Преступление наказание 4 часть кратко. Пересказ романа "Преступление и наказание" Достоевского Ф.М

I

«Неужели это продолжение сна?» — подумалось еще раз Раскольникову. Осторожно и недоверчиво всматривался он в неожиданного гостя. — Свидригайлов? Какой вздор! Быть не может! — проговорил он наконец вслух, в недоумении. Казалось, гость совсем не удивился этому восклицанию. — Вследствие двух причин к вам зашел: во-первых, лично познакомиться пожелал, так как давно уж наслышан с весьма любопытной и выгодной для вас точки; а во-вторых, мечтаю, что не уклонитесь, может быть, мне помочь в одном предприятии, прямо касающемся интереса сестрицы вашей, Авдотьи Романовны. Одного-то меня, без рекомендации, она, может, и на двор к себе теперь не пустит, вследствие предубеждения, ну, а с вашей помощью я, напротив, рассчитываю... — Плохо рассчитываете, — перебил Раскольников. — Они ведь только вчера прибыли, позвольте спросить? Раскольников не ответил. — Вчера, я знаю. Я ведь сам прибыл всего только третьего дня. Ну-с, вот что я скажу вам на этот счет, Родион Романович; оправдывать себя считаю излишним, но позвольте же и мне заявить: что ж тут, во всем этом, в самом деле, такого особенно преступного с моей стороны, то есть без предрассудков-то, а здраво судя? Раскольников продолжал молча его рассматривать. — То, что в своем доме преследовал беззащитную девицу и «оскорблял ее своими гнусными предложениями», — так ли-с? (Сам вперед забегаю!) Да ведь предположите только, что и я человек есмь, et nihil humanum... одним словом, что и я способен прельститься и полюбить (что уж, конечно, не по нашему велению творится), тогда всё самым естественным образом объясняется. Тут весь вопрос: изверг ли я или сам жертва? Ну а как жертва? Ведь предлагая моему предмету бежать со мною в Америку или в Швейцарию, я, может, самые почтительнейшие чувства при сем питал, да еще думал обоюдное счастие устроить!.. Разум-то ведь страсти служит; я, пожалуй, себя еще больше губил, помилуйте!.. — Да совсем не в том дело, — с отвращением перебил Раскольников, — просто-запросто вы противны, правы ль вы или не правы, ну вот с вами и не хотят знаться, и гонят вас, и ступайте!.. Свидригайлов вдруг расхохотался. — Однако ж вы... однако ж вас не собьешь! — проговорил он, смеясь откровеннейшим образом, — я было думал схитрить, да нет, вы как раз на самую настоящую точку стали! — Да вы и в эту минуту хитрить продолжаете. — Так что ж? Так что ж? — повторял Свидригайлов, смеясь нараспашку, — ведь это bonne guerre, что называется, и самая позволительная хитрость!.. Но все-таки вы меня перебили; так или этак, подтверждаю опять: никаких неприятностей не было бы, если бы не случай в саду. Марфа Петровна... — Марфу-то Петровну вы тоже, говорят, уходили? — грубо перебил Раскольников. — А вы и об этом слышали? Как, впрочем, не слыхать... Ну, насчет этого вашего вопроса, право, не знаю, как вам сказать, хотя моя собственная совесть в высшей степени спокойна на этот счет. То есть не подумайте, чтоб я опасался чего-нибудь там этакого: всё это произведено было в совершенном порядке и в полной точности: медицинское следствие обнаружило апоплексию, происшедшую от купания сейчас после плотного обеда, с выпитою чуть не бутылкой вина, да и ничего другого и обнаружить оно не могло... Нет-с, я вот что про себя думал некоторое время, вот особенно в дороге, в вагоне сидя: не способствовал ли я всему этому... несчастью, как-нибудь там раздражением нравственно или чем-нибудь в этом роде? Но заключил, что и этого положительно быть не могло. Раскольников засмеялся. — Охота же так беспокоиться! — Да вы чему смеетесь? Вы сообразите: я ударил всего только два раза хлыстиком, даже знаков не оказалось... Не считайте меня, пожалуйста, циником; я ведь в точности знаю, как это гнусно с моей стороны, ну и так далее; но ведь я тоже наверно знаю, что Марфа Петровна, пожалуй что, и рада была этому моему, так сказать, увлечению. История по поводу вашей сестрицы истощилась до ижицы. Марфа Петровна уже третий день принуждена была дома сидеть; не с чем в городишко показаться, да и надоела она там всем с своим этим письмом (про чтение письма-то слышали?). И вдруг эти два хлыста как с неба падают! Первым делом карету велела закладывать!.. Я уж о том и не говорю, что у женщин случаи такие есть, когда очень и очень приятно быть оскорбленною, несмотря на всё видимое негодование. Они у всех есть, эти случаи-то; человек вообще очень и очень даже любит быть оскорбленным, замечали вы это? Но у женщин это в особенности. Даже можно сказать, что тем только и пробавляются. Одно время Раскольников думал было встать и уйти и тем покончить свидание. Но некоторое любопытство и даже как бы расчет удержали его на мгновение. — Вы любите драться? — спросил он рассеянно. — Нет, не весьма, — спокойно отвечал Свидригайлов. — А с Марфой Петровной почти никогда не дрались. Мы весьма согласно жили, и она мной всегда довольна оставалась. Хлыст я употребил, во все наши семь лет, всего только два раза (если не считать еще одного третьего случая, весьма, впрочем, двусмысленного): в первый раз — два месяца спустя после нашего брака, тотчас же по приезде в деревню, и вот теперешний последний случай. А вы уж думали, я такой изверг, ретроград, крепостник? хе-хе... А кстати: не припомните ли вы, Родион Романович, как несколько лет тому назад, еще во времена благодетельной гласности, осрамили у нас всенародно и вселитературно одного дворянина — забыл фамилию! — вот еще немку-то отхлестал в вагоне, помните? Тогда еще, в тот же самый год, кажется, и «Безобразный поступок Века» случился (ну, «Египетские-то ночи», чтение-то публичное, помните? Черные-то глаза! О, где ты золотое время нашей юности!). Ну-с, так вот мое мнение: господину, отхлеставшему немку, глубоко не сочувствую, потому что и в самом деле оно... что же сочувствовать! Но при сем не могу не заявить, что случаются иногда такие подстрекательные «немки», что, мне кажется, нет ни единого прогрессиста, который бы совершенно мог за себя поручиться. С этой точки никто не посмотрел тогда на предмет, а между тем эта точка-то и есть настоящая гуманная, право-с так! Проговорив это, Свидригайлов вдруг опять рассмеялся. Раскольникову явно было, что это на что-то твердо решившийся человек и себе на уме. — Вы, должно быть, несколько дней сряду ни с кем не говорили? — спросил он. — Почти так. А что: верно, дивитесь, что я такой складной человек? — Нет, я тому дивлюсь, что уж слишком вы складной человек. — Оттого что грубостию ваших вопросов не обижался? Так, что ли? Да... чего ж обижаться? Как спрашивали, так и отвечал, — прибавил он с удивительным выражением простодушия. — Ведь я особенно-то ничем почти не интересуюсь, ей-богу, — продолжал он как-то вдумчиво. — Особенно теперь, ничем-таки не занят... Впрочем, вам позволительно думать, что я из видов заискиваю, тем более что имею дело до вашей сестрицы, сам объявил. Но я вам откровенно скажу: очень скучно! Особенно эти три дня, так что я вам даже обрадовался... Не рассердитесь, Родион Романович, но вы мне сами почему-то кажетесь ужасно как странным. Как хотите, а что-то в вас есть; и именно теперь, то есть не собственно в эту минуту, а вообще теперь... Ну, ну, не буду, не буду, не хмурьтесь! Я ведь не такой медведь, как вы думаете. Раскольников мрачно посмотрел на него. — Вы даже, может быть, и совсем не медведь, — сказал он. — Мне даже кажется, что вы очень хорошего общества или, по крайней мере, умеете при случае быть и порядочным человеком. — Да ведь я ничьим мнением особенно не интересуюсь, — сухо и как бы даже с оттенком высокомерия ответил Свидригайлов, — а потому отчего же и не побывать пошляком, когда это платье в нашем климате так удобно носить и... и особенно если к тому и натуральную склонность имеешь, — прибавил он, опять засмеявшись. — Я слышал, однако, что у вас здесь много знакомых. Вы ведь то, что называется «не без связей». Зачем же вам я-то в таком случае, как не для целей? — Это вы правду сказали, что у меня есть знакомые, — подхватил Свидригайлов, не отвечая на главный пункт, — я уж встречал; третий ведь день слоняюсь; и сам узнаю, и меня, кажется, узнают. Оно конечно, одет прилично и числюсь человеком не бедным; нас ведь и крестьянская реформа обошла: леса да луга заливные, доход-то и не теряется; но... не пойду я туда; и прежде надоело: хожу третий день и не признаюсь никому... А тут еще город! То есть как это он сочинился у нас, скажите пожалуйста! Город канцеляристов и всевозможных семинаристов! Право, я многого здесь прежде не примечал, лет восемь-то назад, когда тут валандался... На одну только анатомию теперь и надеюсь, ей-богу! — На какую анатомию? — А насчет этих клубов, Дюссотов, пуантов этих ваших или, пожалуй, вот еще прогрессу — ну, это пусть будет без нас, — продолжал он, не заметив опять вопроса. — Да и охота шулером-то быть? — А вы были и шулером? — Как же без этого? Целая компания нас была, наиприличнейшая, лет восемь назад; проводили время; и всё, знаете, люди с манерами, поэты были, капиталисты были. Да и вообще у нас, в русском обществе, самые лучшие манеры у тех, которые биты бывали, — заметили вы это? Это ведь я в деревне теперь опустился. А все-таки посадили было меня тогда в тюрьму за долги, гречонка один нежинский. Тут и подвернулась Марфа Петровна, поторговалась и выкупила меня за тридцать тысяч сребреников. (Всего-то я семьдесят тысяч был должен). Сочетались мы с ней законным браком, и увезла она меня тотчас же к себе в деревню, как какое сокровище. Она ведь старше меня пятью годами. Очень любила. Семь лет из деревни не выезжал. И заметьте, всю-то жизнь документ против меня, на чужое имя, в этих тридцати тысячах держала, так что задумай я в чем-нибудь взбунтоваться, — тотчас же в капкан! И сделала бы! У женщин ведь это всё вместе уживается. — А если бы не документ, дали бы тягу? — Не знаю, как вам сказать. Меня этот документ почти не стеснял. Никуда мне не хотелось, а за границу Марфа Петровна и сама меня раза два приглашала, видя, что я скучал. Да что! За границу я прежде ездил, и всегда мне тошно бывало. Не то чтоб, а вот заря занимается, залив Неаполитанский, море, смотришь, и как-то грустно. Всего противнее, что ведь действительно о чем-то грустишь! Нет, на родине лучше: тут, по крайней мере, во всем других винишь, а себя оправдываешь. Я бы, может, теперь в экспедицию на Северный полюс поехал, потому j"ai le vin mauvais, и пить мне противно, а кроме вина ничего больше не остается. Пробовал. А что, говорят, Берг в воскресенье в Юсуповом саду на огромном шаре полетит, попутчиков за известную плату приглашает, правда? — Что ж, вы полетели бы? — Я? Нет... так... — пробормотал Свидригайлов, действительно как бы задумавшись. «Да что он, в самом деле, что ли?» — подумал Раскольников. — Нет, документ меня не стеснял, — продолжал Свидригайлов раздумчиво, — это я сам из деревни не выезжал. Да и уж с год будет, как Марфа Петровна в именины мои мне и документ этот возвратила, да еще вдобавок примечательную сумму подарила. У ней ведь был капитал. «Видите, как я вам доверяю, Аркадий Иванович», — право, так и выразилась. Вы не верите, что так выразилась? А знаете: ведь я хозяином порядочным в деревне стал; меня в околотке знают. Книги тоже выписывал. Марфа Петровна сперва одобряла, а потом всё боялась, что я заучусь. — Вы по Марфе Петровне, кажется, очень скучаете? — Я? Может быть. Право, может быть. А кстати, верите вы в привидения? — В какие привидения? — В обыкновенные привидения, в какие! — А вы верите? — Да, пожалуй, и нет, pour vous plaire... То есть не то что нет... — Являются, что ли? Свидригайлов как-то странно посмотрел на него. — Марфа Петровна посещать изволит, — проговорил он, скривя рот в какую-то странную улыбку. — Как это посещать изволит? — Да уж три раза приходила. Впервой я ее увидел в самый день похорон, час спустя после кладбища. Это было накануне моего отъезда сюда. Второй раз третьего дня, в дороге, на рассвете, на станции Малой Вишере; а в третий раз, два часа тому назад, на квартире, где я стою, в комнате; я был один. — Наяву? — Совершенно. Все три раза наяву. Придет, поговорит с минуту и уйдет в дверь; всегда в дверь. Даже как будто слышно. — Отчего я так и думал, что с вами непременно что-нибудь в этом роде случается! — проговорил вдруг Раскольников и в ту же минуту удивился, что это сказал. Он был в сильном волнении. — Во-от? Вы это подумали? — с удивлением спросил Свидригайлов, — да неужели? Ну, не сказал ли я, что между нами есть какая-то точка общая, а? — Никогда вы этого не говорили! — резко и с азартом ответил Раскольников. — Не говорил? — Нет! — Мне показалось, что говорил. Давеча, как я вошел и увидел, что вы с закрытыми глазами лежите, а сами делаете вид, — тут же и сказал себе: «Это тот самый и есть!» — Что это такое: тот самый? Про что вы это? — вскричал Раскольников. — Про что? А право, не знаю про что... — чистосердечно, и как-то сам запутавшись, пробормотал Свидригайлов. С минуту помолчали. Оба глядели друг на друга во все глаза. — Всё это вздор! — с досадой вскрикнул Раскольников. — Что ж она вам говорит, когда приходит? — Она-то? Вообразите себе, о самых ничтожных пустяках, и подивитесь человеку: меня ведь это-то и сердит. В первый раз вошла (я, знаете, устал: похоронная служба, со святыми упокой, потом лития, закуска, — наконец-то в кабинете один остался, закурил сигару, задумался), вошла в дверь: «А вы, говорит, Аркадий Иванович, сегодня за хлопотами и забыли в столовой часы завести». А часы эти я, действительно, все семь лет, каждую неделю сам заводил, а забуду — так всегда, бывало, напомнит. На другой день я уж еду сюда. Вошел, на рассвете, на станцию, — за ночь вздремнул, изломан, глаза заспаны, — взял кофею; смотрю — Марфа Петровна вдруг садится подле меня, в руках колода карт: «Не загадать ли вам, Аркадий Иванович, на дорогу-то?» А она мастерица гадать была. Ну, и не прощу же себе, что не загадал! Убежал, испугавшись, а тут, правда, и колокольчик. Сижу сегодня после дряннейшего обеда из кухмистерской, с тяжелым желудком, — сижу, курю — вдруг опять Марфа Петровна, входит вся разодетая, в новом шелковом зеленом платье, с длиннейшим хвостом: «Здравствуйте, Аркадий Иванович! Как на ваш вкус мое платье? Аниська так не сошьет». (Аниська — это мастерица у нас в деревне, из прежних крепостных, в ученье в Москве была— хорошенькая девчонка). Стоит, вертится передо мной. Я осмотрел платье, потом внимательно ей в лицо посмотрел: «Охота вам, говорю, Марфа Петровна, из таких пустяков ко мне ходить, беспокоиться». — «Ах бог мой, батюшка, уж и потревожить тебя нельзя!» Я ей говорю, чтобы подразнить ее: «Я, Марфа Петровна, жениться хочу». — «От вас это станется, Аркадий Иванович; не много чести вам, что вы, не успев жену схоронить, тотчас и жениться поехали. И хоть бы выбрали-то хорошо, а то ведь, я знаю, — ни ей, ни себе, только добрых людей насмешите». Взяла да и вышла, и хвостом точно как будто шумит. Экой ведь вздор, а? — Да вы, впрочем, может быть, всё лжете? — отозвался Раскольников. — Я редко лгу, — отвечал Свидригайлов, задумчиво и как бы совсем не заметив грубости вопроса. — А прежде, до этого, вы никогда привидений не видывали? — Н... нет, видел, один только раз в жизни, шесть лет тому. Филька, человек дворовый, у меня был; только что его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька, трубку!» — вошел, и прямо к горке, где стоят у меня трубки. Я сижу, думаю: «Это он мне отомстить», потому что перед самою смертью мы крепко поссорились. «Как ты смеешь, говорю, с продранным локтем ко мне входить, — вон, негодяй!» Повернулся, вышел и больше не приходил. Я Марфе Петровне тогда не сказал. Хотел было панихиду по нем отслужить, да посовестился. — Сходите к доктору. — Это-то я и без вас понимаю, что нездоров, хотя, право, не знаю чем; по-моему, я, наверно, здоровее вас впятеро. Я вас не про то спросил, — верите вы или нет, что привидения являются? Я вас спросил: верите ли вы, что есть привидения? — Нет, ни за что не поверю! — с какою-то даже злобой вскричал Раскольников. — Ведь обыкновенно как говорят? — бормотал Свидригайлов, как бы про себя, смотря в сторону и наклонив несколько голову. — Они говорят: «Ты болен, стало быть, то, что тебе представляется, есть один только несуществующий бред». А ведь тут нет строгой логики. Я согласен, что привидения являются только больным; но ведь это только доказывает, что привидения могут являться не иначе как больным, а не то, что их нет, самих по себе. — Конечно, нет! — раздражительно настаивал Раскольников. — Нет? Вы так думаете? — продолжал Свидригайлов, медленно посмотрев на него. — Ну а что, если так рассудить (вот помогите-ка): «Привидения — это, так сказать, клочки и отрывки других миров, их начало. Здоровому человеку, разумеется, их незачем видеть, потому что здоровый человек есть наиболее земной человек, а стало быть, должен жить одною здешнею жизнью, для полноты и для порядка. Ну а чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше, так что когда умрет совсем человек, то прямо и перейдет в другой мир». Я об этом давно рассуждал. Если в будущую жизнь верите, то и этому рассуждению можно поверить. — Я не верю в будущую жизнь, — сказал Раскольников. Свидригайлов сидел в задумчивости. — А что, если там одни пауки или что-нибудь в этом роде, — сказал он вдруг. «Это помешанный», — подумал Раскольников. — Нам вот всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится. — И неужели, неужели вам ничего не представляется утешительнее и справедливее этого! — с болезненным чувством вскрикнул Раскольников. — Справедливее? А почем знать, может быть, это и есть справедливое, и знаете, я бы так непременно нарочно сделал! — ответил Свидригайлов, неопределенно улыбаясь. Каким-то холодом охватило вдруг Раскольникова, при этом безобразном ответе. Свидригайлов поднял голову, пристально посмотрел на него и вдруг расхохотался. — Нет, вы вот что сообразите, — закричал он, — назад тому полчаса мы друг друга еще и не видывали, считаемся врагами, между нами нерешенное дело есть; мы дело-то бросили и эвона в какую литературу заехали! Ну, не правду я сказал, что мы одного поля ягоды? — Сделайте же одолжение, — раздражительно продолжал Раскольников, — позвольте вас просить поскорее объясниться и сообщить мне, почему вы удостоили меня чести вашего посещения... и... и... я тороплюсь, мне некогда, я хочу со двора идти... — Извольте, извольте. Ваша сестрица, Авдотья Романовна, за господина Лужина выходит, Петра Петровича? — Нельзя ли как-нибудь обойти всякий вопрос о моей сестре и не упоминать ее имени? Я даже не понимаю, как вы смеете при мне выговаривать ее имя, если только вы действительно Свидригайлов? — Да ведь я же об ней и пришел говорить, как же не упоминать-то? — Хорошо; говорите, но скорее! — Я уверен, что вы об этом господине Лужине, моем по жене родственнике, уже составили ваше мнение, если его хоть полчаса видели или хоть что-нибудь об нем верно и точно слышали. Авдотье Романовне он не пара. По-моему, Авдотья Романовна в этом деле жертвует собою весьма великодушно и нерасчетливо для... для своего семейства. Мне показалось, вследствие всего, что я об вас слышал, что вы с своей стороны, очень бы довольны были, если б этот брак мог расстроиться без нарушения интересов. Теперь же, узнав вас лично, я даже в этом уверен. — С вашей стороны всё это очень наивно; извините меня, я хотел сказать: нахально, — сказал Раскольников. — То есть вы этим выражаете, что я хлопочу в свой карман. Не беспокойтесь, Родион Романович, если б я хлопотал в свою выгоду, то не стал бы так прямо высказываться, не дурак же ведь я совсем. На этот счет открою вам одну психологическую странность. Давеча я, оправдывая свою любовь к Авдотье Романовне, говорил, что был сам жертвой. Ну, так знайте же, что никакой я теперь любви не ощущаю, н-никакой, так что мне самому даже странно это, потому что я ведь действительно нечто ощущал... — От праздности и разврата, — перебил Раскольников. — Действительно, я человек развратный и праздный. А впрочем, ваша сестрица имеет столько преимуществ, что не мог же и я не поддаться некоторому впечатлению. Но всё это вздор, как теперь и сам вижу. — Давно ли увидели? — Замечать стал еще прежде, окончательно же убедился третьего дня, почти в самую минуту приезда в Петербург. Впрочем, еще в Москве воображал, что еду добиваться руки Авдотьи Романовны и соперничать с господином Лужиным. — Извините, что вас перерву, сделайте одолжение: нельзя ли сократить и перейти прямо к цели вашего посещения. Я тороплюсь, мне надо идти со двора... — С величайшим удовольствием. Прибыв сюда и решившись теперь предпринять некоторый... вояж, я пожелал сделать необходимые предварительные распоряжения. Дети мои остались у тетки; они богаты, а я им лично не надобен. Да и какой я отец! Себе я взял только то, что подарила мне год назад Марфа Петровна. С меня достаточно. Извините, сейчас перехожу к самому делу. Перед вояжем, который, может быть, и сбудется, я хочу и с господином Лужиным покончить. Не то чтоб уж я его очень терпеть не мог, но через него, однако, и вышла эта ссора моя с Марфой Петровной, когда я узнал, что она эту свадьбу состряпала. Я желаю теперь повидаться с Авдотьей Романовной, через ваше посредство, и, пожалуй, в вашем же присутствии объяснить ей, во-первых, что от господина Лужина не только не будет ей ни малейшей выгоды, но даже наверно будет явный ущерб. Затем, испросив у ней извинения в недавних этих всех неприятностях, я попросил бы позволения предложить ей десять тысяч рублей и таким образом облегчить разрыв с господином Лужиным, разрыв, от которого, я уверен, она и сама была бы не прочь, явилась бы только возможность. — Но вы действительно, действительно сумасшедший! — вскричал Раскольников, не столько даже рассерженный, сколько удивленный. — Как смеете вы так говорить! — Я так и знал, что вы закричите; но, во-первых, я хоть и небогат, но эти десять тысяч рублей у меня свободны, то есть совершенно, совершенно мне не надобны. Не примет Авдотья Романовна, так я, пожалуй, еще глупее их употреблю. Это раз. Второе: совесть моя совершенно покойна; я без всяких расчетов предлагаю. Верьте не верьте, а впоследствии узнаете и вы, и Авдотья Романовна. Всё в том, что я действительно принес несколько хлопот и неприятностей многоуважаемой вашей сестрице; стало быть, чувствуя искреннее раскаяние, сердечно желаю, — не откупиться, не заплатить за неприятности, а просто-запросто сделать для нее что-нибудь выгодное, на том основании, что не привилегию же в самом деле взял я делать одно только злое. Если бы в моем предложении была хотя миллионная доля расчета, то не стал бы я предлагать так прямо; да и не стал бы я предлагать всего только десять тысяч, тогда как всего пять недель назад предлагал ей больше. Кроме того, я, может быть, весьма и весьма скоро женюсь на одной девице, а следственно, все подозрения в каких-нибудь покушениях против Авдотьи Романовны тем самым должны уничтожиться. В заключение скажу, что, выходя за господина Лужина, Авдотья Романовна те же самые деньги берет, только с другой стороны... Да вы не сердитесь, Родион Романович, рассудите спокойно и хладнокровно. Говоря это, Свидригайлов был сам чрезвычайно хладнокровен и спокоен. — Прошу вас кончить, — сказал Раскольников. — Во всяком случае, это непростительно дерзко. — Нимало. После этого человек человеку на сем свете может делать одно только зло и, напротив, не имеет права сделать ни крошки добра, из-за пустых принятых формальностей. Это нелепо. Ведь если б я, например, помер и оставил бы эту сумму сестрице вашей по духовному завещанию, неужели б она и тогда принять отказалась? — Весьма может быть. — Ну уж это нет-с. А впрочем, нет, так и нет, так пусть и будет. А только десять тысяч — прекрасная штука, при случае. Во всяком случае, попрошу передать сказанное Авдотье Романовне. — Нет, не передам. — В таком случае, Родион Романович, я сам принужден буду добиваться свидания личного, а стало быть, беспокоить. — А если я передам, вы не будете добиваться свидания личного? — Не знаю, право, как вам сказать. Видеться один раз я бы очень желал. — Не надейтесь. — Жаль. Впрочем, вы меня не знаете. Вот, может, сойдемся поближе. — Вы думаете, что мы сойдемся поближе? — А почему ж бы и нет? — улыбнувшись сказал Свидригайлов, встал и взял шляпу, — я ведь не то чтобы так уж очень желал вас беспокоить и, идя сюда, даже не очень рассчитывал, хотя, впрочем, физиономия ваша еще давеча утром меня поразила... — Где вы меня давеча утром видели? — с беспокойством спросил Раскольников. — Случайно-с... Мне всё кажется, что в вас есть что-то к моему подходящее... Да не беспокойтесь, я не надоедлив; и с шулерами уживался, и князю Свирбею, моему дальнему родственнику и вельможе, не надоел, и об Рафаэлевой Мадонне госпоже Прилуковой в альбом сумел написать, и с Марфой Петровной семь лет безвыездно проживал, и в доме Вяземского на Сенной в старину ночевывал, и на шаре с Бергом, может быть, полечу. — Ну, хорошо-с. Позвольте спросить, вы скоро в путешествие отправитесь? — В какое путешествие? — Ну да в «вояж»-то этот... Вы ведь сами сказали. — В вояж? Ах, да!.. в самом деле, я вам говорил про вояж... Ну, это вопрос обширный... А если б знали вы, однако ж, об чем спрашиваете! — прибавил он и вдруг громко и коротко рассмеялся. — Я, может быть, вместо вояжа-то женюсь; мне невесту сватают. — Здесь? — Да. — Когда это вы успели? — Но с Авдотьей Романовной однажды повидаться весьма желаю. Серьезно прошу. Ну, до свидания... ах, да! Ведь вот что забыл! Передайте, Родион Романович, вашей сестрице, что в завещании Марфы Петровны она упомянута в трех тысячах. Это положительно верно. Марфа Петровна распорядилась за неделю до смерти, и при мне дело было. Недели через две-три Авдотья Романовна может и деньги получить. — Вы правду говорите? — Правду. Передайте. Ну-с, ваш слуга. Я ведь от вас очень недалеко стою. Выходя, Свидригайлов столкнулся в дверях с Разумихиным.

июня 27 2011

Свидригайлов рассказывает Раскольникову о смерти своей жены, уверяя, что ни в чем не виноват, что с Дуней тоже вышло все случайно, что он имел самые лучшие намерения, а женщины иногда «очень любят быть оскорбленными, несмотря на все видимое негодование». Жену он лишь два раза хлыстиком стегнул, «но ведь есть такие женщины, с которыми и самый что ни на есть прогрессист за себя поручиться не сможет… Про чтение-то письма (Дуняшиного) слыхали?».

Свидригайлов рассказывает, что был в юности шулером, кутил, делал долги. За долги же его посадили в тюрьму. Тут же и подвернулась Марфа Петровна, которая выкупила его из тюрьмы за «тридцать тысяч сребреников». Жили в деревне 7 лет безвыездно, а она все это время документ об этих 30 тысячах на чужое имя держала, на случай, если он вздумает взбунтоваться. Но это Свидригайлова не стесняло, Марфа Петровна на именины подарила ему и этот документ, и приличную сумму денег. Свидригайлов рассказывает, что ему уже трижды являлось привидение Марфы Петровны. Свидригайлов сам говорит о себе, что он, возможно, болен, что он «развратный и праздный», но что между ним и Раскольниковым есть много общего. Он предлагает Раскольникову помощь в том, чтобы расстроить свадьбу Дуни и Лужина. Ссора с женой у Свидригайлова вышла из-за того, что она «состряпала» эту свадьбу. Свидригайлов говорит, что ему от Дуни ничего не надо, что он единственно хочет, чтобы она не выходила за Лужина, и в качестве компенсации готов ей дать 10 тысяч рублей. Просит передать это Дуне. Говорит, что и Марфа Петровна упомянула ее в завещании (3 тысячи рублей).

Просит об одной встрече с Дуней, говоря, что скоро женится на «одной девице» или «отправится в вояж» (подразумевается самоубийство). Уходит. с Разумихиным идут к Дуне и матери в нумера. Туда же приходит Лужин. Напряженная атмосфера. Мать и Лужин говорят о Свидригайлове и его жене. Лужин сообщает историю, со слов покойной Марфы Петровны, о том, как Свидригайлов был в знакомстве с какой-то Ресслих, процентщицей. У той жила дальняя родственница, лет четырнадцати, глухонемая. Ее нашли на чердаке повесившейся. Поступил донос, что якобы Свидригайлов «жестоко оскорбил ее», что и послужило причиной самоубийства. Стараниями и деньгами Марфы Петровны донос был ликвидирован. Лужин рассказывает о слуге Филиппе, которого якобы Свидригайлов истязаниями также довел до самоубийства. Дуня возражает, что Филипп был ипохондрик, «домашний философ», и удавился скорее от насмешек, а не от истязаний Свидригайлова, который при ней, напротив, со слугами обращался хорошо и те его уважали, хотя и винили в смерти Филиппа. Раскольников сообщает, что Свидригайлов был у него, что Марфа Петровна оставила Дуне по завещанию деньги. Начинается выяснение недоразумения между Раскольниковым и Лужиным. Происходит . Лужина выгоняют, так как выясняется, что он клеветник (его интерпретация того, почему Раскольников отдал Соне деньги). Лужин уходит, негодуя и вынашивая планы мести. Он специально собирался взять в жены девушку бедную, чтобы ее облагодетельствовать и тем самым над ней безраздельно властвовать.

Кроме того, он рассчитывал с помощью жены сделать карьеру, так как отлично понимал, что в петербургском обществе красивая и умная женщина будет привлекать к себе внимание и способствовать его продвижению по службе. Теперь из-за Раскольникова все рухнуло, раскольников тем временем рассказывает Дуне и матери о предложении Свидригайлова, добавляя, что, по его мнению, от Свидригайлова ничего хорошего ждать не приходится. Разумихин радуется «отставке» Лужина и начинает развивать идеи о том, что на эти деньги плюс его, Разумихина, тысячу, доставшуюся от дяди, можно заняться книгоизданием и т. д. Раскольников вспоминает об убийстве и уходит, говоря родным, что, быть может, они в последний раз видятся. Разумихин догоняет его, Раскольников просит не оставлять мать и сестру. Затем Раскольников направляется к Соне. Бедная комната с убогой обстановкой. Говорят о Мармеладове и Катерине Ивановне. Соня любит их, несмотря ни на что, и жалеет. У Ивановны чахотка, и она должна скоро умереть. Раскольников говорит, что дети попадут на улицу и с Полечкой станет то же, что с Соней. Та не хочет в это верить и говорит, что бог не допустит. Раскольников возражает, что бога нет. Затем встает перед ней на колени, а на протесты Сони отвечает, что он не ей поклонился, а «всему страданию человеческому». Затем спрашивает, почему Соня не кончает самоубийством. «А с ними-то что будет?» - отвечает Соня. Раскольников понимает, что видит перед собой чистое существо, которое сумело остаться духовно незамаранным, несмотря на окружающую его грязь. Соня часто молится богу, а на комоде Раскольников замечает Евангелие, которое, как выясняется, Соне подарила Лизавета, сестра убитой старухи-процентщицы.

Соня дружила с ней, служила по убитой панихиду. Раскольников просит Соню почитать Евангелие. Та читает эпизод о воскресении Лазаря (которого Иисус возвратил к жизни). Раскольников говорит Соне: «Пойдем вместе, мы оба прокляты». «Надо сломать все и страдание взять на себя. Свободу и власть… главное - власть! Над всею дрожащею тварью и надо всем муравейником! Если не приду завтра, про все услышишь сама, и тогда припомни все мои теперешние слова… Если же приду завтра, то скажу тебе, кто убил Лизавету». Уходит. В соседней комнате в это время находится Свидригайлов и подслушивает. На следующее утро Раскольников идет в отделение пристава следственных дел - к Порфирию Петровичу. Порфирий Петрович очень хитер, умеет распутывать самые сложные дела, и Раскольников знает это. Порфирий Петрович вникает в психологию Раскольникова. Рассказывает, как люди совершают преступления, на чем и как попадаются - один «натуры своей не рассчитал, все прекрасно сделал, а потом в неподходящий момент в обморок хлопнулся».

Раскольников понимает, что его подозревают в убийстве, кричит: «Не позволю!» Порфирий Петрович говорит, что знает, как Раскольников ходил после убийства на квартиру старухи, разговаривал с дворником и т. д. Раскольников кричит, чтобы Порфирий Петрович «подавал факты», почти выдает себя. Внезапно в комнату врывается арестованный Миколай и признается, что он убил старуху и ее сестру. Порфирий Петрович в растерянности. Раскольников уходит. Но Порфирий Петрович говорит ему, что они еще увидятся. Перед выходом Раскольников встречает мещанина, который при прошлой встрече назвал его «убивец». Мещанин просит у Раскольникова прощения за «злобные мысли». Раскольников на похороны Мармеладова опоздал.

Нужна шпаргалка? Тогда сохрани - » Пересказ романа «Преступление и наказание» - Часть 4 . Литературные сочинения!

Федор Михайлович Достоевский. Преступление и наказание, Часть четвертая

* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *

"Can this be still a dream?" Raskolnikov thought once more.

"Неужели это продолжение сна?" - подумалось еще раз Раскольникову.

He looked carefully and suspiciously at the unexpected visitor.

Осторожно и недоверчиво всматривался он в неожиданного гостя.

Свидригайлов?

Какой вздор!

It can"t be!" he said at last aloud in bewilderment.

Быть не может! - проговорил он наконец вслух, в недоумении.

His visitor did not seem at all surprised at this exclamation.

Казалось, гость совсем не удивился этому восклицанию.

"I"ve come to you for two reasons. In the first place, I wanted to make your personal acquaintance, as I have already heard a great deal about you that is interesting and flattering; secondly, I cherish the hope that you may not refuse to assist me in a matter directly concerning the welfare of your sister, Avdotya Romanovna.

Вследствие двух причин к вам зашел: во-первых, лично познакомиться пожелал, так как давно уж наслышан с весьма любопытной и выгодной для вас точки; во-вторых, мечтаю, что не уклонитесь, может быть, мне помочь в одном предприятии, прямо касающемся интереса сестрицы вашей, Авдотьи Романовны.

For without your support she might not let me come near her now, for she is prejudiced against me, but with your assistance I reckon on..."

"You reckon wrongly," interrupted Raskolnikov.

Плохо рассчитываете, - перебил Раскольников.

"They only arrived yesterday, may I ask you?"

Они ведь только вчера прибыли, позвольте спросить?

Raskolnikov made no reply.

Раскольников не ответил.

"It was yesterday, I know.

Вчера, я знаю.

I only arrived myself the day before.

Я ведь сам прибыл всего только третьего дня.

Well, let me tell you this, Rodion Romanovitch, I don"t consider it necessary to justify myself, but kindly tell me what was there particularly criminal on my part in all this business, speaking without prejudice, with common sense?"

Ну-с, вот что я скажу вам на этот счет, Родион Романович; оправдывать себя считаю излишним, но позвольте же и мне заявить: что ж тут, во всем этом, в самом деле, такого особенно преступного с моей стороны, то есть без предрассудков-то, а здраво судя?

Raskolnikov continued to look at him in silence.

Раскольников продолжал молча его рассматривать.

"That in my own house I persecuted a defenceless girl and "insulted her with my infamous proposals"--is that it? (I am anticipating you.) But you"ve only to assume that I, too, am a man _et nihil humanum_... in a word, that I am capable of being attracted and falling in love (which does not depend on our will), then everything can be explained in the most natural manner.

То, что в своем доме преследовал беззащитную девицу и "оскорблял ее своими гнусными предложениями", - так ли-с? (Сам вперед забегаю!) Да ведь предположите только, что и я человек есмь, et nihil humanum... одним словом, что и я способен прельститься и полюбить (что уж, конечно, не по нашему велению творится), тогда все самым естественным образом объясняется.

The question is, am I a monster, or am I myself a victim?

Тут весь вопрос: изверг ли я или сам жертва?

And what if I am a victim?

Ну а как жертва?

In proposing to the object of my passion to elope with me to America or Switzerland, I may have cherished the deepest respect for her and may have thought that I was promoting our mutual happiness!

Ведь предлагая моему предмету бежать со мною в Америку или в Швейцарию, я, может, самые почтительнейшие чувства при сем питал, да еще думал обоюдное счастие устроить!..

Reason is the slave of passion, you know; why, probably, I was doing more harm to myself than anyone!"

Разум-то ведь страсти служит; я, пожалуй, себя еще больше губил, помилуйте!..

"But that"s not the point," Raskolnikov interrupted with disgust. "It"s simply that whether you are right or wrong, we dislike you. We don"t want to have anything to do with you. We show you the door. Go out!"

Да совсем не в том дело, - с отвращением перебил Раскольников, - просто-запросто вы противны, правы ль вы или не правы, ну вот с вами и не хотят знаться, и гонят вас, и ступайте!..

Svidrigailov broke into a sudden laugh.

Свидригайлов вдруг расхохотался.

"But you"re... but there"s no getting round you," he said, laughing in the frankest way. "I hoped to get round you, but you took up the right line at once!"

Однако ж вы... однако ж вас не собьешь! -проговорил он, смеясь откровеннейшим образом, - я было думал схитрить, да нет, вы как раз на самую настоящую точку стали!

"But you are trying to get round me still!"

Да вы и в эту минуту хитрить продолжаете.

Так что ж?

What of it?" cried Svidrigailov, laughing openly. "But this is what the French call _bonne guerre_, and the most innocent form of deception!...

Так что ж? - повторял Свидригайлов, смеясь нараспашку, - ведь это bonne guerre, что называется, и самая позволительная хитрость!..

But still you have interrupted me; one way or another, I repeat again: there would never have been any unpleasantness except for what happened in the garden.

Но все-таки вы меня перебили; так или этак, подтверждаю опять: никаких неприятностей не было бы, если бы не случай в саду.

Marfa Petrovna..."

Марфа Петровна...

"You have got rid of Marfa Petrovna, too, so they say?" Raskolnikov interrupted rudely.

Марфу-то Петровну вы тоже, говорят, уходили? - грубо перебил Раскольников.

"Oh, you"ve heard that, too, then?

А вы и об этом слышали?

You"d be sure to, though....

Как, впрочем, не слыхать...

But as for your question, I really don"t know what to say, though my own conscience is quite at rest on that score.

Ну, насчет этого вашего вопроса, право, не знаю, как вам сказать, хотя моя собственная совесть в высшей степени спокойна на этот счет.

Don"t suppose that I am in any apprehension about it. All was regular and in order; the medical inquiry diagnosed apoplexy due to bathing immediately after a heavy dinner and a bottle of wine, and indeed it could have proved nothing else.

То есть не подумайте, чтоб я опасался чего-нибудь там этакого: все это произведено было в совершенном порядке и с полной точности: медицинское следствие обнаружило апоплексию, происшедшую от купания сейчас после плотного обеда, с выпитою чуть не бутылкой вина, да и ничего другого и обнаружить оно не могло...

But I"ll tell you what I have been thinking to myself of late, on my way here in the train, especially: didn"t I contribute to all that... calamity, morally, in a way, by irritation or something of the sort.

Нет-с, я вот что про себя думал некоторое время, вот особенно в дороге, в вагоне сидя: не способствовал ли я всему этому... несчастью, как-нибудь там раздражением нравственно или чем-нибудь в этом роде?

But I came to the conclusion that that, too, was quite out of the question."

Но заключил, что и этого положительно быть не могло.

Raskolnikov laughed.

Раскольников засмеялся.

"I wonder you trouble yourself about it!"

Охота же так беспокоиться!

"But what are you laughing at?

Да вы чему смеетесь?

Only consider, I struck her just twice with a switch--there were no marks even... don"t regard me as a cynic, please; I am perfectly aware how atrocious it was of me and all that; but I know for certain, too, that Marfa Petrovna was very likely pleased at my, so to say, warmth.

Вы сообразите: я ударил всего только два раза хлыстиком, даже знаков не оказалось... Не считайте меня, пожалуйста, циником; я ведь в точности знаю, как это гнусно с моей стороны, ну и так далее; но ведь я тоже наверно знаю, что Марфа Петровна, пожалуй что, и рада была этому моему, так сказать, увлечению.

The story of your sister had been wrung out to the last drop; for the last three days Marfa Petrovna had been forced to sit at home; she had nothing to show herself with in the town. Besides, she had bored them so with that letter (you heard about her reading the letter).

История по поводу вашей сестрицы истощилась до ижицы. Марфа Петровна уже третий день принуждена была дома сидеть; не с чем в городишко показаться, да и надоела она там всем с своим этим письмом (про чтение письма-то слышали?).

And all of a sudden those two switches fell from heaven!

И вдруг эти два хлыста как с неба падают!

Her first act was to order the carriage to be got out....

Первым делом карету велела закладывать!..

Not to speak of the fact that there are cases when women are very, very glad to be insulted in spite of all their show of indignation.

Я уж о том и не говорю, что у женщин случаи такие есть, когда очень и очень приятно быть оскорбленною, несмотря...

Преступление и наказание

Часть четвёртая

Глава первая

Свидригайлов рассказал Родиону о своём прошлом, о том, как Марфа Петровна нашла его в каком-то уездном городке и оплатила все его долги. За это она заставила его жениться на ней и не заводить любовниц. Свидригайлов говорил, как он встретил Дуню и как она вскружила ему голову, и что ради неё он готов сделать всё. Он опровергает все негативные слухи, касающиеся его причастности к смерти Марфы Петровны. Свидригайлов объяснил Раскольникову, что к нему приходят призраки Марфы Петровны.

Раскольников посчитал его шизофреником и сказал, чтоб он убирался. Главным намерением Свидригайлова была встреча с Дуней, поэтому он попросил у Раскольникова свести их. Когда Родион отказал, посчитав, что Свидригайлов опасен для его сестры, Свидригайлов попросил передать Дуне, что он хочет оставить ей 10000 рублей за причинённый ей вред, а также что Марфа Петровна в своём завещании оставляет Дуне 3000 рублей. После этого они разошлись.

Глава вторая

Раскольников встретился с Разумихиным и рассказал ему о Свидригайлове. Разумихин также посчитал его вполне опасным и очень странным человеком. Лужин, Раскольников и Родион пришли к Дуне и Пульхерии Александровне в одно и то же время. Лужин, увидев Раскольникова хотел тут же уйти, но сдержался.

Все сели за стол, и Пётр Петрович начал говорить о Свидригайлове, о том, что он склонил многих людей к самоубийству и что Дуне не стоит с ним встречаться. Раскольников рассказал о своей встрече с Свидригайловым у себя в квартирке, о завещании Марфы Петровны и о предложении, которое он не стал оглашать при Лужине. Лужин пришёл на этот ужин, чтоб объясниться с Пульхерией Александровной и Дуней, но так как пришёл и Родион, он не может это сделать. Лужин уже собирался уходить. Дуня сказала, что она любит Лужина и брата одинаково и что они самые близкие и дорогие её люди. Лужин же, входя во вкус ссоры, сказал, что она должна любить его больше чем брата и он не намерен объясняться с Раскольниковым. Он накинулся с обвинениями и на Пульхерию Александровну за то, что та неправильно передала смысл его слов о женитьбе на бедной девушке в письме к Родиону. Пульхерия Александровна, защищаясь, сказала, что Петр Петрович сам написал неправду в письме о её сыне и что он хотел его оклеветать. Раскольников вступил, сказав Лужину, что он отдал деньги не Соне, а Катерине Андреевне. Пульхерия Александровна спросила Лужина, надеялся ли он на их беспомощность и поэтому ли он собирается жениться на Дуне, чтобы она его всю жизнь боготворила. Лужин, на самом деле, так и считал, но он сказал, что это вздор и, собираясь уходить, сказал, что, если он сейчас уйдёт, то он больше не вернётся. Дуня ответила ему, чтоб он уходил, ибо она не хочет, чтоб он возвращался. Лужина, можно сказать, уже выгоняли из этого дома, и он ушёл крайне обиженным и оскорблённым, по его мнению.

Глава третья

Лужин был огорчён тем, что его выгнали, но за неимением лучшей партии он решил вернуть Дуню. Все кроме Лужина остались в квартире, и Родион рассказал сестре и матери, что Свидригайлов хочет оставить Дуне 10000 рублей, но Дуня и мама отказались с ним встречаться. Они сидели и пили чай, и Разумихин уже описывал, как они скинутся по 1000 рублей и откроют книжную лавку, как будут переводиться и продаваться книги, как пойдёт их общий бизнес. Дуня была просто в восторге от такого предложения. Родион тоже одобрил эту идею. Он встал, холодно со всеми попрощался, так, что все аж испугались такого поворота. Он не сказал, куда идёт и зачем, а только велел Разумихину беречь его семью. Все очень испугались, но не стали останавливать его.

Глава четвёртая

Родион пошёл к Соне, которая была очень удивлена его приходу. Соня жила у Капернаумовых в квартире. В её комнате не было мебели, а был только столик возле стены к соседям и кровать, на которой она спала. Раскольников расспрашивал Соню о том, что станет с Катериной Ивановной и её детьми. Соня понимала, что Катерина Ивановна может скоро умереть от чахотки и что дети останутся на её плечах, но она говорила Родиону, что Бог всё видит и что он поможет ей. Родион спросил её, не пробовала ли она удавиться. На это Соня отвечала, что у неё эти мысли в голове каждый день, но она считает это не оскорблением Бога и она должна перенести всё. Раскольников не мог понять, что держит это хрупкое, боязливое существо на этом свете. От неё он узнал, что они с Лизаветой, сестрой старухи-процентщицы, были знакомы и что они вместе иногда читали Библию и молитвы. Раскольников приказал Соне прочитать ему Новый завет про Лазаря, как тот смог воскреснуть от нечистоты. Соня не понимала для чего Раскольников просит это, но он так настаивал, что она всё же боязливо прочитала ему эту часть Нового завета, после чего Раскольников встал, сказал, что он знает, кто убил Лизавету, и что завтра он скажет это Софье, откланялся и ушёл. Весь этот разговор был подслушан с той стороны стены соседом. И этим соседом оказался никто иной, как Свидригайлов.

Глава пятая

На следующий день Раскольников пришёл в контору к Порфирию Петровичу, чтоб написать заявление о возврате часов. Написав это заявление, Раскольников сидел и слушал, как Порфирий говорит о расследовании преступлений. Порфирий вёл себя крайне дружелюбно и очень много говорил. Он говорил, что существуют частный случаи преступлений, которые должны расследоваться не обычным методом, а судя по подозреваемому, по его поведению и суждениям. Порфирий явно намекал Родиону, что он знает, что через день после убийства старухи Раскольников пришёл в её квартиру, начал расспрашивать у маляров про кровь и долго звонил в колокольчик. Раскольникову казалось, что его уже точно подозревают и пытаются разговорить и убить его бдительность. Во время рассказа Порфирия Раскольников бледнел и у него пересыхало во рту, он очень волновался, старался скрыть волнение, но не получалось. Раскольников раскричался не на шутку. Он кричал на Порфирия, что, если его подозревают, то пусть его задержат, проведут обыск, совершат допрос, а, если он вне подозрений, то зачем Порфирий говорит ему такие речи. Раскольников уже вставал уходить, но Порфирий остановил его и сказал, что у него за дверью стоит сюрприз для Раскольникова. Раскольников очень удивился и испугался, но в этот момент в другой двери появились жандармы.

Глава шестая

Вошли жандармы вместе с Миколаем. Он бросился перед Порфирием на колени и признавался в убийстве. Говорил, что он убил её, потом спрятал улики и пытался повеситься, потому что не мог терпеть больше душевных мук. Порфирия это очень разозлило, что он накричал на Миколку и ударил его. После этого Порфирий выпроводил Раскольникова, так и не показав сюрприз за дверью. Придя домой Родион рухнулся на диван и начал думать о том, что Порфирий долго пытался заставить Миколку признаться в убийстве, но тот сделал это в самый неподходящий момент. Раскольников пытался понять, о каком сюрпризе мог говорить Порфирий. Родион думал, что же знает Порфирий, есть ли у него какие-то точные факты или нет. И тут его мысли прервал стук в дверь. Когда Раскольников открыл дверь, перед ним стоял тот самый мещанин, который давеча назвал его убийцей. Этот мещанин принялся рассказывать, что он ещё тогда, когда Раскольников пришёл через день после убийства, заподозрил неладное и только сегодня решил пойти и рассказать об это Порфирию Петровичу. Он сказал, что Порфирий очень обрадовался, когда узнал новости о Раскольникове. Порфирий посадил его за дверь и приказал ждать. Раскольников понял, что этот мещанин и был тем сюрпризом за дверью. Мещанин начал падать на колени и просить прощения за то, что оклеветал молодого человека. Раскольников простил и выпроводил его, и когда тот ушел, Раскольников наконец понял, что он ещё повоюет с Порфирием.

Произведение Достоевского «Преступление и Наказание» входит не только в обязательную часть школьной программы, но и занимает высшие строчки рейтинга в списках книг, рекомендуемых к прочтению. Ниже вы можете ознакомиться с кратким содержанием данного произведения, вспомнить или узнать основные моменты сюжета.

Часть 1

Глава 1

Главный герой романа, действие которого происходит в шестидесятых годах 19 века в Петербурге – бедный студент Родион Раскольников: высокий, красивый молодой человек с темно-русыми волосами и темными глазами. Юноша находится в сложном финансовом положении: он должен выплатить хозяйке квартиры, в которой проживает, довольно крупную сумму, однако на протяжении двух дней ему не хватает денег даже на то, чтобы нормально поесть. Студент идет к старой процентщице Алёне Ивановне. В его голове давно созревал план об убийстве старухи, и теперь он обдумывает его всерьез. Он закладывает серебряные часы, а во время разговора с Аленой Ивановной тщательно осматривает ее квартиру. Раскольников говорит старухе, что скоро придет снова и принесет в заклад серебряную папиросницу.

Глава 2

По пути домой юноша заходит в дешевую распивочную. В ней он знакомится с Мармеладовым – титулярным советником, который ведет рассуждения на тему бедности и делится со студентом историей своей семьи. Жена Мармеладова – образованная женщина Катерина Ивановна, имея троих детей, вышла за него замуж, а он тратит все ее деньги на выпивку. Для того чтобы у семьи были какие-то деньги, она заставила дочь Мармеладова – Соню – отправиться на панель. Мужчина едва стоял на ногах, и Родион проводил его до дома. Крайне бедное убранство их жилья удивило студента. Катерина Ивановна начала ругать мужа за пропитые деньги, и Раскольников ушел, непроизвольно оставив им немного мелочи на подоконнике.

Глава 3

Комната, в которой жил сам юноша, была совсем небольшим помещением с низким потолком. Раскольников получает письмо от матери – Пульхерии Александровны. В нем мать рассказывает Родиону о том, что его сестру – Дуню – обидели в доме Свидригайловых, где та работала гувернанткой. Дуня - очень красивая, терпеливая и великодушная девушка. У нее русые волосы и почти черные глаза. Свидригайлов – хозяин дома, мужчина возрастом около пятидесяти лет - начал оказывать девушке знаки внимания. Его жена Марфа Петровна заметила интерес мужа к молодой гувернантке и стала ее унижать. Также недавно Дуня получила предложение о замужестве от Петра Петровича Лужина – надворного советника возрастом сорока пяти лет, у которого имелся достаточный капитал. Пульхерия Александровна с Дуней планируют в ближайшее время приехать в Петербург, чтобы как можно скорее устроить свадьбу.

Глава 4

После прочтения письма юноша очень расстроился. Он понял, что сестра с матерью дали согласие на свадьбу только из-за нужды в деньгах. Родион не хочет, чтобы Дуня выходила замуж за Лужина, однако он не может запретить женитьбу. После этого случая студент еще крепче задумывается об убийстве старухи-процентщицы.

Глава 5

Гуляя по городу, Раскольников перекусывает куском пирога и водкой. Он быстро опьянел и уснул в кустах. Молодой человек увидел страшный сон, в котором отразился случай из его детства. Тогда мужики насмерть забили старую лошадь, а он не смог им помешать. Подбежав к лошади, мальчик целует ее и от злости набрасывается на мужика с кулаками. Когда юноша проснулся, он подумал о том, что, возможно, убить старуху окажется свыше его сил. Идя домой через базар на Сенной площади, Раскольников видит сестру процентщицы – Лизавету, которая находилась в полном подчинении у старухи и целыми днями выполняла ее поручения. Молодой человек слышит разговор Лизаветы с торговками. Из него он узнает, что завтра в семь вечера Алёна Ивановна будет дома одна. После этого он видит студента и офицера; они говорят о том, что процентщица недостойна того, чтобы жить, и если бы она умерла, ее деньги можно было бы использовать для того чтобы помочь бедным молодым людям.

Глава 6

Дома юноша начинает подготовку к убийству. С внутренней стороны пальто он пришивает петлю для топора, делая ее таким образом, чтобы топор не был заметен во время ходьбы. Он берет дощечку размером с папиросницу, замотанную бумагой и обвязанную тесемкой: она будет играть роль заклада для того чтобы отвлечь старуху. Раскольников крадет топор из дворницкой и идет в квартиру Алёны Ивановны.

Глава 7

Молодой человек очень волновался и боялся, что старуха, заметив его странное поведение, не разрешит ему войти. Но процентщица взяла «папиросницу», и, пока она пыталась развязать тесемку, Родион ударил ее по голове обухом топора. После он повторяет удар и понимает, что Алёна Ивановна мертва. Достав ключи из кармана старухи, юноша пошел в ее комнату. В сундуке он нашел ее деньги и начал складывать их в карманы одежды, однако в этот момент домой вернулась Лизавета. Раскольников в страхе быть увиденным убивает топором и ее. Осознав, что он сделал, молодой человек почувствовал ужас, однако постепенно он начинает приходить в себя и смывает кровь с рук, сапог и орудия убийства. Собравшись уходить, Родион слышит раздающиеся с лестницы шаги: к процентщице пришли клиенты. Выждав, когда они покинут дом, студент быстро идет домой. Он ставит топор в дворницкую, заходит в свою комнату и в забытьи падает на кровать.

Часть 2

Глава 1

На следующий день молодой человек просыпается только в три часа дня. Вспомнив об убийстве, он в панике проверяет одежду, чтобы удостовериться, что на ней не осталось крови. Найдя старухины деньги и драгоценности, он кладет их в дыру под обоями в углу комнаты. К юноше заходит кухарка хозяйки квартиры Настасья, которая приносит повестку о том, что Раскольников должен прийти в полицейскую контору. Молодой человек очень переживает, однако полицейские вызвали его всего лишь для написания расписку с обязательством заплатить долг за проживание в квартире. Выходя из участка, Родион слышит, что сотрудники обсуждают убийство старой процентщицы. Он падает в обморок; полицейские подумали, что студент болен, и отпустили его домой. Дома Раскольников боится, что у него могут провести обыск, и решает спрятать то, что взял в квартире Алены Ивановны, под камнем в пустом дворе. После этого юноша возвращается домой. От переживаний он заболевает и несколько дней проводит в бреду.

Главы 2-4

Когда к главному герою вернулось сознание, он увидел, что к нему пришел Разумихин – его друг из университета, высокий, умный молодой человек. Он говорит, что к Раскольникову неоднократно заходил полицейский Заметов. Также за эти дни ему принесли деньги на оплату квартиры, отправленные матерью. Вскоре к юноше приходит еще один хороший знакомый – Зосимов, студент-медик. Из его рассказа об убийстве старухи-процентщицы Родион узнает, что достоверных улик у следствия нет, однако имеется несколько подозреваемых, в их числе – красильщик Микола.

Глава 5

Через некоторое время комнату Раскольникова посещает Лужин. Студент говорит Петру Петровичу, что он хочет взять Дуню в жены только для того, чтобы она всю жизнь благодарила его за избавление от нищеты. Мужчина не соглашается с Раскольниковым, после чего юноша его прогоняет. Вскоре дом Родиона покидают и друзья. Разумихин считает, что на уме у друга есть что-то тяготящее, и переживает за него.

Глава 6

Вскоре Раскольников заходит в распивочную и видит там Заметова. Приятели разговаривают об убийстве, и Родион рассказывает, как бы он стал действовать, если бы он был убийцей. Юноша спрашивает Заметова о том, что бы он сделал, если бы преступление и правда совершил он, почти напрямую признаваясь в содеянном. Однако Заметов не верит в виновность товарища. Во время прогулки по Петербургу молодой человек хотел утопиться, но передумал и неосознанно пошел к дому процентщицы. Там он обсуждает преступление с рабочими, которые делают ремонт, и они решают, что юноша – сумасшедший.

Глава 7

Далее Родион направляется к Разумихину и по дороге встречает толпу людей, которые собрались вокруг пьяного Мармеладова, сбитого каретой. Его относят домой, и там мужчина умирает на руках у своей дочери Сони. Студент отдает все имеющиеся у него деньги семье советника для организации похорон отца. Потом Раскольников идет к Разумихину, который провожает его домой. Подойдя к дому, где жил главный герой, друзья замечают свет в окнах его комнаты.

Часть 3

Главы 1-2

Оказывается, что к Раскольникову приехали мать и сестра. Увидев их, юноша упал в обморок. Придя в себя, молодой человек разговаривает с Дуней о Лужине и настаивает на отказе от свадьбы. Красавица Дуня сразу понравилась молодому человеку. На следующее утро он отправляется в гостиницу, чтобы навестить ее с матерью. Пульхерия Александровна рассказывает ему о полученном утром письме от Лужина. Он сообщает, что хочет увидеться с ней и с Дуней, но просит организовать встречу без присутствия Родиона.

Главы 3-4

Утром женщины приходят к Раскольникову и говорят ему о письме Лужина; Дуня считает, что брат обязательно должен быть с ней во время встречи с женихом. В это время в квартиру студента приходит Соня Мармеладова и зовет его на похороны своего отца. Раскольников представляет ее родным, несмотря на то, что из-за своей репутации девушке нельзя общаться с ними на равных. Соня идет домой и по пути замечает преследование какого-то незнакомца, которым оказывается ее сосед (по стечению обстоятельств им оказался Свидригайлов).

Глава 5

Разумихин с Раскольниковым едут к следователю, занимающемуся делом об убийстве старой процентщицы. Родион хочет узнать, как можно получить вещи, оставленные в заклад у старухи, и узнает, что нужно подать заявление. Неожиданно Порфирий Петрович вспоминает о статье, которую не так давно написал Раскольников. В ней говорится о том, что люди делятся на обыкновенных, которые не имеют права нарушать закон, и необыкновенных, которым позволено совершать преступления. Следователь интересуется, причисляет ли Родион себя к числу необыкновенных, способен ли он на преступление, и получает утвердительный ответ. После Порфирий Петрович спрашивает, не видел ли юноша красильщиков в доме старухи. Молодой человек, помедлив, отвечает, что не видел. Вмешивается Разумихин, говоря, что красильщики работали в день убийства, а юноша был там за пару дней до него. После этого студенты уходят.

Глава 6

Около дома Раскольников встретил незнакомца, который назвал его убийцей и ушел, ничего не объяснив. В комнате у Родиона снова начинается лихорадка. Ему снится таинственный незнакомец, зовущий его в квартиру старухи; юноша ударяет ее по голове топором, но она смеется. Молодой человек хочет убежать, но его окружает толпа людей. Раскольников просыпается, и к нему приходит Свидригайлов.

Часть 4

Главы 1-3

Он просит студента устроить ему свидание с Дуней под предлогом того, что он хотел бы дать девушке десять тысяч за все неприятности, причиненные ей в его доме. Родион отказывается. Вечером Раскольников с Разумихиным идут к Пульхерии Александровне с Дуней. Лужин, недовольный тем, что невеста не учла его просьбу, отказывается обсуждать свадьбу при Родионе. Дуня его прогоняет.

Глава 4

Вскоре юноша приходит к Соне. Она говорит, что не может оставить жену и детей своего отца, которые умрут от голода без ее помощи. Раскольников кланяется ей в ноги, говоря, что поклон адресован не только ей, но всему человеческому страданию. Студент видит, что на столе лежит Новый Завет, и просит прочесть ему о воскресении Лазаря. Перед уходом Родион обещает, что завтра придет снова и расскажет, кто убил старуху-процентщицу. В это время Свидригайлов находится в соседней комнате и подслушивает весь разговор.

Главы 5-6

На следующий день юноша отправляется к Порфирию Петровичу, чтобы забрать вещи. Следователь пытается его проверить, и Раскольников в раздражении просит Порфирия сказать, считает ли он его виновным. Однако мужчина уходит от ответа, и тут приводят красильщика Миколу, который признается в убийстве Алены Ивановны. Родион идет домой и снова видит незнакомца, назвавшего его убийцей. Тот говорит, что об этом его попросил Порфирий, и теперь он раскаивается. На душе у Раскольникова становится спокойнее.

Часть 5

Главы 1-3

По мнению Лужина, в их с Дуней ссоре виноват ее брат. Желая ему отомстить, он просит Лебезятникова – своего соседа по комнате - позвать к нему Соню. Лужин говорит девушке, что не сможет прийти на похороны ее отца, и дает ей десять рублей. Лебезятникову кажется, что Лужин что-то задумал. На поминки по Мармеладову не пришли многие. Катерина Ивановна ссорится с хозяйкой квартиры. В это время приходит Лужин и заявляет, что Соня украла у него сто рублей, вызывая в свидетели Лебезятникова. Соня отрицает это обвинение и отдает Петру Петровичу десять рублей. Катерина выворачивает карманы Сониной одежды, и из них выпадает сторублевая купюра. Лебезятников говорит всем, что Лужин сам подсунул Соне эти деньги. Петр Петрович сердится, а хозяйка выгоняет Катерину с детьми из квартиры.

Главы 4-5

После этого Родион идет к Соне и говорит ей, что он знаком с убийцей и Лизавету он убил нечаянно. Девушка все поняла и сказала, что несчастнее Раскольникова нет никого. Соня готова пойти вместе с ним даже на каторгу. Она считает, что нужно признаться в убийстве, и тогда бог сможет простить юношу. К Соне приходит Лебезятников и сообщает, что Катерина сошла с ума; женщину приносят в квартиру Сони, и она умирает. Находящийся рядом Свидригайлов говорит Раскольникову, что даст денег на похороны Катерины, устроит будущее детей и поможет Соне. Он просит юношу сказать Дуне, что так он потратит те десять тысяч, которые не отдал ей.

Часть 6

Главы 1-6

Вскоре к юноше приходит Порфирий Петрович и говорит, что подозревает его в убийстве. Однако доказательств нет, и следователь советует Раскольникову самому прийти в участок и во всем признаться. Студент хочет поговорить со Свидригайловым, и тот рассказывает, что был влюблен в Дуню, но теперь у него есть невеста. После этого Свидригайлов втайне встречается с Дуней, поведав ей все, что слышал из разговоров Сони и Раскольникова. Мужчина говорит девушке, что спасет ее брата в обмен на ее любовь. Дуня хочет уйти, но дверь заперта; она несколько раз стреляет в Свидригайлова из револьвера, однако промахивается. Он отдает ей ключ, и девушка, оставив револьвер, уходит. Вернувшись в квартиру, мужчина заходит к Соне и дает ей три тысячи рублей, потому что знает, что деньги будут нужны, когда она пойдет на каторгу за Раскольниковым. Свидригайлов идет в гостиницу, а на рассвете совершает самоубийство, выстрелив себе в голову из Дуниного револьвера.

Главы 7-8

Раскольников окончательно решил признаться в убийстве и прощается с сестрой и матерью. Он идет к Соне, которая дает ему нательный крестик и говорит, что нужно поцеловать землю на перекрестке. Родион выполняет просьбу девушки, после чего идет к следователю и говорит, что он – убийца старухи. Ему сообщают о самоубийстве Свидригайлова.

Эпилог

Раскольникова приговаривают к восьми годам каторги. Его мать заболела, и Дуня с Разумихиным увозят ее из города. Пульхерия Ивановна думает, что ее сын уехал. Соня едет в Сибирь вслед за Родионом. Разумихин женится на Дуне; молодые планируют через несколько лет также поехать в Сибирь. На каторге Раскольникова считают безбожником, а Соню, которая приходит к нему, любят. Вскоре юноша заболевает и оказывается в госпитале. Соня часто навещает его. Молодой человек думает о своей судьбе и понимает, что гордость может привести только к гибели. В следующий раз, когда к нему пришла Соня, он начал обнимать ее ноги. Девушка сначала испугалась, но потом поняла, что он ее очень сильно любит.