Подросток казненный в ссср. Единственный подросток, которого в ссср приговорили к расстрелу

Я разомлела в тепле и задремала вполглаза. Горячая доска перестала жечь спину. Не хотелось даже потягиваться. В ногах на полке стоял чайник; вода в нем исходила паром. Лень было сесть и удовлетворить любопытство - кипит или нет?

В парную без стука вошел Саша с обмотанным простыней торсом, с двумя вениками в одной руке и с кружкой в другой.
- Ойк! - вякнула я и резво перевернулась на живот.
Горячий воздух от быстрого движения обжег колени. Я осторожно поправила войлочную шапку и стала украдкой наблюдать за Сашей из-за плеча, из-под полусомкнутых ресниц. Парень оказался хорошо сложенным, в теле, с курчавыми волосами на груди и животе. Мои губы бессовестно растянулись в улыбке, и я спрятала лицо.
- Ну, как? А, Иринка? - поинтересовался Саша.
- Бить будешь? - лукаво спросила я, приподняв голову.
- А ты как думала?

Саша надел грубо пошитые варежки, налил из кружки квасу в ковш с водой и плеснул в отверстие наверху печи. Прозрачный пар с резким шумом рванулся вверх и в стороны, обдал меня жаркой волной. Маленькую парную заполнил дразнящий запах хлеба. Саша легонько похлопывал меня двумя вениками, помахивал ими, гоняя вокруг меня горячий хлебный дух. Безобидные похлопывания становились крепче и настойчивее, воздух обжигал ноздри, дышать стало тяжело. Я запросила пощады.
- Лежи, - приказал мой мучитель.
- Я... Ох... Ох...
Я стонала, не в силах произнести ни слова. Хозяин снова поддал пару.
- Переворачивайся, - сказал он.
- У!
- Переворачивайся, кому сказал!
Это был приказ. Я послушно перевернулась на спину и прикрыла соски ладонями, не потому, что стеснялась - мне уже было безразлично - а потому что их невыносимо жгло. Я задыхалась, воздуха не хватало. Легкие сокращались почти вхолостую.
- Ох...

В голове панически металась только одна мысль: «Умру... Умру...». Саша негромко смеялся и продолжал беспощадно стегать меня вениками. Происходящее казалось мне ненастоящим, стены парной - мультяшными, нарисованными. Я уже ничего не соображала, когда Саша отложил веники, крепко взял меня за предплечья, поднял с полки и поставил на ноги. Мельком я увидела кипящую в чайнике воду. Парень, все так же поддерживая меня за предплечье, вывел из бани - в чем была, нагишом - и запихал меня в ванну с родниковой водой, которая лилась туда из природного источника. Вода чистая, студеная, с голубинкой, сладковатая на вкус. Холода я не почувствовала.

Из ванны я выбралась самостоятельно, Саша деликатно вернулся в баню. В предбаннике кое-как набросила на себя простыню и в полном бессилии рухнула на скамейку. Вытянулась на ней, насколько позволяла длина. Спасибо, жива осталась... Только сейчас обнаружила, что на мне так и красуется банная шапочка. Стянула ее, подсунула под голову. Тело затопила жаркая волна - последствие ледяной ванны. Казалось, я выдыхала огонь. Из парной доносились хлесткие удары веником - мой банщик взялся теперь за себя. Никакого сравнения с городской баней, с ее толчеёй, холодной раздевалкой и неприятным запахом в душной парилке.

Саша выскочил из парной, в два шага миновал моечную и пронесся мимо - бордовый, исходящий паром, с березовым листом на ягодице. С улицы донесся мощный всплеск и молодецкое уханье.
Вернулся, спрятав достоинство в горсти, по-пингвиньи ссутулившись. Задвинул зад за дверь моечной и позвал:
- Пошли, Ириш!
- Куда?
- Как куда? Мыться.
С распаренного лица капала вода, один глаз мигал, другой вращался. Я вдруг поняла, что стесняюсь наготы, и его, и своей. Удивилась - что это я, ни с того, ни с сего, стеснительной стала?
- Не...
- Ну, как хочешь. Пей квас и иди мойся, я отдохну пока.

Так мы и мылись - по очереди, запоздало стесняясь друг друга. Саша ходил в парилку еще. Баня настолько меня измотала, что я не знала, как выбраться из моечной, как одеться. Побрела в дачный домик, где и упала на кровать.

Ужин я приготовила заранее, перед баней, на летней кухне. Кухонька аккуратная, с нарисованным на всю стену пейзажем, с занавесками. В углу на табурете стояла гитара. Теперь мы с Сашей ужинали и рассказывали друг другу о себе. Познакомились мы два года назад. Точнее, только видели друг друга на судне, где Саша в то время был третьим помощником. Я принесла капитану таможенные декларации. Затем я видела его на корпоративном новогоднем вечере, он как раз списался на берег. Мы даже о чем-то побеседовали. И с тех пор стали здороваться, если видели друг друга в пароходстве или на улице.
Теперь он признался, что боялся подойти... Я удивилась:
- Почему?
- Ну, ты такая... Такая...
- Да ну тебя... в баню. Ты уже второй помощник, и такую ерунду говоришь, - рассмеялась я.

Саша - парень видный. На новогоднем вечере девчонки из соседнего отдела «висели» на нем, как собаки на медведе.
- Чш! Не шуми, - шикнул он. - Потревожишь на ночь домового - он спать не даст, пугать будет.
- Да ну?
- Не веришь? Здесь домовой живет. Как братан приедет с друзьями отдыхать, нашумят, а потом всю ночь слушают, как домовой по даче ходит и всё роняет.
Я смеялась, не верила. А вот брат - это уже интересно.
- У меня тоже брат есть, младше на три года, - сообщила я.
- Мой тоже младше на три года, - обрадовался Саша. - А ты заметила, что у нас родинки на руках совпадают? Вот эти четыре штучки?
Родинки и впрямь совпадали, и это казалось важным.
- Знаешь, а ты мне всегда нравился. Улыбчивый такой, как солнце ясное.
«А еще добрый и по-мужски агрессивный», - мысленно добавила я.

Парень потянулся за гитарой, но я его остановила:
- Саша, я чуть живая после бани. Давай-ка я помою посуду и уже лягу. Завтра споешь мне.
Он засмеялся:
- Понравилась банька-то? Иди, ложись. Посуду сам помою. Успеешь еще...
Последнее замечание я пропустила мимо ушей и поплелась на второй этаж, где стоял старый-престарый диван, навечно разложенный. Дача мне нравилась. Поселок маленький, тихий, с аккуратными ветхими домиками, в основном двухэтажными. Стояла тишина, только за стенами посвистывала неугомонная птичка да с летней кухни доносилось приглушенное бряцанье посуды.
Саша пришел минут через двадцать. Торопливо разделся в темноте, забрался под одеяло. Я забилась в самый угол, отвернулась от него, испуганная и счастливая.
- Ты где? - сорванным голосом спросил Саша. Нашел меня, перехватил рукой поперек живота и потянул к себе.

Я барахталась в густой паутине и никак не могла из нее выбраться. Я боюсь паутину до полусмерти, как же меня угораздило в нее залезть?! Задыхаясь от ужаса, я судорожно размахивала руками. Сзади подошел Саша и выдернул меня из тенёт. Крик ужаса вырвался из моего горла, я услышала его со стороны и не узнала собственный голос - ничего человеческого в крике не было. Села на кровати, тяжело дыша, вся в испарине, холодной и липкой. Саша проснулся, тоже сел, обнял меня.
- Сон, Саша... приснилось мне...
- Домовой, домовой, ты зачем ее напугал? Это моя жена... Не пугай больше.
Какая жена?
- Это домовой, не бойся, Ира. Он безобидный, пугает только.
Сейчас я готова была поверить во что угодно.
- Он больше пугать не будет?
- Не будет. Один раз, и все. Я же ему сказал...
- Никогда во сне не кричу. Я свои кошмары смотрю молча. В первый раз, честное слово!
- Всё, всё, не бойся. Спи.

Мы улеглись. Саша тут же уснул, а я лежала без сна, удивляясь, почему он назвал меня женой. Ухаживает за мной всего неделю. Несерьезно все это. Мне, конечно, пора было уже остепеняться, что-то решать со своей сумбурной, бестолковой жизнью. Я наслаждалась личной свободой и пользовалась ею, как мне заблагорассудится. Жизнь в гражданском браке мне не понравилась. В глубине души я хотела замуж - «по-настоящему», потому как «неофициальный» брак я ни на грош не ценила. С сожителем рассталась, потосковала и забыла. Исполнять обязанности супруги больше не хотелось. Кухня, посуда, уборка вгоняли меня в тоску. Какая из меня жена? Выйду замуж за Сашу - придется не просто готовить, а готовить вкусно, посуды будет в два раза больше, уборки тоже. Придется стирать его носки и гладить рубашки, приноравливаться к его предпочтениям, недостаткам и многое терпеть. Еще не знаю, что именно. А еще он вчера сказал, что хочет двоих детей. Это ужасно. От мысли, что несколько лет я не буду принадлежать самой себе, каждая клеточка моего тела запротестовала. Нет, не хочется.

Я прислушалась - не бродит ли по даче домовой? Стояла такая тишина, что шумело в ушах. Я приткнулась к горячей Сашиной спине, еще непривычной, и заснула.

Сахалинская июньская ночь выстудила воздух, утро накрыло дачный поселок туманом. Я проснулась рано. Лежала, притихнув под Сашиным боком, слушала птичий щебет и чириканье. Улыбалась. Ни о чем не хотелось думать. Распаренные в бане косточки и мышцы до сих пор томились в неге.
Проснулся Саша. Еще глаза не открыл, полез целоваться - Ира, Иришка... Подмял меня под себя. На лице - радостная улыбка. Самое сладостное соитие любви - утреннее, когда тело проснулось только наполовину, слепая страсть за ночь немного притушена, зато не спит зрячая нежность.

Утомившись, Саша с неохотой выпустил меня и поднялся:
- Печку надо топить.
Я откинула одеяло с намерением встать, вякнула от холода и юркнула обратно.
- Не май месяц, - пошутил хозяин, быстро оделся и с грохотом спустился на первый этаж. Я лежала в тепле, слушала, как он кочегарит печку. Рядом бродили мысли, толковые и не очень, я лениво отгоняла их прочь.

Когда в домике потеплело, я оделась и отправилась умываться. Вышла на порог, постояла. Туман окутал березки и елочки вокруг дачи, прикрыл массивный стол со скамьями и длинные грядки. Серый дым из трубы перемешивался с белесым туманом. Рядом с крыльцом росли ландыши, чуть подальше - громадный ковер незабудок. «Вот выйду за него замуж - буду пахать на этих грядках», - подумала я, испортила себе настроение, поежилась от сырого холода и пошла в баню.

Там было тепло и сухо, и я с удовольствием умылась. Расчесаться не удалось. Волосы от родниковой воды стали мягкими, пушистыми и слушаться не желали. «Чего ради я решила, что он собирается на мне жениться? - думала я. - Мы же не в сказке. Успокоил меня ночью, чтобы я не боялась, только и всего. Да и замуж надо по любви идти. А сердце молчит». Удовлетворившись этой мыслью и расстроившись окончательно, я побрела на летнюю кухню готовить завтрак.

Печка уже топилась и там. Я затеяла гренки. Пришел Саша, собственнически ухватил меня за бока, так, что я пискнула, уселся на рассохшийся табурет.
- Что приснилось-то?
- А, - отмахнулась я. - Паутина. Будто я в ней бултыхаюсь, а ты меня вытащил. Боюсь ее так, что аж ноги отнимаются.
- Нашла чего бояться. Я вот - смеяться будешь - гусей боюсь. В детстве на меня в деревне гусь напал, страх так и остался.
- А что это ты меня женой назвал? - не утерпела я.
- Так ты же здесь надолго!
- Почему?
- Домовой только своих пугает. Мы, когда дачу купили, все поначалу страшные сны смотрели. Орали по очереди. Потом перестали. Сколько гостей у нас ночевало - никому ничего не снилось. Так что, Ир... - Саша развел руками и засмеялся. - Думай, что хочешь. Когда мне за тобой ухаживать? Через неделю - в море. Дождешься?
«Нет, Саша, это ты думай, что хочешь. Ошибся твой домовой. Да и на кой далась тебе гулящая девка? Мало того, что гулящая, так еще жадюга, выпивоха и показушница».
- Я ужасная, Саша, ты просто не знаешь.
- Славная, добрая! И готовишь вкусно.
Саша напился чаю с гренками и забренчал на гитаре.

Ну что тебе сказать про Сахалин?
На острове нормальная погода.
Прибой мою тельняшку просолил,
И я живу у самого восхода...
(Слова Михаила Танича)

Я остро ощущала тоненькую, призрачную нить, протянувшуюся между нами еще неделю назад, и опасалась шевельнуться, чтобы не порвать ее неосторожным движением, вздохом. А Саша пел, глядя на меня влюбленными глазами - бархат и масло, и его сильный, свободный голос отрывал меня от земли...

Спустя год, в мае или июне, я с домовым поговорила. Думала, разговариваю с Андрейкой, восьмилетним Сашиным кузеном. В домике на втором этаже перегорела лампочка. Вечером я в полумраке разбирала белье, кому что стелить, и болтала с Андрейкой, который поднялся вслед за мной. Вернее, я говорила, а он не отвечал, только хитренько улыбался и бесшумно расхаживал туда-сюда. Как потом оказалось, кузен все это время общался внизу со своей теткой, моей свекровью.

А ведь неспроста рожица у домового была такая хитрющая - ведь он оказался прав.
Ну, а баня... Никуда она не делась и сладости своей не растеряла. Одна из радостей нелегкой супружеской жизни.

В общественной бане N 666, что по Сиротинскому переулку, начальником служит полувоздушный, но с тяжестью во взгляде человек по фамилии Коноплянников. Обожает он мокрых кошек, дыру у себя в потолке и сына Витю - мужчину лет тридцати, не в меру грузного и с язвами по бокам тела.

Папаша, предоставь, - позвонил однажды вечером Витенька своему отцу на работу.

Коноплянников знал, что такое «предоставь»: это означало, что баня после закрытия должна быть использована - на время - для удовольствий сына, его близкого друга Сашки и их полуобщей толстой и старомодной подруги Катеньки. Одним словом, для оргии.

Пару только побольше подпусти, папаша, - просмердил в телефонную трубку Витенька. - И чтоб насчет мокрых кошек - ни-ни.

Выругавшись в знак согласия, Коноплянников повесил трубку.

Часам к одиннадцати ночи, когда баня совсем опустела, к ней подошли три весело хихикающих в такт своим задницам существа. От закутанности их трудно было разглядеть. В более женственной руке была авоська с поллитрами водки и соленой, масленой жратвой. Кто-то нес какой-то непонятный сверток.

Разом обернувшись и свистнув по сторонам, друзья скрылись в парадной пасти баньки.

Покупаться пришли, хе-хе, - проскулил старичок Коноплянников, зажав под мышкой мокрую кошку, а другую запрятав в карман, - хе-хе…

Герои, истерически раздевшись, гуськом вошли в небольшую полупарилку, пронизанную тусклым, словно состарившимся светом. Толстый Витя покорно нес авоську.

Сначала, естественно, взялись за эротику. Витя даже упал со спины Катеньки и больно ударился головой о каменный пол. Кончив, Саша и Катенька полулежали на скамье, а Витя сидел против них на табуретке и раскупоривал бутыль. Пот стекал с его члена.

Саша был худ, и тело его вычурно белело на скамье. Катюша была жирна, почти светилась от жира, и похлопывала себя по бокам потными, прилепляющимися к телу руками.

Тут надо сделать одну существенную оговорку: мужчины (и в некотором роде даже Катенька) были не просто шпана, а к тому же еще начитавшиеся сокровенной мудрости философы. Особенно это виделось по глазам: у Вити они напоминали глаза шаловливого беса, бредившего Божеством; у Саши же они были попросту не в меру интеллигентны. Вообще же своим видом в данный момент друзья напоминали каких-то зверофилософов. Представьте себе, например, Платона, одичавшего в далеких лесах.

Катенька, а, Катенька, у вас было много выкидышей?! - вдруг спросил Витя с чувством сытого превосходства мужчины над женщиной.

И не говори, Вить, не говори, - всплеснула руками Катя. - Сатана бы сбился, считая.

А знаете ли вы, голубушка моя, - неожиданно посерьезнел Витя и даже поставил бутыль с водкой на пол, - что душа убитого ребенка не всегда сразу отстает от матери и очень часто - вместе со всеми своими оболочками - надолго присасывается к телу родительницы. На астральном плане. И я не удивлюсь, что если бы мы имели возможность лицезреть этот план, то увидели бы на вашем теле не один и не два таких присоска.

Катенька побледнела и уронила шайку под табурет. Сначала мысленно вспотела - «так или не так», и почему-то инстинктивно почувствовала «так», должна же куда-то деваться душа зародыша, и, естественно, что она - несмышленка этакая - не может сразу оторваться от матери-убийцы: любовь, как известно, слепа, да еще в таком возрасте. Ощутив это во всей полноте, Катенька завыла.

Но Саша сухо прервал ее:

Что вы, собственно говоря, так кипятитесь, Катенька? Жалко полудитя?! Не верю. На всех и у Господа не хватит жалости. Кроме того, я полагаю, что в принципе зародыш должен быть счастлив, что не появился на Божий свет от вас. Другой раз ему повезет. Так что не верю. Скажите лучше, что вам неприятно оттого, что на вашем теле такие гнусные присоски.

Неприятно, - робко кивнула головой Катенька.

Их у нее, наверное, видимо-невидимо, - неадекватно вставил Витя, глотая слюну.

Сколько бы ни было, - по-мужски оборвал Саша, подняв руки. - Ну подумайте, Катенька, - продолжал он, - что реально причиняют вам эти присоски?! Ведь вы в другом мире, и их, если так можно выразиться, вой не доносится до ваших ушей… Кстати, Витя, что говорят авторитеты про такие случаи… в смысле последствий для матери здесь?

Да ерунда… Иногда чувствуется легкое недомогание…

Ну так вот… Легкое недомогание! - Саша даже развел руками и привстал на месте. Тень от его голой фигуры поднялась на стене. - А потом, - ласково улыбнулся он, - присоска все равно отстанет… И надеюсь, в смысле следующего воплощения будет более удачлива… Недомогание! Да я бы на вашем месте согласился таскать на себе сотни две таких душ-присосок, чем породить, а потом кормить одного такого паразита. Я бы прыгал с такими присосками с вышки, как спортсмен, - загорелся вдруг Саша, соскочив со скамьи и бегая вокруг Катеньки в парной полутьме комнаты. - Да я бы сделался космонавтом! Оригиналом, в конце концов! Шостаковичем! А сколько нервов стоит воспитать этакого появившегося паразита?! Ведь в наших условиях - это черт знает что, сверхад, Беатриче навыворот! Себя, себя любить надо!

РИГ сайт Старенькая поселковая баня стояла на берегу реки. Она была построена, наверное, в 30-х годах прошлого века, до того она была маленькой и ветхой.

В общем, давно дышала на ладан. Ее топили два раза в неделю - в субботу и воскресенье. В первый день мылись женщины, во второй - мужчины. По идее, давным-давно пора было построить новую, более современную баню, с двумя отделениями, которая работала бы и в другие дни недели. Наконец, к счастью селян, в поселок приехал новый начальник, то есть он на самом деле по должности значился председателем райисполкома, но население по старинке всех должностных лиц называло: начальство. Так вот этому тойону страшно не понравилась старая баня, ему там даже мыться, видимо, было стремно (хотя такое слово тогда еще не появилось в обиходе, но, мне кажется, оно как нельзя лучше выражает ощущение того тойона: фу, мол!). И по его велению в скором времени аккурат рядышком со старенькой появилась новая баня, приятно пахнущая свежим деревом, как и ожидалось с двумя отделениями и другим расписанием. Ну а старенькая осталась стоять до поры до времени. То ли сносить было некому, то ли новому начальнику она не мешала. Оставшись не у дел, она стремительно ветшала и сделала опасный крен в сторону реки. Летом под ней целыми днями плескалась в реке детвора. Зимой и поздней осенью баня пугала редких прохожих своим угрюмым, зловещим видом. Про эту баньку еще в пору ее работы ходило множество слухов.

Говорят, однажды в бане умер молодой парень. По слухам, совершенно здоровый, спортсмен-разрядник по вольной борьбе, которому местный тренер прочил славное будущее. К слову, парень этот и так уже не жил в этом селе, он учился в городе в каком-то училище и приехал на летние каникулы домой. В бане этой работала его мать: продавала билеты, была банщицей и уборщицей, а дети - их у нее было то ли пятеро, то ли шестеро - помогали ей топить и убираться. Сын этот был у нее самый любимый, поскольку остальные не обладали никакими талантами и учились так себе, конечно же, женщина гордилась своим сыном-спортсменом и возлагала на него большие надежды. В тот день он, как обычно, помылся в бане со своим младшим братом, после помывки они должны были хорошенько отмыть полки, ошпарить деревянные скамейки, железные тазы и помыть каменный пол. Младшего возле бани ждали дружки, и он стал ныть: мол, отпусти меня, пожалуйста. Брат, что делать, отпустил его.

Мать, не дождавшись старшего, начала беспокоиться и вместе с другими детьми пошла узнать, в чем дело. Парень без признаков жизни ничком лежал на самой верхней полке парной. На его лице застыла гримаса страха. Приехавшие по вызову медики констатировали смерть от остановки сердца. А почему это произошло, никто ничего не мог сказать.

Когда ни с того ни с сего погибает молодой человек, волей-неволей возникает вопрос: как это могло случиться? Почему с ним это случилось? После похорон по селу пошли всевозможные толки, которые усилились после приезда из армии младшего брата покойного. Нужно сказать, что братья были удивительно похожи друг на друга, будто клонированные. К тому же младший во всем подражал старшему и был больше всех в семье привязан к нему. Для него такая ранняя и нелепая смерть брата была шоком. Говорят, что его видели сидящим на берегу возле старой бани с застывшим, как будто замороженным лицом. Лучше бы он заплакал, говорили сердобольные сельчане и советовали Варваре, матери, поскорей отправить его на учебу. Вскоре так и случилось: парень уехал поступать в то же училище, где раньше учился его брат.

После его отъезда кто-то из его друзей рассказал удивительную вещь: оказывается, в смерти брата парень обвинял одну местную девушку - Райку Ч., которая утонула четыре года тому назад, купаясь под этой баней в реке. Ее нашли не сразу, течение в этом месте довольно быстрое, тело девушки унесло далеко за пределы села, в конце концов ее выловили рыбаки. Девушка эта только-только закончила школу, но никуда, как другие выпускники, поступать не поехала. Как выяснилось потом, она была беременна. И виноват в этом, как говорили знающие люди, не кто иной, а именно тот парень, умерший в бане. В тот год он как раз приехал из армии и на первых же танцах в сельском клубе заметил и выделил в толпе старшеклассниц, которые всеми правдами и неправдами ухитрялись проникать во взрослые танцы, совершенно зрелую на вид симпатичную Райку. Они стали встречаться. Конечно, родители девушки были против того, чтобы их несовершеннолетняя дочь встречалась с взрослым парнем, и всячески препятствовали этому. Благодаря их сопротивлению роман еще больше разгорелся. Подружки таскали записки от одной стороны к другой, и молодые все равно ухитрялись встречаться. И если любовь девчонки, для которой это было первое серьезное чувство, все больше разгоралась, то парень вроде как стал остывать. Возможно, кто-то его приструнил из вышестоящего звена, была одна такая ретивая инструкторша в райкоме комсомола, которая сама была бы не прочь прибрать такого парня к рукам, тем более года уже поджимали. А тут какая-то малолетка путается под ногами… А как далеко зашло у них дело, может, в селе и не знали.

В общем, к весне парень, так сказать, сдулся и не знал, куда спрятаться от влюбленной девчонки. В то же время он, видимо, боялся ее родителей и не мог ее сразу взять и отшить, а когда узнал о ее беременности, вообще чуть не наложил в штаны. Дело было как раз аккурат после выпускного бала. Они встретились на берегу реки, где у них произошел последний откровенный разговор. Сейчас, конечно, трудно строить предположение, что там между ними произошло, что такого он ей сказал, но девчонка с того дня буквально стала таять от тоски. Веселая и озорная от природы, она закрылась дома и никуда не выходила, перестала следить за собой, подурнела. Свою лепту, скорей всего, внесли и родители, особенно языкастая мать. Однажды девочки-соседки позвали ее искупаться возле старой бани. В тот день стоял очень жаркий душный день, и девушка нехотя пошла с девочками на реку. Путь лежал мимо бани, во дворе которой она увидела свою любовь. Он что-то делал там, кажется, колол дрова, а на завалинке сидела новая зазноба парня - та самая активистка-комсомолка, вся из себя причепуренная, в игривом сарафане, и звонко смеялась. Увлеченный разговором, парень даже не посмотрел в сторону девчоночьей стайки.

Через каких-то полчаса Рая утонет, а девочки, эти маленькие пигалицы, не смогут ее спасти. Начнется страшная гроза, а когда хватятся, побегут к моторкам, будет уже поздно. Так никто и не узнает, была ли это трагическая случайность или Рая покончила собой от несчастной любви. После Раиной гибели парень быстро уехал, так что и инструкторша осталась с носом. Об этом случае поговорили, поохали и вскоре забыли. Каждый год в этом селе, стоящем на берегу Лены, тонули люди, в основном молодые.

А через год про баню эту стали рассказывать нехорошие истории. По слухам, припозднившихся посетителей бани стала пугать молодая девушка, которая неожиданно появлялась перед ними в парной. Она была похожа на утопленницу, с длинными распущенными волосами, безумным взглядом она шарила руками перед собой, как будто кого-то искала и хотела утащить с собой.

В парную теперь стали заходить только скопом по три человека, не меньше, а если совсем не заходить, то какая тогда баня?! Женщин банное привидение вроде не трогало. Как-то оно возникло и перед братом того парня: он, как обычно, пришел, чтобы помочь матери с уборкой. Баня была еще теплая, вот он и решил сначала вымыться, попариться, залез на полку и лег. И даже чуток задремал, как вдруг перед ним откуда ни возьмись возникла какая-то странная белая фигура, которая как бы колыхалась в парном воздухе. От испуга он сразу проснулся, но фигура не растаяла, а, наоборот, пошла на него, протягивая к нему руки и скаля зубы. Воздух в парной наполнился тошнотворно-гнилостным запахом. От ужаса он, кажется, на минуту отключился, а когда опомнился, услышал в раздевалке голоса младших братьев. Им он ничего не рассказал, чтобы не пугать, хотя понял, кто это был. Это была Рая, она, наверное, искала брата и приняла его за него. Возможно, ее спугнули братишки, которые вовремя подоспели. А может, ей нужен был только брат. Кто знает… И она все равно нашла в конце концов того, кого ждала все это время и за кем охотилась…

Яна ПРОТОДЬЯКОНОВА,

«Эхо столицы»