевны. Так как змея была толщиной около 5 см, то женщина закричала от боли, но басмачи схватили лежащие в ведре панталоны и туго забили ей рот, затянув завязки на затылке. Будучи мокрой, грязной и вонючей, ткань забила рот так плотно, что она не могла даже шевельнуть языком, не то что её выплюнуть. Это было само по себе очень мучительной пыткой.

Бандиты немного подождали, затем, подняв женщину, увидели, что змея полностью скрылась в ее кишечнике. Затем один из басмачей вставил ей в анус бычий рог, из которого ее поили маслом клещевины, и, присоединив к нему кузнечные мехи, начал вдувать внутрь туловища воздух (наверное, для расправления складок кишечника и обеспечения воздухом змеи, чтобы она не задохнулась раньше времени; кроме того, вдувание воздуха в кишечник само по себе крайне мучительно). Когда живот раздулся, как тугой мяч, мехи убрали, а прямую кишку туго забили промасленным хлопком. (В качестве пытки надувание воздухом издавна известно на Востоке, см Аль Масуди «Золотые копи и россыпи самоцветов»).

Затем Сусанну Матвеевну усадили на верблюда и, привязав к седлу, повезли куда-то в степь. Так они ехали несколько часов. Приехав на нужное место (такое, чтобы ее можно было обнаружить), они спешились. Зарезали верблюда, вытащили внутренности и положили внутрь его брюха связанную Сусанну Матвеевну, а отверстие крепко зашили сухожилиями так, что наружу торчала только ее голова (видимо, кто-то из басмачей читал Апулея). Её голову смазали маслом и обтянули верблюжьим мочевым пузырём плотно, как второй кожей. Чтобы не задохнулась раньше времени, под ноздрями прорезали небольшое отверстие. После чего басмачи ускакали.

Что было дальше, можно только догадываться. Поднялось Солнце, степь раскалилась, пузырь, высыхая, туго стянул голову, вызывая ужасные мучения. Туловище верблюда тоже страшно нагрелось. Ремни, которыми были связаны руки и ноги, высохли и туго врезались в тело, причинив сильную боль.

От повышения температуры змея начала проявлять активность, а так как кишки были надуты воздухом, она поползла по кишечнику. Начались неописуемые муки (кто хоть раз проходил колоноскопию, поймет о чем я). Змея прошла весь толстый кишечник и через баугиниевую заслонку проникла в тонкий (т.к рот ее был зашит, она не могла кусать и жевать кишечник, а просто тупо лезла вперед). Продвижение пресмыкающегося через тонкий кишечник вызвало неописуемую боль…

Наконец, через привратник гадина проникла в желудок. Тычась в стенки, случайно попала в пищевод и, поднявшись по нему, уткнулась в тряпичную затычку, которую удерживал на месте туго обтянувший голову и приставший к лицу пузырь. Этим она закупорила дыхательное горло и вызвала удушье. Там змея и находилась до тех пор, пока не начали делать вскрытие и не удалили преграду, мешавшую ей выползти.

Над басмачами состоялся суд, и они получили по заслугам.

Предвидя вопросы, скажу: все, что тут написано, - правда. Я только произвел небольшую литературную обработку того, что рассказывал мне дед, и прочитанного мной в его записях. Просто пересказал своими словами, стараясь ни на шаг не отступать от оригинала. Единственное, я не привожу здесь некоторых имен и не указываю места действия. Делаю это умышленно, из этических соображений. Дело в том, что, возможно, живы потомки этих басмачей. Тогда они были врагами, а сейчас время поменялось, и они стали героями войны за независимость. К сожалению, у меня не осталось никаких документов по этому делу. После смерти деда его жена отдала все в музей, где они и пропали с концами. Поэтому Вам придется поверить мне на слово. Очень хотелось бы узнать про похожие факты. Если у кого есть, выкладывйте. Интересно будет их обсудить.

Прислал dr Rendell .

P.S. Вам нужна аренда бесшовных панелей по низкой цене? Наша компания готова предложить вам полный комплекс услуг по аренде бесшовных панелей отличного качества по очень приятным ценам.

Просмотры: 45481

"Все инквизиторы стремились воплотить в действие
библейское указание: "Не оставляй ворожеи
в живых"..." ("Hexenhammer - Молот Ведьм")

Боль...тупая, саднящая боль неизменно охватывала все, в порезах, кровоподтеках
и ранах, измученное тело Эльзы каждый раз, когда она приходила в сознание.
Прикованная цепями к холодной, грязной стене мрачного подземелья, она практически
не могла пошевелиться; в очередной раз проваливаясь в беспамятство от жестоких
ударов палача и удушливого смрада сырости, витающего в воздухе, она не падала
оземь, а лишь бессильно повисала на стальных кандалах, глубоко врезающихся в кожу
ее запястий. Боль бурною рекой уносила Эльзу в мир забвения, мир, служивший ей
сейчас единственной отдушиной в ее страданиях, и боль же заставляла возвращаться
обратно в холодный полумрак пыточной камеры – страшную, невыносимую реальность...
Камера эта представляла собой освещаемую укрепленными на стенах факелами
небольшую прямоугольную комнату без окон, полную всевозможных орудий
пыток. В центре ее стоял резервуар с водой, куда головой окунали жертву,
подвешенную к блочному механизму, что позволял без особых усилий, с помощью
особого рычага, поднимать и опускать связанного, висящего вниз головой
человека...В углу стоял большой стол, напоминающий стол хирурга...собственно, и
действия палача в чем-то были схожи с действиями врача, орудующего скальпелем,
но намерения первого, естественно, были направлены совсем не на излечение
«пациента»...
На столе лежали различные крюки, ножи и плети, некоторые со следами засохшей
крови, которая виднелась повсюду – и на каменном полу, и на стенах. Страшно было
даже подумать, какое применение находилось для этих вызывающих глубокий ужас
одним своим видом, острейших, что когти диких зверей, орудий. Несложно было
представить безысходность обреченных жертв, попавших сюда, в обитель боли и
страха – того самого животного страха, когда, столкнувшись лицом к лицу с
Костлявой, осознаешь внезапно, что время твоей жизни на исходе, и выплыть из
этого чудовищного водоворота смерти уже не получится...

Для того, чтобы Вы, уважаемые читатели, имели хоть малейшее представление о
происходящем, я расскажу немного о предназначении пыточных камер инквизиции,
имевшихся в великом множестве во всех католических государствах Европы. Приговор
для ведьм и колдунов всегда был только один – смертная казнь, в основном, на
аутодафе – очищении души через костер. Людей, уличенных либо обвиненных в
колдовстве, в том случае, если в течение допроса они отрицали свою вину, после
оного помещали в специальные комнаты для пыток, где путем физического истязания
заставляли признать свое причастие к Сатане и, соответственно, колдовству.
Формально, нельзя было вынести смертный приговор ведьме, не добившись сознания
ее в том, что она занималась дьявольскими деяниями. В этом-то и была главная
цель пыток – вытянуть, посредством мучений, из изможденной жертвы слова
признания...

Эльза пришла в себя. Это было подобно пробуждению от летаргического сна,
когда беспросветная, глубокая тьма, поглощающая все мысли и чувства, сознание и
все человеческое естество, начинает рассеиваться, улетучиваться, глаза постепенно
обретают способность видеть, уши – слышать; человек приходит в себя, но память и
разум его еще не способны работать в полную силу – он не может понять, где
находится, и сколько времени прошло с последнего момента, что успела схватить
память, прежде чем погрузиться в беспросветный мрак забвения...Так же и Эльза
какое-то время пыталась понять, как она оказалась в столь жутком месте, прикованная
к стене и совершенно нагая. Затем воспоминания словно огненной стрелой пронзили
ее сознание – она, как наяву, увидела перед собой холодные глаза допрашивавших ее
инквизиторов, услышала звучавшие в их устах обвинительные речи, почувствовала удары
плети палача...
Чувства окончательно вернулись к ней. Во рту ее пересохло – девушку мучила
жестокая жажда; ледяная стена, к которой она была прикована, вместе с сырым воздухом
подземелья заставляли ее дрожать от холода, а по всему телу ее густыми волнами
разливалась боль от ран, нанесенных палачом. С момента начала пытки прошло уже
пятнадцать часов; очнувшись сейчас, Эльза поняла, что находится в помещении одна –
видимо, палач, уставший сечь ее, ушел ненадолго, передохнуть и подкрепиться, чтобы с
новыми силами приняться за любимое дело. Девушка собрала все свои силы и попыталась
хоть немного извернуться в кандалах, сковавших ее – все было тщетно. Было очевидно,
что нет и малейшей надежды вырваться из этого ада – лишь чудо могло спасти ее, но,
как принято считать, чудес не бывает... Одиночество Эльзы длилось недолго –
единственная в камере дверь, железная, с изображением креста, отворилась, и в нее
вошел...Однако, позвольте мне остановиться на этом моменте, и перенестись во времени
двумя днями раньше, дабы поведать о том, кто такая Эльза, и как, волею злого рока,
она оказалась в чудовищных лапах инквизиции...

В тот день – обычный, ничем не примечательный летний день – время уже близилось к
закату, и торговцы городского рынка начинали расходиться – то тут, то там, собрав
свои товары с прилавка и погрузив их на тележку, очередной продавец покидал торговые
ряды. Собиралась уже уходить и Эльза – молодая миловидная девушка, торгующая
фруктами. В тот день она продала немало яблок, груш и абрикосов, собранных в саду
своей матушки, и, к тому же, дело уже шло к ночи, и покупателей почти не было –
одни попрошайки, малолетние хулиганы и карманники сновали туда-сюда по рынку.
Собрав остатки фруктов в свою большую корзину, Эльза попрощалась с торговцами -
соседями по прилавку, и, поправив ситцевый платок на голове, направилась к выходу с
рынка. Это была юная, невероятной телесной и душевной красоты девушка, стройная,
грациозная, с темно-зелеными глазами и ярко-рыжими волосами, которые она всегда,
перед выходом на улицу, покрывала платком, зная суеверия и предрассудки своего
времени в отношении колдовства. Ведьм боялись неимоверно, считая их виновными во
всех бедствиях и болезнях – порче скота и урожая, эпидемиях, мужском бессилии и т. п.
Под особое подозрение девушки с рыжими волосами и зелеными глазами, являвшие собой
классический образ ведьмы в глазах суеверных обывателей. Зная это, Эльза всегда
скрывала под тканью платка свои роскошные, огненного цвета волосы, но все ее
знакомые все равно относились к ней с опаской и подозрением – сияющие, что
два изумруда, глаза спрятать было нельзя...

Жила Эльза в одном доме со своей пожилой матерью, простой крестьянкой, много
лет назад похоронившей мужа, имевшей во владении старый дом и сад – тот самый сад,
что давал пропитание и ей, и Эльзе. Каждый день девушка, собрав плоды с фруктовых
деревьев в саду, ранним утром отправлялась на рынок, а вечером, купив на вырученные
средства продукты и лекарства для матери, возвращалась домой. Имела старушка и
вторую дочь по имени Анна, которая была старше Эльзы на семь лет. Анна давно уже не
жила с матерью и сестрой, выйдя замуж за человека, намного превосходившего ее в
возрасте, алчного, скаредного, любившего приложиться к бутылке, но имевшего немалое
состояние – ростовщика Густава Кальхенбекера, прозванного Черным Густавом за свое
бессердечие и жадность.
Эльза, несмотря на разницу в возрасте, была невероятно похожа на старшую Анну,
имевшую такие же густые ярко-рыжие волосы и магнетические, изумрудные глаза. Эльза с
необычайной нежностью относилась к любимой сестре – она просто боготворила ее, порой
вспоминая то нелегкое время, когда умер отец; матери приходилось выбиваться из сил,
чтобы прокормить двух дочерей, и вся забота о маленькой Эльзе легла на плечи Анны.
Они всегда были вместе, и старшая сестра стала опорой и защитой для младшей, которая,
в свою очередь, полюбила Анну как родную мать...Порой, вечером, сидя на крыльце
своего дома, они смотрели на яркие чарующие звезды, чудной мозаикой выложенные на
небесном лоне, и мечтали о прекрасном будущем...

Эльза часто навещала любимую сестру, и почти каждый раз заставала ее в печали,
плачущей или, того хуже, со следами побоев – скряга-ростовщик, приходя домой в
подвыпившем состоянии, частенько поднимал руку на жену, наказывая ее за любую
совершенную, по его мнению, провинность. Эльза всей душою ненавидела обрюзглого,
пахнущего потом и ромом, с постоянной злорадной ухмылкой на лице, вечно пьяного
Густава, любившего называть ее и Анну ведьмами...
Вечером накануне того злосчастного дня, Эльза пришла к дому сестры, намереваясь
зайти к ней в гости; подходя к входной двери, она услышала душераздирающие вопли
Анны, доносившиеся из глубины дома. Распахнув настежь незапертую дверь, Эльза вбежала
в переднюю, увидев перед собой ужасную картину: пьяный ростовщик бил
кулаками плачущую жену. «Не смей ее трогать, чудовище!» - выкрикнула девушка.
Густав, медленно обернулся, вперив хмельной взгляд в Эльзу, маленькие свиные
глазки его выражали недовольство и злость. «Не лезь не в свое дело, ведьмовское
отродье» - прошипел он, и в то же самое мгновение на него обрушилась старинная
ваза – Анна, в исступлении, разбила ее о голову старого подонка. Последний, однако,
не потерял сознание и даже не упал, а лишь, прижав руку к голове, которая тут же
обагрилась кровью, вымолвил, с ненавистью взглянув на Анну: «Ведьма, ты поплатишься
за это!», и побрел в спальню качающейся походкой... Эльза, опасаясь за участь
сестры, предложила ей немедленно уйти из дома супруга, но та, уже чувствуя вину за
разбитую голову Густава, ответила, что останется и присмотрит за ним. «К тому же,
он мертвецки пьян, наверняка с утра ничего не вспомнит» - поспешила она уверить
Эльзу. «Сейчас тебе лучше уйти сестренка, не бойся за меня, все будет хорошо» -
добавила она. Та же, находясь в великом беспокойстве за сестру, покинула ее дом,
пообещав Анне зайти к ней вечером следующего дня...

Эльза поспешила к выходу с рынка. Мысли о сестре не покидали ее весь день, и
сейчас она спешила удостовериться, что с Анной все в порядке. Солнце уже скрылось
за горизонтом, и на город плотным туманом опускались сумерки. Эльза шла по улице,
направляясь к дому Анны, который находился на другом краю города. Подходя к
центральной площади, она увидела большое столпотворение народа; громкие возгласы
доносились оттуда. Кабацкая пьянь и нищие, ремесленники и торговцы, люди различного
сословия и социального положения стояли по обоим краям дороги, проходившей мимо
площади, которая, ко всему прочему, служила лобным местом – на ней воздвигали
виселицы и эшафоты, разводили костры в дни казни преступников и еретиков.
Всмотревшись, Эльза поняла, что являлось причиной сего столпотворения – по
середине дороги ехала конная процессия. Впереди ее были двое всадников, в красных
плащах инквизиции; за ними ехали трое стражников; затем следовал погонщик, ведущих
под уздцы лошадь, впряженную в телегу, и замыкали сию процессию пятеро всадников,
одетых во все черное – инквизиторские прислужники. В телеге, на настиле из сена,
лежала связанная девушка. Теперь Эльза расслышала и крики толпы: «Ведьма! Ведьму
везут!» Все, от мала до велика, кидали в несчастную гнилые фрукты, целясь ей в лицо.
Процессия шла, приближаясь к Эльзе; теперь она явственно видела бледные лица
инквизиторов, их плотно сжатые губы, холодные глаза...Но не это поразило ее. В
облике девушки, лежавшей в телеге, было что-то знакомое до боли – разметавшиеся
ярко-рыжие волосы, дрожащие губы, полные отчаяния темные глаза...В разорванном, со
следами запекшейся крови платье, связанная, с кровоподтеками на прекрасном лице,
осыпаемая проклятиями толпы, в телеге лежала...Анна!
Словно тысячи молний поразили Эльзу в тот миг, когда она узнала сестру; все мысли
смешались в ее голове, и рассудок ее помутился. Бросив на землю свою корзину, она
кинулась вперед, преграждая собой путь процессии, крича: «Стойте, это моя сестра!»
Лошади заржали и остановились; один из инквизиторов спешился и подошел к Эльзе.
Холодный взгляд его словно пронзил девушку насквозь, но, раздираемая пламенными
чувствами негодования и ужаса одновременно, она пала на колени, вцепившись в руку
инквизитора, и стала молить его отпустить сестру, восклицая, что она ни в чем не
повинна. «Анна не ведьма!» - кричала Эльза. Платок упал с ее головы, огненные волосы
разметались по плечам; глаза ее столкнулись со взором служителя церкви. Звали его
Вильгельм Крамер, и он являлся одним из самых жестоких инквизиторов, которых знала в
то время Германия...
Несколько мгновений он испепелял взглядом девушку, в глазах которой уже читались
страх и отчаяние, затем, обернувшись к своим слугам, приказал: «Взять ее, это тоже
ведьма!» Немедленно к Эльзе подскочили двое служителей в черном; схватив ее, тотчас
же связали ей руки за спиной пеньковой веревкой. Толпа словно сошла с ума, от ее
криков звенело в ушах; казалось, будто сотни адских бесов собрались в одно место,
восхваляя своего повелителя Сатану громоподобными возгласами. Эльзу бросили в телегу,
на грязное сено, рядом с Анной, обвиненной в колдовстве по донесению Густава
Кальхенбекера...

И затем, словно кошмарный сон, вереница событий понеслась перед глазами Эльзы.
Допрос ее проводился инквизиторами во главе с Крамером; вопрос, как и всегда, был
один – являлась ли она ведьмой; девушка, естественно, отрицала свою причастность к
колдовским делам, зная, какое наказание грядет в случае ее положительного ответа.
Все это продолжалось достаточно долгое время; ей задавали и в отношении ее сестры;
Эльза отрицала и ее вину. Девушке казалось, что целая вечность прошла с начала
допроса и до мгновения, когда она очнулась в камере пыток. Она видела перед собой
безжалостные глаза инквизиторов, их бледные лица, губы, произносившие обвинительные
речи – но почти не слышала их, все было как в тумане...В конце концов, Эльза
потеряла сознание; очнулась она уже в мрачном подземелье, прикованная к стене и
раздетая догола, в обществе палача, неторопливо готовившего свои жуткие орудия к
рандеву с нежным телом Эльзы...

Единственная в камере дверь, железная, с изображением креста, отворилась, и
в нее вошел...нет, это был не палач. Главный инквизитор города Вильгельм Крамер,
высокий, худой человек в черных одеяниях, вошел в камеру пыток. На вид ему было
примерно лет пятьдесят; кожа его была необыкновенно бледна, не из-за недостаточного
пребывания на солнце, но в силу наследственных факторов либо болезни. Черты мрачного
лица его были резкие и отталкивающие, губы его всегда были плотно сжаты - казалось,
что он никогда не знал, что такое улыбка; стальные глаза цвета холодной небесной
синевы словно пробирались в самую глубину души своим жестким, пронизывающим насквозь
взглядом. Он был хладнокровным убийцей и палачом, вынесшим смертный приговор не одной
сотне людей на своем веку...
Сейчас же единственная цель его была в том, чтобы заставить Эльзу признать свою
причастность к колдовству, используя для этого любые методы и средства. «Обвиняемая,
сознаешься ли ты в том, что являешься ведьмой?» - вопрошал он, подойдя к изможденной
девушке.
Эльза же, подняв голову, взглянула в холодные глаза Крамера – в ее взгляде
читались отвращение и безразличие. Собрав последние силы, она плюнула, целясь ему в
лицо. «Что ж» - вымолвил инквизитор, - «придется использовать последнее средство. Я
не хотел этого, Эльза». Затем он крикнул: «Яков!» Дверь отворилась, и в камеру вошел
огромного роста человек, голый по пояс, в кожаных рукавицах и красном колпаке,
скрывающем его лицо; в прорезях для глаз, проделанных в колпаке, как будто мерцали
два зловещих огня. Мощное тело его блестело от пота в свете факелов. Это был палач,
истязавший Эльзу на протяжении прошедших пятнадцати часов. На плече он нес нагую
девушку; тело ее покрывали многочисленные синяки и порезы. Подойдя
к центру комнаты, палач бросил наземь свою ношу, словно мешок картошки. Эльза с
ужасом узнала в лежащей на полу свою сестру, Анну. Затем Яков поднял несчастную с
земли и, прислонив ее к стене прямо напротив Эльзы, заковал в настенные кандалы.
Теперь Анна была в таком же положении, что и ее сестра; она была измождена еще
больше, чем Эльза, и бессильно висела на цепях, и только лишь слабые движения головы
ее говорили о том, что она находится в сознании.
«Что ж, Эльза» - промолвил Крамер, потирая руки, - «видимо, нам придется забить
до смерти твою сестру, раз ты не желаешь сознаваться». Палач, ждавший команды, со
зловещей улыбкой подошел к столу и взял с него плеть, представляющую собой рукоять,
соединенную с пятью прочными нитями, на конце которых были небольшие стальные шары,
густо утыканные шипами, словно ежи. Яков был настоящим садистом, и страдания
истязаемых людей доставляли ему истинное удовольствие. Подойдя к Анне, он,
обернувшись на мгновение, со смехом посмотрел в полные немого ужаса глаза Эльзы;
затем резко развернулся и взмахнул плетью...
Мир превратился для Эльзы в один большой сгусток боли и отчаяния. Она не видела
ничего, кроме мелькающей плети; кровоточащих ран, появляющихся на белом теле любимой
сестры с каждым новым ударом палача; капелек крови, брызжущих из этих ран на стену,
пол...Он не могла выносить всего этого...Она слышала лишь свист плети, рассекающей
воздух, и еще другой звук – звук, от которого просто разрывалось сердце -
сдавленный, тихий стон Анны...Подземелье прорезал крик: «Я сознаюсь!». «Да, я
ведьма!» - рыдала, всхлипывая, Эльза. «Я во всем сознаюсь, только не бейте Анну»...

Был уже глубокий вечер; главная площадь города освещалась огнями сотен факелов в
руках стражников и простолюдинов – несметное количество людей пришло поглазеть на
казнь двух ведьм. Посреди площади был вбит довольно толстый столб высотою примерно в
пятнадцать футов. Целой стог сухого сена и хвороста была свален у этого столба –
делались все необходимые приготовления для аутодафе. Чуть поодаль стоял деревянный
помост. Толпа шумела, гоготала и кричала...Казалось, что сама ночь, глухая, безлунная
ночь злорадствовала и улюлюкала вместе с толпой, предвкушая феерическое зрелище...
Наконец, раздались крики: «Везут!» Толпа взорвалась радостными возгласами,
увидев долгожданную картину. Палач огромного роста, с красным колпаком на голове, вел
под уздцы лошадь, тянувшую за собой телегу, в которой сидели две, приговоренные к
смертной казни через сожжение, ведьмы. Они не были связаны, однако ноги их были
закованы в кандалы, словно инквизиторы боялись, что осужденные могут сбежать. Девушки
в телеге были облачены в серые, грубого сукна, саваны. Что-то очень схожее было в их
обликах – те же рыжие волосы, глаза, губы...Они были похожи, словно сестры...

В душе Эльзы была пустота – огромная беспросветная черная пустота, бездна, полностью
поглотившая ее. Она видела лица толпы, их глаза, взирающие на нее с ненавистью, злостью,
отвращением, слышала их громкие крики, чувствовала, как различные предметы, пущенные
руками толпы – от гнилых овощей до камней – попадали в ее тело, лицо...Все это уже не
имело значение для Эльзы. Она знала, что ожидает ее и Анну в конце этой дороги...Смерть
уже не казалась ей чем-то ужасным – все чувства, в том числе и чувство страха, покинули
ее. Девушка безразлично глядела на людей, осыпающих ее проклятиями, на их лица, и
вдруг...Эльзу словно окатило ледяной водой – в толпе она узнала свою мать. Слезы
непрерывно струились по лицу бедной женщины, а глаза неотрывно смотрели на Эльзу.
Взгляд этих глаз вывел девушку из оцепенения; все мысли и чувства вернулись к ней...
Телега остановилась – мрачная процессия достигла конечного пункта назначения. На
деревянный помост взошли трое инквизиторов; один из них начал зачитывать перед толпой
обвинительные вердикты, осуждающие двух ведьм. Телега, в которой сидели
сестры, остановилась вплотную к телеге торговца, привезшего на лобное место сено для
костра, но, кроме сена, в ней были навалены грудой мешки; один из них, прямо напротив
Эльзы, имел прореху, из которой сыпался пепельного цвета порошок...
«Порох!» - догадалась Эльза. Внезапная, безумная идея осенила ее. Толпа в тот момент
слушала инквизиторов, и никто не обращал внимания на девушек в телеге.Протянув руку,
Эльза зачерпнула пригоршню пороха...и начала есть и глотать его, давясь, задыхаясь
от острого запаха и отвратительного вкуса. Затем еще пригоршню...и еще...
Осужденных привязали к столбу. Главный инквизитор Вильгельм Крамер, стоявший на
деревянном помосте, завершил свою речь словами: «И, вследствие всех этих ужаснейших
преступлений против церкви и народа, вы приговариваетесь к очищению через костер. Да
примет Господь ваши заблудшие души». Затем, обернувшись, он приказал: «Привести приговор
в исполнение!». Несколько служителей с факелами, подойдя к сену, наваленному
вокруг столба, подожгли его. Толпа возликовала, увидев, как вспыхнуло сухое сено. Сияние
огромного костра ярко осветило ночную мглу. Крамер, сойдя с помоста, подошел почти
вплотную к кострищу, желая видеть мучения на лицах ведьм. Эльза же, крепко сжав в своей
ладони руку сестры, что-то шептала ей; их рыжие волосы уже начинали загораться, языки
костра лизали тела сестер. Густой черный дым скрыл их из виду. Взвившись к темному небу,
просторы ночи прорезал крик, в котором уже не было ничего человеческого: «Будьте
прокляты!»...

В то же мгновение окрестности сотряс сильный взрыв; все заволокло пеленою серого
цвета. Старый ростовщик Густав Кальхенбекер, кричавший и улюлюкавший в толпе не меньше
остальных, застыл на месте, оглушенный силой взрыва. Стоя в оцепенении, он почувствовал,
как что-то, стукнув его в грудь, опало на руки. Опустив глаза, он понял, что это было...
Лицо Густава приняло оттенок земельного цвета, выражение неподдельного ужаса застыло на
нем. Уронив на землю жуткий предмет, он захрипел и, схватившись за грудь, упал замертво –
сердце его разорвалось от страха. На земле, струя кровь, лежала голова главного
инквизитора города Вильгельма Крамера, и холодные глаза его глядели все тем же леденящим,
душу, но уже застывшим взглядом...

Возрождением пыток назвал известный анархист П. А. Кропоткин в таких условиях институт заложников.
Но этими заложниками фактически являлись все заключенные в тюрьмах.
Из воспоминаний С. П. Мельгунова:
«Когда я был в заключении в Бутырской тюрьме, я встретился здесь с московским доктором Мудровым. Я не знаю, в чем он обвинялся. Но, очевидно, никаких значительных реальных обвинений ему не было предъявлено. Он был переведен из тюрьмы Чека в общую тюрьму и здесь находился уже несколько месяцев. Он обжился как бы в тюрьме, и тюремная администрация с разрешения следователя при отсутствии необходимого в тюрьме медицинского персонала привлекла Мудрова к выполнению обязанностей тюремного врача. В тюрьме была тифозная эпидемия, и доктор Мудров самоотверженно работал, как врач. Его больше не вызывали на допросы. Можно было думать, что дело его будет ликвидировано, во всяком случае, ясно было, что прошла уже его острота. Однажды, во время исполнения Мудровым своих врачебных обязанностей, его вызвали на допрос в Чека. Он оттуда не вернулся, и мы узнали через несколько дней, что он расстрелян. Казалось, не было повода для такой бессмысленной жестокости. За что расстрелян был доктор Мудров - этого так никто и не узнал. В официальной публикации о нем 17 октября в «Известиях» было сказано лишь то, что он «бывший член кадетской партии».

Я помню другую встречу, быть может, произведшую на меня еще большее впечатление. Это было уже летом 1922 года. Я был арестован в качестве свидетеля по делу социалистов-революционеров. Однажды меня вызвали из камеры на суд.

Вели меня с каким-то пожилым изнуренным человеком. По дороге мне удалось перекинуться с ним двумя-тремя словами. Оказалось, что это был полковник Перхуров, участник восстания против большевиков, организованного Савинковым в Ярославле в 1918 году. Перхуров сидел в тюрьме Особого отдела ВЧК, - полуголодный, без книг, без свиданий, без прогулок, которые запрещены в этой якобы следственной тюрьме. Забыли ли его или только придерживали на всякий случай - не знаю. Вели его на суд также, как свидетеля, но... на суде он превратился вновь в обвиняемого. Его перевели в Ярославль, и там через месяц, как прочел я в официальных газетных извещениях, он был расстрелян. Один офицер просидел полтора года в этой ужасной по обстановке тюрьме Особого отдела и, быть может, еженощно ждал своего расстрела.

Я взял лишь два примера, которые прошли перед моими глазами. А таких сотни! И, если это совершалось в центре и в дни, когда анархия начала большевицкого властвования сменилась уже определенно установленным порядком, то что же делалось где-нибудь в отдаленной провинции? Тут произвол царил в ужасающих формах. Жить годами в ожидании расстрела - это уже физическая пытка. Такой же пыткой является и фиктивный расстрел, столь часто и повсеместно применяемый следователями ЧК в целях воздействия и получения показаний.

Много таких рассказов зарегистрировал я в течение своего пребывания в Бутырской тюрьме. У меня не было основания не верить этим повествованиям о вынесенных переживаниях - так непосредственны были эти впечатления. Такой пытке подверглись, например, некоторые подсудимые в деле петербургских кооператоров, рассматривавшемся осенью 1920 года в Москве в Верховно-революционном трибунале. Следствие шло в Петербурге. Одного из подсудимых несколько раз водили ночью на расстрел, заставляли раздеваться догола на морозе, присутствовать при реальном расстреле других - ив последний момент его вновь уводили в камеру для того, чтобы через несколько дней вновь прорепетировать с ним эту кошмарную сцену. Люди теряли самообладание и готовы были все подтвердить, даже не существовавшее, лишь бы не подвергаться пережитому. Присужденный к расстрелу по делу Локкарта американец Калматьяно в Бутырской тюрьме рассказывал мне и В. А. Мякотину, как его и его сопроцессника Фриде дважды водили на расстрел, объявляя при этом, что ведут на расстрел. Калматьяно осужден был в 1918 году, и только 10 мая 1920 года ему сообщили, что приговор отменен. Все это время он оставался под угрозой расстрела.

Находившаяся одновременно со мной в тюрьме русская писательница О. Е. Колбасина в своих воспоминаниях передает о таких же переживаниях, рассказанных ей одной из заключенных. Это было в Москве, во Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, то есть в самом центре. Обвиняли одну женщину в том, что она какого-то офицера спасла, дав взятку в 100 тысяч рублей. Передаю ее рассказ так, как он занесен в воспоминания Колбасиной.

На расстрел водили в подвал. Здесь «несколько трупов лежало в нижнем белье. Сколько, не помню.
Женщину одну хорошо видела и мужчину в носках. Оба лежали ничком. Стреляют в затылок... Ноги скользят по крови... Я не хотела раздеваться - пусть сами берут, что хотят.

«Раздевайся!» - гипноз какой-то. Руки сами собой машинально поднимаются, как автомат расстегиваешься... сняла шубу. Платье начала расстегивать... И слышу голос, как будто бы издалека - как сквозь вату: «на колени». Меня толкнули на трупы. Кучкой они лежали. И один шевелится еще и хрипит. И вдруг опять кто-то кричит слабо-слабо, издалека откуда-то: «вставай живее» - и кто-то рванул меня за руку. Передо мной стоял Романовский (известный следователь) и улыбался. Вы знаете его лицо - гнусное и хитрую злорадную улыбку.
- Что, Екатерина Петровна (он всегда по отчеству называет), испугались немного? Маленькая встряска нервов? Это ничего. Теперь будете сговорчивее. Правда?»
Пытка то или нет, когда мужа расстреливают в присутствии жены?

Такой факт рассказывает в своих воспоминаниях Н. Давыдова. «Узнали сегодня, что... баронесса Т-ген не была расстреляна. Убит только муж, и несколько человек с ним. Ей велено было стоять и смотреть, ждать очереди. Когда все были расстреляны, ей объявили помилование. Велели убрать помещение, отмыть кровь. Говорят, у нее волосы побелели».

В «Еженедельнике ЧК» зарегистрировано немало аналогичных эпизодов. Все это свидетельства из первоисточника.
Поражают чудовищные факты пыток в провинции.
«Саратовский овраг, куда сбрасываются трупы жертв местной Чека. Здесь на протяжении 40-50 сажень сотнями навалены трупы. На этот овраг в октябре 1919 года ведут двух молодых женщин и «у раздетых под угрозой револьверов над зияющей пропастью» требуют сказать, где-один из их родственников. Тот, кто рассказывает это, видел двух совершенно седых молодых женщин».

Хоть и редко, но все-таки часть несчастных, подвергавшихся физическим и нравственным мукам, оставалась жива и своими изуродованными членами и совершенно седыми не от старости, а от страха и мучений волосами лучше всяких слов свидетельствовала о перенесенном.
Некоторым чудом удалось избежать смерти, и они свидетельствовали, как после пыток людей тащили на расстрел. Так узнали об ужасной пытке над членом Учредительного собрания Иваном Ивановичем Котовым, которого вытащили на расстрел из трюма барки с переломанной рукой и ногой, с выбитым глазом (расстрелян в 1918 году).

А вот Екатеринодарская ЧК, где в 1920 году применяются те же методы воздействия. Доктора Шестакова везут в автомобиле за город на реку Кубань. Заставляют рыть могилу, идут приготовления к расстрелу и... дается залп холостых выстрелов. То же проделывается насколько раз с неким Корвин-Пиотровским после жестокого избиения. Хуже - ему объявляют, что арестованы его жена и десятилетняя дочь. И ночью проделывают перед глазами отца фальшивую инсценировку их расстрела.

Пытки совершаются путем физического и психического воздействия. Это происходило следующим образом. Жертва растягивается на полу застенка. Двое дюжих чекистов тянут за голову, двое за плечи, растягивая таким путем мускулы шеи, по которой в это время пятый чекист бьет тупым железным орудием, чаще всего рукояткой нагана или браунинга. Шея вздувается, изо рта и носа идет кровь. Жертва терпит невероятные страдания...

«В одиночке тюрьмы истязали учительницу Домбровскую, вина которой заключалась в том, что у нее при обыске нашли чемодан с офицерскими вещами, оставленными случайно проезжавшим еще при Деникине ее родственником офицером. В этой вине Домбровская чистосердечно созналась, но чекисты имели донос о сокрытии Домбровской золотых вещей, полученных ею от родственника, какого-то генерала. Этого было достаточно, чтобы подвергнуть ее пытке.

Предварительно она была изнасилована и над нею глумились. Изнасилование происходило по старшинству чина. Первым насиловал чекист Фридман, затем остальные. После этого подвергли пытке, допытываясь от нее признания, где спрятано золото. Сначала у голой надрезали ножом тело, затем железными щипцами, плоскозубцами, отдавливали конечности пальцев. Терпя невероятные муки, обливаясь кровью, несчастная указала какое-то место в сарае дома № 28 по Медведевской улице, где она и жила. В 9 часов вечера 6 ноября она была расстреляна, а часом позже в эту же ночь в указанном ею доме производился чекистами тщательный обыск, и, кажется, действительно, нашли золотой браслет и несколько золотых колец».

В Москве в период ликвидации ЧК крупного политического дела в 1919 году в камеры заключенных была посажена вооруженная стража; в камеры постоянно являлись коммунистки, заявлявшие страже: это шпионы, при попытке к бегству вы можете их убить.
В Пензе председательницей ЧК была женщина Бош, зверствовавшая так в 1918 году, что была даже отозвана центром.

В Вологде председатель ЧК двадцатилетний юноша любил такой прием (1920). Он садился на стул у берега реки. Выводили из ЧК допрашиваемых, сажали их в мешки и опускали в прорубь. Он признан был в Москве ненормальным, когда слух о его поведении дошел до центра.
В Тюмени - пытки и порка резиной.
В Новочеркасской тюрьме следователь засовывал в рот допрашиваемого дула двух наганов, мушками цеплявшихся за зубы, выдергивал их вместе с десной.

Об этих застенках ЧК собраны огромные материалы «Особой комиссией» генерала Деникина.
Пыткой или нет является та форма казни, которая была применена в Пятигорске по отношению к генералу Рузскому и другим? «Палачи приказывали своим жертвам становиться на колени и вытягивать шеи. Вслед за этим наносились удары шашками. Среди палачей были неумелые, которые не могли нанести смертельного удара с одного взмаха, и тогда заложника ударяли раз по пяти, а то и больше».

Рузского рубил «кинжалом» сам Атарбеков - руководитель ЧК. Другим «рубили сначала руки и ноги, а потом уже головы».
В уральской ЧК - как свидетельствует в своем докладе Фрума Фрумкина - допрашивают так: «Медера привели в сарай, поставили на колени к стене и стреляли то справа, то слева. Гольдин (следователь) говорил: «Если не выдадите сына, мы вас не расстреляем, а предварительно переломаем вам руки и ноги, а потом прикончим». Медер на другой день был расстрелян.

Кстати, хочется сказать несколько слов о самой Фрумкиной. Знаменитая террористка. В 1903 году минская мещанка Фрумкина была арестована в Киеве за организацию подпольной типографии, при аресте она оказала бешеное сопротивление и пыталась пырнуть ножом жандармского офицера по фамилии Спиридович. Уже сидя в тюрьме, Фрумкина напросилась на допрос к генералу Новицкому, и, как только генерал начал записывать ее фальшивые показания, она бросилась на него, обхватила за голову и попыталась перерезать перочинным ножиком сонную артерию, но это не удалось. В результате Фрумкину сослали на каторгу в Зарентуй, откуда она сбежала, и в следующий раз была арестована уже в Москве, на представлении «Аиды» в Большом театре, при попытке покушения на московского градоначальника генерал-майора А. А. Рейнбота посредством дамского браунинга и пуль, отравленных синеродистым кали (эта попытка также была неудачной).

В 1909 году в Бутырской тюрьме она сумела обзавестись револьвером и стреляла в тюремного начальника Багрецова, за что по совокупности преступлений была приговорена к смертной казни через повешение. Как потом она сама рассказывала за день до казни, во время прогулки, ее подменила ненормальная уголовница из галицийских евреек. Уголовницу и казнили, а Фрумкина в 1909 году вышла на волю и сразу попала в Мариинскую больницу для бедных, так как у нее открылся тяжелый душевный недуг.
Вот такие герои революции...

Приведем описание «подвигов» коменданта Харьковской ЧК Саенко. Этот садист приобрел особенно громкую славу при занятии и эвакуации Харькова большевиками в 1919 году.
Это один из самых страшных палачей-чекистов. В руки этого маньяка были отданы сотни людей.

Один из свидетелей рассказывает, что, войдя в камеру (после ареста), он обратил внимание на перепуганный вид заключенных. На вопрос «Что случилось?» получил ответ: «Был Саенко и увел двух на допрос, Сычева и Белочкина, и обещал зайти вечером, чтобы «подбрить» некоторых заключенных».

Прошло несколько минут, распахнулась дверь, и вошел молодой человек лет 19, по фамилии Сычев, поддерживаемый двумя красногвардейцами. Это была тень, а не человек. На вопрос «Что с вами?» короткий ответ: «Меня допрашивал Саенко». Правый глаз Сычева был сплошным кровоподтеком, на правой скуловой кости огромная ссадина, причиненная рукояткой нагана. Недоставало 4 передних зубов, на шее кровоподтеки, на левой лопатке зияла рана с рваными краями; всех кровоподтеков и ссадин на спине было 37».
Саенко допрашивал их уже пятый день. Белочкин с допроса был свезен в больницу, где и умер.

Излюбленный способ Саенко: он вонзал кинжал на сантиметр в тело допрашиваемого и затем поворачивал его в ране. Все истязания Саенко производил в кабинете следователя Особого отдела, на глазах Якимовича, его помощников и следователя Любарскаго».
Дальше тот же очевидец рассказывает о казни нескольких заключенных, учиненной Саенко в тот же вечер. Пьяный или накокаиненный Саенко явился в 9 часов вечера в камеру в сопровождении австрийского штабс-капитана Клочковского, «он приказал Пшеничному, Овчеренко и Белоусову выйти во двор, там раздел их донага и начал с товарищем Клочковским рубить и колоть их кинжалами, нанося удары сначала в нижние части тела и постепенно поднимаясь все выше и выше. Окончив казнь, Саенко возвратился в камеру весь окровавленный со словами: «Видите эту кровь? То же получит каждый, кто пойдет против меня и рабоче-крестьянской партии». Затем палач потащил во двор избитого утром Сычева, чтобы тот посмотрел на еще живого Пшеничного, здесь выстрелом из револьвера добил последнего, а Сычева, ударив несколько раз ножнами шашки, втолкнул обратно в камеру».

Что испытывали заключенные в подвалах тюрем, говорят надписи на подвальных стенах. Вот некоторые из них: «Четыре дня избивали до потери сознания и дали подписать готовый протокол; и подписал, не мог перенести больше мучений», «Перенес около 800 шомполов и был похож на какой-то кусок мяса... расстрелян 26-го марта в 7 часов вечера на 23-м году жизни», «Комната испытаний», «Входящий сюда, оставь надежды».

Под стать своему начальнику были и его помощники. Свидетели говорят, что подчиненные Саенко следователи Мирошниченко (бывший парикмахер) и 18-летний юноша Иесель Манькин были особенно настойчивы.
«Первый под дулом револьвера заставил прислугу Канишеву «признать себя виновной в укрывательстве офицеров», второй, направив браунинг на допрашиваемого, говорил: «От правильного ответа зависит ваша жизнь».
Третий помощник - матрос Эдуард был знаменит тем, что, дружески разговаривая с заключенным, смеясь беззаботным смехом, умел артистически «кончить» своего собеседника выстрелом в затылок.

Ко всем ужасам с начала апреля «присоединились еще новые душевные пытки»: «казни начали приводить в исполнение почти что на глазах узников; в камеры явственно доносились выстрелы из надворного чулана-кухни, обращенного в место казни и истязаний. При осмотре 16 июня этого чулана в нем найдены были две пудовые гири и отрез резинового пожарного рукава в аршин длиною с обмоткою на одном конце в виде рукоятки. Гири и отрез служили для мучения намеченных чрезвычайкою жертв. Пол чулана оказался покрытым соломою, густо пропитанною кровью казненных здесь; стены против двери испещрены пулевыми выбоинами, окруженными брызгами крови, прилипшими частичками мозга и обрывками черепной кожи с волосами; такими же брызгами покрыт пол чулана».

Из материалов «Деникинской комиссии»:
«Вскрытие трупов извлеченных из могил саенковских жертв показало страшные жестокости: побои, переломы ребер, перебитые голени, снесенные черепа, отсеченные кисти и ступни, отрубленные пальцы, отрубленные головы, держащиеся только на остатках кожи, прижигание раскаленным предметом, на спине выжженные полосы и т. д.

В первом извлеченном трупе был опознан корнет 6-го Гусарскаго полка Жабокритский. Ему при жизни были причинены жестокие побои, сопровождавшиеся переломами ребер; кроме того, в 13 местах на передней части тела произвели прижигание раскаленным круглым предметом и на спине выжгли целую полосу».

Дальше: «У одного голова оказалась сплющена в плоский круг, толщиной в 1 сантиметр; произведено это плющение одновременным и громадным давлением плоских предметов с двух сторон». Там же: «Неизвестной женщине было причинено семь колотых и огнестрельных ран, брошена она была живою в могилу и засыпана землею».

Обыкновенно всех приговоренных Саенко расстреливал собственноручно. Человек, если можно его так назвать, с мутным взглядом воспаленных глаз, он все время был под действием кокаина и морфия. В этом состоянии он еще ярче проявлял черты садизма.
«Одного, лежавшего в тифу приговоренного, он застрелил на тюремном дворе. Маленького роста, с блестящими белками и подергивающимся лицом маньяка бегал Саенко по тюрьме с маузером с взведенным курком в дрожащей руке. Раньше он приезжал за приговоренными. В последние два дня он сам выбирал свои жертвы среди арестованных, прогоняя их по двору своей шашкой, ударяя плашмя.
В последний день нашего пребывания в Харьковской тюрьме звуки залпов и одиночных выстрелов оглашали притихшую тюрьму. И так весь день. В этот день было расстреляно 120 человек на заднем дворике нашей тюрьмы».

Таков рассказ одного из эвакуированных. Это были лишь отдельные «счастливцы» - всего 20-30 человек.
«Мы ждали в конторе и наблюдали кошмарное зрелище, как торопливо вершился суд над заключенными. Из кабинета, прилегающего к конторе, выбегал хлыщеватый молодой человек, выкрикивал фамилию, и конвой отправлялся в указанную камеру. Воображение рисовало жуткую картину. В десятках камер лежат на убогих койках живые люди... И в ночной тиши, прорезываемой звуками канонады под городом и отдельными револьверными выстрелами на дворе тюрьмы, в мерзком закоулке, где падает один убитый за другим, - в ночной тиши двухтысячное население тюрьмы мечется в страшном ожидании.

Раскроются двери коридора, прозвучат тяжелые шаги, удар прикладов в пол, звон замка. Кто-то светит фонарем и корявым пальцем ищет в списке фамилию. И люди, лежащие на койках, бьются в судорожном припадке, охватившем мозг и сердце. «Не меняли?» Затем фамилия названа. У остальных отливает медленно, медленно от сердца, оно стучит ровнее: «Не меня, не сейчас!» Названный торопливо одевается, не слушаются одеревеневшие пальцы. А конвойный торопит: «Скорее поворачивайся, некогда теперь»... Сколько провели таких за 3 часа. Трудно сказать. Знаю, что много прошло этих полумертвых с потухшими глазами. «Суд» продолжался недолго... Да и какой это был суд: председатель трибунала или секретарь - хлыщеватый фенчмен - заглядывали в список, бросали: «уведите». И человека уводили в другую дверь».

В материалах «Деникинской комиссии» мы находим яркие, полные ужаса сцены этой систематической разгрузки тюрем.
«В первом часу ночи на 9 июня заключенные лагеря на Чайковской проснулись от выстрелов. Никто не спал, прислушиваясь к ним, к топоту караульных по коридорам, к щелканью замков и к тяжелой тянущейся поступи выводимых из камер смертников».

«Из камеры в камеру переходил Саенко со своими сподвижниками и по списку вызывал обреченных; уже в дальние камеры доносился крик коменданта: «Выходи, собирай вещи». Без возражений, без понуждения, машинально вставали и один за другим плелись измученные телом и душой смертники к выходу из камер к ступеням смерти».

На месте казни «у края вырытой могилы люди в одном белье или совсем нагие были поставлены на колени; по очереди к казнимым подходили Саенко, Эдуард, Бондаренко, методично производили в затылок выстрел, черепа дробились на куски, кровь и мозг разметывались вокруг, а тело падало бесшумно на еще теплые тела убиенных. Казни длились более трех часов»...

Вот пытки в так называемой «китайской» ЧК в Киеве: «Пытаемого привязывали к стене или столбу; потом к нему крепко привязывали одним концом железную трубу в несколько дюймов ширины»... «Через другое отверстие в нее сажалась крыса, отверстие тут же закрывалось проволочной сеткой, и к нему подносился огонь. Приведенное жаром в отчаяние животное начинало въедаться в тело несчастного, чтобы найти выход. Такая пытка длилась часами, порой до следующего дня, пока жертва умирала».

Данная комиссия утверждает, что применялась и такого рода пытка: «Пытаемых зарывали в землю до головы и оставляли так до тех пор, пока несчастные выдерживали. Если пытаемый терял сознание, его вырывали, клали на землю, пока он приходил в себя, и снова так же зарывали»...

Как показывают материалы Комиссии, каждая местность, особенно в первый период Гражданской войны, имела свои специфические черты в сфере проявления человеческого зверства. Каждая ЧК имела свою специальность. Например, специальностью Харьковской ЧК, где действовал Саенко, было скальпирование и снимание перчаток с кистей рук.
В Москве на выставке, устроенной большевиками в 1920-1921 годах, демонстрировались «перчатки», снятые с человеческой руки. Большевики писали о том, что это образец зверств «белых». Но на самом деле эти «перчатки» снимались в Харькове Саенко, и в Москве об этом прекрасно знали.

О том, что эти страшные экспонаты содраны с рук пытаемых харьковскими чекистами, единогласно свидетельствовали привезенные в Бутырскую тюрьму анархисты.
«Нас упрекают в готтентотской морали, - говорил Луначарский на заседании Московского Совета 4 декабря 1918 года. - Мы принимаем этот упрек»... И саенковские «перчатки» могли фигурировать на московской выставке как доказательство жестокости...

Эти экспонаты с человеческих рук впоследствии были выставлены в Кремле, в Большом дворце. Об этом говорил в своих воспоминаниях «La Russie Nouvelle» Эдуард Херриот.
В Воронеже пытаемых сажали голыми в бочки, утыканные гвоздями, и катали. На лбу выжигали пятиугольную звезду; священникам надевали на голову венок из колючей проволоки.
В Царицыне и Камышине - пилили кости.
В Полтаве и Кременчуге всех священников сажали на кол.

В рукописной сводке материалов «Большевизм на группах кавказских минеральных вод» 1918 года пишут: «В Полтаве, где царил «Гришка-проститутка», в один день посадили на кол 18 монахов. Жители утверждали, что здесь (на обгорелых столбах) Гришка-проститутка сжигал особенно бунтовавших крестьян, а сам... сидя на стуле, потешался зрелищем».
В Екатеринославе (Днепропетровск) практиковали распятие и побивание камнями.
В Одессе офицеров истязали, привязывая цепями к доскам, медленно вставляя в топку и жаря, других разрывали пополам колесами лебедок, третьих опускали по очереди в котел с кипятком и в море, а потом бросали в топку.
Формы издевательств и пыток неисчислимы.

В Киеве жертву клали в ящик с разлагающимися трупами, над ней стреляли, потом объявляли, что похоронят в ящике заживо. Ящик зарывали, через полчаса снова открывали и... тогда производили допрос. И так делали несколько раз подряд. Удивительно ли, что люди сходили с ума.
О запирании в подвал с трупами говорит и отчет киевских сестер милосердия. О том же рассказывала одна из потерпевших гражданок Латвии, находившаяся в 1920 году в заключении в Москве в Бутырке и обвинявшаяся в шпионаже.

Она утверждает, что ее били нагайкой и железным предметом по ногтям, завинчивали на голове железный обруч. Наконец, ее втолкнули в погреб! «Здесь, при слабом электрическом освещении я заметила, что нахожусь среди трупов, среди которых опознала одну мне знакомую, расстрелянную днем раньше. Везде было забрызгано кровью, которой и я испачкалась. Эта картина произвела на меня такое впечатление, что я почувствовала - в полном смысле слова, что у меня выступает холодный пот... Что дальше со мной было, не помню - пришла я в сознание только в своей камере».

Вот заявление Центрального бюро партии социал-революционеров: «В Керенске палачи чрезвычайки пытают температурой: жертву ввергают в раскаленную баню, оттуда голой выводят на снег; в Воронежской губернии, в селе Алексеевском и других, жертва голой выводится зимой на улицу и обливается холодной водой, превращаясь в ледяной столб... В Армавире применяются «смертные венчики»: голова жертвы на лобной кости опоясывается ремнем, концы которого имеют железные винты и гайку... Гайка завинчивается, сдавливает ремнем голову... В станице Кавказской применяется специально сделанная железная перчатка, надеваемая на руку палача, с небольшими гвоздями».

В качестве некой итоговой черты ко всему выше сказанному, наверное, может послужить риторический вопрос современника тех событий прокурора Владимира Краснова:
«Но что могут прибавить эти кошмарные отрывочные воспоминания к общему зрелищу поруганной и распятой России, все еще кровоточащей своими отверстыми ранами?»...

Екатерина Рожаева
"Бутырка"