Эпилог романа достоевского преступление и наказание. Эпилог и его роль в романе «Преступление и наказание

Достоевский «Преступление и наказание», эпилог, глава 1 – краткое содержание

На суде Раскольников во всех подробностях рассказал о своём преступлении. Настаивал, что пошёл на него по корыстным мотивам и по малодушию характера. Однако судьи были поражены, что деньгами он совсем не воспользовался, и даже не знал, что именно украл у процентщицы.

Преступление и наказание. Художественный фильм 1969 г. 2 серия

Порфирий сдержал слово и нигде не показал, что давно имел на Раскольникова подозрения. Разумихин представил в суд сведения, что Раскольников прежде из последних средств помогал одному бедному и чахоточному университетскому товарищу и отцу этого последнего. Узналось и то, что раз во время пожара Родион вытащил из горевшей квартиры двух маленьких детей и сам был при этом обожжен. Вследствие всего этого приговор ему оказался довольно милостивым: восемь лет каторги.

Пульхерии Александровне Дуня и Разумихин сказали, что Родя уехал далеко по важному деловому поручению. Она избегала расспрашивать подробности, делая вид, что всему верит. Вскоре бедная мать тяжело заболела и умерла. Из предсмертного бреда её выяснилось, что она почти всё поняла в ужасной судьбе сына.

Соня с помощью денег, оставленных ей Свидригайловым , последовала за Раскольниковым по этапу. Дуня вышла за Разумихина, и они готовились лет через 3-5, когда Разумихин кончит университет, тоже поехать в Сибирь. Соня писала им письма, сообщая, что Родион на каторге угрюм, отъединён от прочих заключённых, равнодушен к плохим условиям острога, а с нею часто груб.

См. полный текст этой главы.

Достоевский «Преступление и наказание», эпилог, глава 2 – краткое содержание

Равнодушный к тяжёлому быту, Раскольников, однако, страдал на каторге от уязвлённой гордости – и заболел от этого. На преступление своё и последующий провал он продолжал смотреть как на простой промах . Стыдился лишь того, что погиб глупо, что не вынес «решительного шага» и, стало быть, не имел права пойти на него. А потом побоялся убить себя, как Свидригайлов.

Он удивлялся, что его товарищи по каторге любили жизнь больше, чем те, что живут на воле. Его отделяла от них непроходимая пропасть. Раскольников ненавидели все, даже те, кто был гораздо преступнее. На второй неделе великого поста все разом напали на него, крича: «Ты безбожник! Ты в бога не веруешь! Убить тебя надо!» Он не погиб лишь чудом.

Но все каторжные очень полюбили Соню, хотя знали, что она последовала именно за ним. Эти грубые люди называли её «болезной нашей матушкой Софьей Семёновной», а Соня писала для них письма к их родным.

В болезни Раскольников увидел страшный сон , как микроскопические трихины вызвали на земле страшную болезнь. Они вселяли в людей сумасшествие: каждый считал одного себя во всём правым и начинал в бессмысленной злобе убивать других. По всему миру дрались и резались. Всё погибало. Спастись и начать новый род человечества на очищенной земле было предназначено лишь нескольким праведникам.

Соне редко разрешали навещать его в больнице, но она приходила посмотреть издали на окна. Раз Раскольников внезапно увидел её стоящей так, и что-то как бы пронзило в ту минуту его сердце.

Потом заболела Соня. Раскольников очень тосковал и заботился о ней. Но болезнь её оказалась не опасна.

Вскоре он ранним утром пошёл на работу в сарай на берегу реки. Перед работой он сел у берега и стал глядеть на реку и широкую степь за ней. Вдруг подле него очутилась осунувшаяся после болезни Соня в своём зелёном платке и, приветливо улыбаясь, протянула ему руку…

Что-то как бы подхватило его и бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В глазах Сони засветилось бесконечное счастье. Она поняла, что он бесконечно любит ее и что настала наконец эта минута… Их воскресила любовь.

Они положили ждать и терпеть семь оставшихся лет. Раскольников чувствовал, что воскрес, что обновилось всё его существо. Даже бывшие враги его среди каторжных, кажется, глядели на него иначе. Он ни о чём не размышлял. Вместо диалектики наступила жизнь.

Он пока не знал, что эта новая жизнь достанется ему не даром, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом…

«Я под судом и всё расскажу. Я всё запишу. Я для себя пишу, но пусть прочтут и другие, и все судьи мои, если хотят. Это исповедь. Ничего не утаю.

Как это все началось – нечего говорить. Начну прямо с того, как всё это исполнилось. Дней за пять до этого дня я ходил как сумасшедший. Никогда не скажу, что я был тогда и в самом деле сумасшедший, и не хочу себя этой ложью оправдывать. Не хочу, не хочу! Я был в полном уме. Я говорю только, что ходил как сумасшедший, и это правда было. Я всё по городу тогда ходил, так, слонялся, и до того доходило, что даже в забытье в какое-то впадал. Это, впрочем, могло быть отчасти и от голоду, потому что, уже целый месяц, право, не знаю, что ел. Хозяйка, видя, что я из университета вышел, не стала мне отпускать обеда. Так разве Настасья что от себя принесет. Впрочем, что ж я! совсем не в том главная причина была! голод был тут третьестепенная вещь и я очень хорошо помню, что даже и внимание не обращал во всё то самое последнее время: хочу ли я есть или нет? Даже не чувствовал. Всё, всё поглощалось моим проектом, чтоб привести его в исполнение. Я уже и не обдумывал его тогда, в последнее время, когда слонялся, потому что уже прежде всё было обдумано и всё порешил. А меня только тянуло, даже как-то механически тянуло поскорее всё исполнить и порешить, чтоб уже как-нибудь да развязаться с этим. А отказаться я не мог… не мог… Я болен делался, и если б это продлилось еще долее, то с ума бы сошел, или всё на себя доказал, или… уж и не знаю, что было бы.

По правде, во всю эту последнюю неделю хорошо и отчетливо помню только то, как встретился с Мармеладовым. Впрочем, это, может быть, потому, что я давно уже ни с кем тогда не встречался и всё оставался один, так что встреча с каким бы то ни было человеком как бы заклеймилась во мне. Об Мармеладове же потому особенно запишу, что во всем моем деле эта встреча играет большую дальнейшую роль. Это ровно за четыре дня до девятого числа было. Остальная же вся неделя у меня, как в тумане, мелькает. Иное припоминаю теперь с необыкновенною ясностию, а другое как будто во сне только видел. Про весь тот день, как Мармеладова встретил, совершенно ничего не помню. Совершенно. В девять часов вечера – так я думаю – очутился я в C-м переулке подле распивочной. В распивочные доселе я никогда не входил, и теперь вошел не по тому одному, что меня действительно мучила ужасная жажда и хотелось пива выпить, а потому, что вдруг, неизвестно почему, захотелось хоть с какими-нибудь людьми столкнуться. Иначе я бы упал на улице, голова хотела треснуть, и хоть для меня тогда было неосторожно входить, но я уж не рассуждал и вошел.

Даже не помню и того отчетливо, как я подошел к застойке, снял свое серебряное крошечное колечко, из какого-то монастыря, от матери еще досталось, и как-то уговорился, что мне дадут за него бутылку пива. Затем я сел, и, как выпил первый стакан, мысли мои тотчас, в одну минуту какую-нибудь, прояснели, и затем весь этот вечер, с этого первого стакана, я помню так, как будто он в памяти у меня отчеканился.

В распивочной было мало народу. Когда я вошел, вышла целая толпа, человек пять, с одной девкой и с гармонией. Остались потом один пьяный, который спал или дремал на лавке, товарищ его, толстый, в сибирке, который сидел хмельной, но немного, тоже за пивом, и Мармеладов, которого я до тех пор никогда не встречал. Сидел он за полштофом и изредка отпивал из него, наливая в стаканчик и посматривая кругом, в каком-то как мне показалось, даже волнении. Потому во всё это время вошло человека два, три, не помню хорошо каких. Всё голь. А я сам был совершенно в лохмотьях.

Хозяин распивочной был в другой комнате, но часто входил в нашу, спускаясь к нам вниз по ступенькам. Он был в сапогах с красными отворотами, в сибирке и в страшно засаленном атласном черном жилете. За застойкой стоял, кроме того, мальчик и был еще другой мальчик, который подавал, если что спрашивали. Стояли крошеные огурцы, ржаные сухари и какая-то соленая рыба. Атмосфера была душная, да и погода тогда стояла знойная, жаркая, июльская, так что в распивочной было даже нестерпимо сидеть, и всё до того было пропитано винным запахом, что, мне кажется, с одного этого воздуха можно в десять минут было пьяным напиться.

Я невольно обратил внимание на Мармеладова, может быть именно потому, что и сам он обращал на меня внимание, и кажется, с самого начала ему хотелось ужасно заговорить, – и именно со мной, на тех же, которые были кроме нас в распивочной, он, видимо, с пренебрежением смотрел и даже чуть не свысока, считая себя принадлежащим к более высшему обществу. Это был человек лет сорока пяти, среднего роста, с проседью и с большой лысиной, с отекшим от постоянного пьянства желтым, даже зеленоватым лицом и с припухшими веками, из-за которых светились крошечные, как щелочки, но одушевленные глаза. Взгляд его даже мое обратил внимание; а я ничем тогда, кроме одного, не мог особенно интересоваться. Но во взгляде этом светилась какая-то восторженность. Пожалуй, и смысл, и ум, и в то же время тотчас же как бы безумие, – не умею иначе выразиться. Одет он был в какой-то оборванный фрак с совершенно осыпавшимися пуговицами, в нанковый жилет, из-под которого виднелась манишка, вся скомканная, запачканная и залитая (VII, 96–99). И наконец, после возвращения в Петербург в ноябре – декабре 1865 г. форма повествования от лица Раскольникова была оставлена и заменена дававшей более широкие возможности для изображения картины окружающего мира и психологического анализа души героя формой повествования от автора. Достоевский так писал о мотивах, побудивших его предпочесть такую форму: «Перерыть все вопросы в этом романе. Рассказ от себя, а не от него. Если же исповедь, то уж слишком до последней крайности, надо все уяснять. Чтоб каждое мгновение рассказа всё было ясно <…> Исповедью в иных пунктах будет не целомудренно и трудно себе представить, для чего написано. Но от автора. Нужно слишком много наивности и откровенности. Предположить нужно автора существом всеведущим и не погрешающим, выставляющим всем на вид одного из членов нового поколения» (VII, 146, 148–149).

I

Сибирь. На берегу широкой, пустынной реки стоит город, один из административных центров России; в городе крепость, в крепости острог. В остроге уже девять месяцев заключен ссыльно-каторжный второго разряда, Родион Раскольников. Со дня преступления его прошло почти полтора года. Судопроизводство по делу его прошло без больших затруднений. Преступник твердо, точно и ясно поддерживал свое показание, не запутывая обстоятельств, не смягчая их в свою пользу, не искажая фактов, не забывая малейшей подробности. Он рассказал до последней черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада (деревянной дощечки с металлическою полоской), который оказался у убитой старухи в руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за ним студент, передав всё, что они между собой говорили; как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень на дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены были вещи и кошелек. Одним словом, дело вышло ясное. Следователи и судьи очень удивлялись, между прочим, тому, что он спрятал кошелек и вещи под камень, не воспользовавшись ими, а пуще всего тому, что он не только не помнил в подробности всех вещей, собственно им похищенных, но даже в числе их ошибся. То, собственно, обстоятельство, что он ни разу не открыл кошелька и не знал даже, сколько именно в нем лежит денег, показалось невероятным (в кошельке оказалось триста семнадцать рублей серебром и три двугривенных; от долгого лежанья под камнем некоторые верхние, самые крупные, бумажки чрезвычайно попортились). Долго добивались разузнать: почему именно подсудимый в одном этом обстоятельстве лжет, тогда как во всем другом сознается добровольно и правдиво? Наконец, некоторые (особенно из психологов) допустили даже возможность того, что и действительно он не заглядывал в кошелек, а потому и не знал, что в нем было, и, не зная, так и снес под камень, но тут же из этого и заключали, что самое преступление не могло иначе и случиться как при некотором временном умопомешательстве, так сказать, при болезненной мономании убийства и грабежа, без дальнейших целей и расчетов на выгоду. Тут, кстати, подоспела новейшая модная теория временного умопомешательства, которую так часто стараются применять в наше время к иным преступникам. К тому же давнишнее ипохондрическое состояние Раскольникова было заявлено до точности многими свидетелями, доктором Зосимовым, прежними его товарищами, хозяйкой, прислугой. Всё это сильно способствовало заключению, что Раскольников не совсем похож на обыкновенного убийцу, разбойника и грабителя, но что тут что-то другое. К величайшей досаде защищавших это мнение, сам преступник почти не пробовал защищать себя; на окончательные вопросы: что именно могло склонить его к смертоубийству и что побудило его совершить грабеж, он отвечал весьма ясно, с самою грубою точностью, что причиной всему было его скверное положение, его нищета и беспомощность, желание упрочить первые шаги своей жизненной карьеры с помощью, по крайней мере, трех тысяч рублей, которые он рассчитывал найти у убитой. Решился же он на убийство вследствие своего легкомысленного и малодушного характера, раздраженного, сверх того, лишениями и неудачами. На вопросы же, что именно побудило его явиться с повинною, прямо отвечал, что чистосердечное раскаяние. Всё это было почти уже грубо... Приговор, однако ж, оказался милостивее, чем можно было ожидать, судя по совершенному преступлению, и, может быть, именно потому, что преступник не только не хотел оправдываться, но даже как бы изъявлял желание сам еще более обвинить себя. Все странные и особенные обстоятельства дела были приняты во внимание. Болезненное и бедственное состояние преступника до совершения преступления не подвергалось ни малейшему сомнению. То, что он не воспользовался ограбленным, зачтено частию за действие пробудившегося раскаяния, частию за несовершенно здравое состояние умственных способностей во время совершения преступления. Обстоятельство нечаянного убийства Лизаветы даже послужило примером, подкрепляющим последнее предположение: человек совершает два убийства и в то же время забывает, что дверь стоит отпертая! Наконец, явка с повинною, в то самое время, когда дело необыкновенно запуталось вследствие ложного показания на себя упавшего духом изувера (Николая) и, кроме того, когда на настоящего преступника не только ясных улик, но даже и подозрений почти не имелось (Порфирий Петрович вполне сдержал слово), всё это окончательно способствовало смягчению участи обвиненного. Объявились, кроме того, совершенно неожиданно и другие обстоятельства, сильно благоприятствовавшие подсудимому. Бывший студент Разумихин откопал откуда-то сведения и представил доказательства, что преступник Раскольников, в бытность свою в университете, из последних средств своих помогал одному своему бедному и чахоточному университетскому товарищу и почти содержал его в продолжение полугода. Когда же тот умер, ходил за оставшимся в живых старым и расслабленным отцом умершего товарища (который содержал и кормил своего отца своими трудами чуть не с тринадцатилетнего возраста), поместил наконец этого старика в больницу, и когда тот тоже умер, похоронил его. Все эти сведения имели некоторое благоприятное влияние на решение судьбы Раскольникова. Сама бывшая хозяйка его, мать умершей невесты Раскольникова, вдова Зарницына, засвидетельствовала тоже, что, когда они еще жили в другом доме, у Пяти углов, Раскольников во время пожара, ночью, вытащил из одной квартиры, уже загоревшейся, двух маленьких детей, и был при этом обожжен. Этот факт был тщательно расследован и довольно хорошо засвидетельствован многими свидетелями. Одним словом, кончилось тем, что преступник присужден был к каторжной работе второго разряда, на срок всего только восьми лет, во уважение явки с повинною и некоторых облегчающих вину обстоятельств. Еще в начале процесса мать Раскольникова сделалась больна. Дуня и Разумихин нашли возможным увезти ее из Петербурга на всё время суда. Разумихин выбрал город на железной дороге и в близком расстоянии от Петербурга, чтоб иметь возможность регулярно следить за всеми обстоятельствами процесса и в то же время как можно чаще видеться с Авдотьей Романовной. Болезнь Пульхерии Александровны была какая-то странная, нервная и сопровождалась чем-то вроде помешательства, если не совершенно, то, по крайней мере, отчасти. Дуня, воротившись с последнего свидания с братом, застала мать уже совсем больною, в жару и в бреду. В этот же вечер сговорилась она с Разумихиным, что именно отвечать матери на ее расспросы о брате, и даже выдумала вместе с ним, для матери, целую историю об отъезде Раскольникова куда-то далеко, на границу России, по одному частному поручению, которое доставит ему наконец и деньги, и известность. Но их поразило, что ни об чем об этом сама Пульхерия Александровна ни тогда, ни потом не расспрашивала. Напротив, у ней у самой оказалась целая история о внезапном отъезде сына; она со слезами рассказывала, как он приходил к ней прощаться; давала при этом знать намеками, что только ей одной известны многие весьма важные и таинственные обстоятельства и что у Роди много весьма сильных врагов, так что ему надо даже скрываться. Что же касается до будущей карьеры его, то она тоже казалась ей несомненною и блестящею, когда пройдут некоторые враждебные обстоятельства; уверяла Разумихина, что сын ее будет со временем даже человеком государственным, что доказывает его статья и его блестящий литературный талант. Статью эту она читала беспрерывно, читала иногда даже вслух, чуть не спала вместе с нею, а все-таки, где именно находится теперь Родя, почти не расспрашивала, несмотря даже на то, что с нею видимо избегали об этом разговаривать, — что уже одно могло возбудить ее мнительность. Стали, наконец, бояться этого странного молчания Пульхерии Александровны насчет некоторых пунктов. Она, например, даже не жаловалась на то, что от него нет писем, тогда как прежде, живя в своем городке, только и жила одною надеждой и одним ожиданием получить поскорее письмо от возлюбленного Роди. Последнее обстоятельство было уж слишком необъяснимо и сильно беспокоило Дуню; ей приходила мысль, что мать, пожалуй, предчувствует что-нибудь ужасное в судьбе сына и боится расспрашивать, чтобы не узнать чего-нибудь еще ужаснее. Во всяком случае, Дуня ясно видела, что Пульхерия Александровна не в здравом состоянии рассудка. Раза два, впрочем, случилось, что она сама так навела разговор, что невозможно было, отвечая ей, не упомянуть о том, где именно находится теперь Родя; когда же ответы поневоле должны были выйти неудовлетворительными и подозрительными, она стала вдруг чрезвычайно печальна, угрюма и молчалива, что продолжалось весьма долгое время. Дуня увидела наконец, что трудно лгать и выдумывать, и пришла к окончательному заключению, что лучше уж совершенно молчать об известных пунктах; но всё более и более становилось ясно до очевидности, что бедная мать подозревает что-то ужасное. Дуня припомнила, между прочим, слова брата, что мать вслушивалась в ее бред, в ночь накануне того последнего рокового дня, после сцены ее с Свидригайловым: не расслышала ли она чего-нибудь тогда? Часто, иногда после нескольких дней и даже недель угрюмого, мрачного молчания и безмолвных слез, больная как-то истерически оживлялась и начинала вдруг говорить вслух, почти не умолкая, о своем сыне, о своих надеждах, о будущем... Фантазии ее были иногда очень странны. Ее тешили, ей поддакивали (она сама, может быть, видела ясно, что ей поддакивают и только тешат ее), но она все-таки говорила... Пять месяцев спустя после явки преступника с повинной последовал его приговор. Разумихин виделся с ним в тюрьме, когда только это было возможно. Соня тоже. Наконец последовала и разлука; Дуня поклялась брату, что эта разлука не навеки; Разумихин тоже. В молодой и горячей голове Разумихина твердо укрепился проект положить в будущие три-четыре года, по возможности, хоть начало будущего состояния, скопить хоть несколько денег и переехать в Сибирь, где почва богата во всех отношениях, а работников, людей и капиталов мало; там поселиться в том самом городе, где будет Родя, и... всем вместе начать новую жизнь. Прощаясь, все плакали. Раскольников самые последние дни был очень задумчив, много расспрашивал о матери, постоянно о ней беспокоился. Даже уж очень о ней мучился, что тревожило Дуню. Узнав в подробности о болезненном настроении матери, он стал очень мрачен. С Соней он был почему-то особенно неговорлив во всё время. Соня, с помощью денег, оставленных ей Свидригайловым, давно уже собралась и изготовилась последовать за партией арестантов, в которой будет отправлен и он. Об этом никогда ни слова не было упомянуто между ею и Раскольниковым; но оба знали, что это так будет. В самое последнее прощанье он странно улыбался на пламенные удостоверения сестры и Разумихина о счастливой их будущности, когда он выйдет из каторги, и предрек, что болезненное состояние матери кончится вскоре бедой. Он и Соня наконец отправились. Два месяца спустя Дунечка вышла замуж за Разумихина. Свадьба была грустная и тихая. Из приглашенных был, впрочем, Порфирий Петрович и Зосимов. Во всё последнее время Разумихин имел вид твердо решившегося человека. Дуня верила слепо, что он выполнит все свои намерения, да и не могла не верить: в этом человеке виднелась железная воля. Между прочим, он стал опять слушать университетские лекции, чтобы кончить курс. У них обоих составлялись поминутно планы будущего; оба твердо рассчитывали чрез пять лет наверное переселиться в Сибирь. До той же поры надеялись там на Соню... Пульхерия Александровна с радостью благословила дочь на брак с Разумихиным; но после этого брака стала как будто еще грустнее и озабоченнее. Чтобы доставить ей приятную минуту, Разумихин сообщил ей, между прочим, факт о студенте и дряхлом его отце и о том, что Родя был обожжен и даже хворал, спасши от смерти, прошлого года, двух малюток. Оба известия довели и без того расстроенную рассудком Пульхерию Александровну почти до восторженного состояния. Она беспрерывно говорила об этом, вступала в разговор и на улице (хотя Дуня постоянно сопровождала ее). В публичных каретах, в лавках, поймав хоть какого-нибудь слушателя, наводила разговор на своего сына, на его статью, как он помогал студенту, был обожжен на пожаре и прочее. Дунечка даже не знала, как удержать ее. Уж кроме опасности такого восторженного, болезненного настроения, одно уже то грозило бедой, что кто-нибудь мог припомнить фамилию Раскольникова по бывшему судебному делу и заговорить об этом. Пульхерия Александровна узнала даже адрес матери двух спасенных от пожара малюток и хотела непременно отправиться к ней. Наконец беспокойство ее возросло до крайних пределов. Она иногда вдруг начинала плакать, часто заболевала и в жару бредила. Однажды, поутру, она объявила прямо, что по ее расчетам скоро должен прибыть Родя, что она помнит, как он, прощаясь с нею, сам упоминал, что именно чрез девять месяцев надо ожидать его. Стала всё прибирать в квартире и готовиться к встрече, стала отделывать назначавшуюся ему комнату (свою собственную), отчищать мебель, мыть и надевать новые занавески и прочее. Дуня встревожилась, но молчала и даже помогала ей устраивать комнату к приему брата. После тревожного дня, проведенного в беспрерывных фантазиях, в радостных грезах и слезах, в ночь она заболела и наутро была уже в жару и в бреду. Открылась горячка. Чрез две недели она умерла. В бреду вырывались у ней слова, по которым можно было заключить, что она гораздо более подозревала в ужасной судьбе сына, чем даже предполагали. Раскольников долго не знал о смерти матери, хотя корреспонденция с Петербургом установилась еще с самого начала водворения его в Сибири. Устроилась она чрез Соню, которая аккуратно каждый месяц писала в Петербург на имя Разумихина и аккуратно каждый месяц получала из Петербурга ответ. Письма Сони казались сперва Дуне и Разумихину как-то сухими и неудовлетворительными; но под конец оба они нашли, что и писать лучше невозможно, потому что и из этих писем в результате получалось все-таки самое полное и точное представление о судьбе их несчастного брата. Письма Сони были наполняемы самою обыденною действительностью, самым простым и ясным описанием всей обстановки каторжной жизни Раскольникова. Тут не было ни изложения собственных надежд ее, ни загадок о будущем, ни описаний собственных чувств. Вместо попыток разъяснения его душевного настроения и вообще всей внутренней его жизни стояли одни факты, то есть собственные слова его, подробные известия о состоянии его здоровья, чего он пожелал тогда-то при свидании, о чем попросил ее, что поручил ей, и прочее. Все эти известия сообщались с чрезвычайною подробностью. Образ несчастного брата под конец выступил сам собою, нарисовался точно и ясно; тут не могло быть и ошибок, потому что всё были верные факты. Но мало отрадного могли вывести Дуня и муж ее по этим известиям, особенно вначале. Соня беспрерывно сообщала, что он постоянно угрюм, несловоохотлив и даже почти нисколько не интересуется известиями, которые она ему сообщает каждый раз из получаемых ею писем; что он спрашивает иногда о матери; и когда она, видя, что он уже предугадывает истину, сообщила ему наконец об ее смерти, то, к удивлению ее, даже и известие о смерти матери на него как бы не очень сильно подействовало, по крайней мере так показалось ей с наружного вида. Она сообщала, между прочим, что, несмотря на то, что он, по-видимому, так углублен в самого себя и ото всех как бы заперся, — к новой жизни своей он отнесся очень прямо и просто; что он ясно понимает свое положение, не ожидает вблизи ничего лучшего, не имеет никаких легкомысленных надежд (что так свойственно в его положении) и ничему почти не удивляется среди новой окружающей его обстановки, так мало похожей на что-нибудь прежнее. Сообщила она, что здоровье его удовлетворительно. Он ходит на работы, от которых не уклоняется и на которые не напрашивается. К пище почти равнодушен, но что эта пища, кроме воскресных и праздничных дней, так дурна, что наконец он с охотой принял от нее, Сони, несколько денег, чтобы завести у себя ежедневный чай; насчет всего же остального просил ее не беспокоиться, уверяя, что все эти заботы о нем только досаждают ему. Далее Соня сообщала, что помещение его в остроге общее со всеми; внутренности их казарм она не видала, но заключает, что там тесно, безобразно и нездорово; что он спит на нарах, подстилая под себя войлок, и другого ничего не хочет себе устроить. Но что живет он так грубо и бедно вовсе не по какому-нибудь предвзятому плану или намерению, а так просто от невнимания и наружного равнодушия к своей судьбе. Соня прямо писала, что он, особенно вначале, не только не интересовался ее посещениями, но даже почти досадовал на нее, был несловоохотлив и даже груб с нею, но что под конец эти свидания обратились у него в привычку и даже чуть не в потребность, так что он очень даже тосковал, когда она несколько дней была больна и не могла посещать его. Видится же она с ним по праздникам у острожных ворот или в кордегардии, куда его вызывают к ней на несколько минут; по будням же на работах, куда она заходит к нему, или в мастерских, или на кирпичных заводах, или в сараях на берегу Иртыша. Про себя Соня уведомляла, что ей удалось приобресть в городе даже некоторые знакомства и покровительства; что она занимается шитьем, и так как в городе почти нет модистки, то стала во многих домах даже необходимою; не упоминала только, что чрез нее и Раскольников получил покровительство начальства, что ему облегчаемы были работы, и прочее. Наконец пришло известие (Дуня даже приметила некоторое особенное волнение и тревогу в ее последних письмах), что он всех чуждается, что в остроге каторжные его не полюбили; что он молчит по целым дням и становится очень бледен. Вдруг, в последнем письме, Соня написала, что он заболел весьма серьезно и лежит в госпитале, в арестантской палате...

Сибирь. На берегу широкой, пустынной реки стоит город, один из административных центров России; в городе крепость, в крепости острог. В остроге уже девять месяцев заключен ссыльно-каторжный второго разряда, Родион Раскольников. Со дня преступления его прошло почти полтора года.

На суде Раскольников ничего не скрывал. Следователя и судей поразило то обстоятельство, что он спрятал кошелек и вещи под камень, не воспользовавшись ими и даже не зная, что и сколько похитил, сколько денег в кошельке. Это позволило сделать им заключение, что преступление было совершено «при некотором временном умопомешательстве» – «преступник не только не хотел оправдываться, но даже как бы изъявлял желание сам еще более обвинить себя». Все это, а также чистосердечное признание, способствовало смягчению приговора.

Во внимание были приняты и другие обстоятельства, благоприятные для подсудимого: во время учебы в университете он содержал из последних своих средств чахоточного товарища, а после его смерти ухаживал за его больным отцом, устроил его в больницу, а когда он умер, похоронил. Квартирная хозяйка Раскольникова сообщила на суде, что он однажды спас от пожара двух маленьких детей, получив при этом ожоги. Судьи учли все обстоятельства, и преступник был приговорен всего к восьми годам каторги.

Пульхерия Александровна, которую все уверяли, что сын ее уехал куда-то за границу, тем не менее душой чув- ствовала, что с ним произошло что-то зловещее, и жила лишь ожиданием письма от Родиона. С каждым днем ее состояние становилось все серьезнее и вскоре она умерла. Дуня вышла замуж за Разумихина. Среди приглашенных на скромную свадьбу были Порфирий Петрович и Зосимов. Разумихин возобновил занятия в университете и собирался через несколько лет переселиться в Сибирь, поближе к Родиону. Дуня поддерживала его в этом.

Соня, используя деньги Свидригайлова, которые он оставил ей перед смертью, отправилась в Сибирь, и в письмах регулярно сообщала обо всем Дуне и Разумихину. Она довольно часто виделась с Раскольниковым, который по ее словам, ничем не интересовался и находился в мрачном настроении, был угрюм и несловоохотлив. Он ясно понимал свое положение, не ожидал от будущего ничего хорошего, не питал никаких надежд и ничему не удивлялся из того, что видел вокруг. От работы он не уклонялся, но и не напрашивался, к пище был почти равнодушен, жил в общей камере. Соня писала, что в первое время Раскольников «не особо интересовался ее посещениями», но спустя некоторое время ощутил потребность в них, и даже иногда, когда Соня не могла прийти к нему, тосковал. Про себя Соня сообщала, что она за это время познакомилась с некоторыми влиятельными людьми, зарабатывала себе на жизнь шитьем и достигла в этом деле больших успехов, так как в городе не было модистки. Но в письмах Соня не упоминала, что благодаря ее знакомым, начальство стало лучше относится к Раскольникову, в частности облегчило его работы. В последнем письме Соня сообщала, что Родион серьезно заболел и был помещен в госпиталь.



Он был болен уже давно; но не ужасы каторжной жизни, не работы, не пища, не бритая голова, не лоскутное платье сломили его: о! что ему было до всех этих мук и истязаний! Напротив, он даже рад был работе: измучившись на работе физически, он по крайней мере добывал себе несколько часов спокойного сна. И что значила для него пища – эти пустые щи с тараканами? Студентом, во время прежней жизни, он часто и того не имел. Платье его было тепло и приспособлено к его образу жизни. Кандалов он даже на себе не чувствовал. Стыдиться ли ему было своей бритой головы и половинчатой куртки? Но пред кем? Пред Соней? Соня боялась его, и пред нею ли было ему стыдиться?

А что же? Он стыдился даже и пред Соней, которую мучил за это своим презрительным и грубым обращением. Но не бритой головы и кандалов он стыдился: его гордость сильно была уязвлена; он и заболел от уязвленной гордости. О, как бы счастлив он был, если бы мог сам обвинить себя! Он бы снес тогда все, даже стыд и позор. Но он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаху, который со всяким мог случиться. Он стыдился именно того, что он, Раскольников, погиб так слепо, безнадежно, глухо и глупо, по какому-то приговору слепой судьбы, и должен смириться и покориться пред «бессмыслицей» какого-то приговора, если хочет сколько-нибудь успокоить себя...

И хотя бы судьба послала ему раскаяние – жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут! О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы – ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении.

По крайней мере, он мог бы злиться на свою глупость, как и злился он прежде на безобразные и глупейшие действия свои, которые довели его до острога. Но теперь, уже в остроге, на свободе, он вновь обсудил и обдумал все прежние свои поступки и совсем не нашел их так глупыми и безобразными, как казались они ему в то роковое время, прежде.

«Чем, чем, – думал он, – моя мысль была глупее других мыслей и теорий, роящихся и сталкивающихся одна с другой на свете, с тех пор как этот свет стоит? Стоит только посмотреть на дело совершенно независимым, широким и избавленным от обыденных влияний взглядом, и тогда, конечно, моя мысль окажется вовсе не так... странною. О отрицатели и мудрецы в пятачок серебра, зачем вы останавливаетесь на полдороге!..

Вот в чем одном признавал он свое преступление: только в том, что не вынес его и сделал явку с повинною.

В остроге Раскольников жил, многого не замечая. Но со временем он стал многому удивляться, в частности той пропасти, которая лежала между ним и всеми находившимися здесь людьми. Ссыльные не любили его и старались избегать. Спустя некоторое время они стали его ненавидеть.

Неразрешим был для него еще один вопрос: почему все они так полюбили Соню? Она у них не заискивала; встречали они ее редко, иногда только на работах, когда она приходила на одну минутку, чтобы повидать его. А между тем все уже знали ее, знали и то, что она за ним последовала, знали, как она живет, где живет. Денег она им не давала, особенных услуг не оказывала. Раз только, на рождестве, принесла она на весь острог подаяние: пирогов и калачей. Но мало-помалу между ними и Соней завязались некоторые более близкие отношения: она писала им письма к их родным и отправляла их на почту. Их родственники и родственницы, приезжавшие в город, оставляли, по указанию их, в руках Сони вещи для них и даже деньги. Жены их и любовницы знали ее и ходили к ней. И когда она являлась на работах, приходя к Раскольникову, или встречалась с партией арестантов, идущих на работы, – все снимали шапки, все кланялись: «Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!» – говорили эти грубые, клейменые каторжные этому маленькому и худенькому созданию. Она улыбалась и откланивалась, и все они любили, когда она им улыбалась. Они любили даже ее походку, оборачивались посмотреть ей вслед, как она идет, и хвалили ее; хвалили ее даже за то, что она такая маленькая, даже уж не знали, за что похвалить. К ней даже ходили лечиться.

Во время болезни Раскольников долгое время находился в бреду. Ему мерещилось, что мир должен погибнуть из-за какой-то невиданной болезни; уцелеть должны были лишь немногие, избранные; пораженные микробом люди сходили с ума, считая конечной истиной любую свою мысль, любое убеждение; каждый был убежден, что истина заключена в нем одном и никто не знал, что добро, а что зло; все погибало.

Все время болезни Раскольникова Соня дежурила под его окнами, и однажды он случайно увидел ее в окно. Два дня Соня не приходила. Вернувшись в острог, Родион узнал, что она больна и лежит дома. Узнав, что Раскольников о ней беспокоится, Соня отправила ему записку, в которой сообщила, что она уже выздоравливает, что болезнь ее не опасна и что скоро она придет повидаться с ним.

На следующий день, когда Раскольников работал на обжиге печи у реки, к нему подошла Соня и робко протянула ему руку.

Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже не подавала совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением брал ее руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во все время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила в глубокой скорби. Но теперь их руки не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего не выговорил и опустил свои глаза в землю. Они были одни, их никто не видел. Конвойный на ту пору отворотился.

Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же, наконец, эта минута...

Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого.

Они решили ждать и терпеть.

Им оставалось еще семь лет; а до тех пор столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастия! Но он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим, а она – она ведь и жила только одною его жизнью!

Вечером того же дня, когда уже заперли казармы, Раскольников лежал на нарах и думал о ней. В этот день ему даже показалось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. Он припомнил теперь это, но ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться?

Он думал об ней. Он вспомнил, как он постоянно ее мучил и терзал ее сердце; вспомнил ее бедное, худенькое личико, но его почти и не мучили теперь эти воспоминания: он знал, какою бесконечною любовью искупит он теперь все ее страдания...

Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал. Он не раскрыл ее и теперь, но одна мысль промелькнула в нем: «Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере...»

Она тоже весь этот день была в волнении, а в ночь даже опять захворала. Но она была до того счастлива, что почти испугалась своего счастия. Семь лет, только семь лет! В начале своего счастия, в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней. Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом...

"Преступление и наказание" - произведение, написанное Достоевским в 1866 году. В этой статье мы опишем краткое содержание эпилога. "Преступление и наказание" - роман, в котором затрагиваются важнейшие вопросы веры. В полной мере они раскрываются в двух небольших заключительных главах произведения. Именно они составляют эпилог романа "Преступление и наказание". Сочинение это было написано Достоевским во многом ради него. В этом вы убедитесь, ознакомившись с анализом эпилога, представленным в этой статье.

Время и место действия эпилога

Действие эпилога происходит в Сибири. Один из административных центров нашей страны находится на берегу пустынной, широкой реки. В городе этом расположена крепость, а в ней находится острог, в котором уже 9 месяцев заключен Родион Раскольников, ссыльно-каторжный. Прошло почти 1,5 года со дня преступления этого героя.

Приговор, вынесенный главному герою

Продолжаем описывать краткое содержание эпилога "Преступление и наказание". В нем рассказывается вкратце о событиях, предшествующих каторге Родиона. Раскольников ничего не скрывал на суде. Судей и следователя поразило обстоятельство, что он не воспользовался вещами и кошельком, спрятав их под камень, и не знал даже, сколько денег имеется там. Это позволило заключить, что преступление Родионом было совершено при "временном умопомешательстве". Это обстоятельство, а также несколько смягчило приговор.

Были приняты во внимание и другие моменты, для подсудимого благоприятные. Он содержал во время обучения в университете из последних средств товарища, страдавшего от чахотки, а после того, как тот умер, ухаживал за больным его отцом. Раскольников устроил этого человека в больницу и похоронил его, когда тот скончался. На суде квартирная хозяйка Родиона сообщила, что он спас однажды двух маленьких детей от пожара, при этом получив ожоги. Были учтены судьями все обстоятельства, на их основании преступник приговорен был лишь к 8 годам каторги.

Что произошло с Пульхерией Александровной, Разумихиным и Дуней?

Все уверяли Пульхерию Александровну, что ее сын уехал за границу. Однако она чувствовала душой, что с ним случилось что-то ужасное, и жила только ожиданием письма от Раскольникова. Ее состояние с каждым днем становилось все хуже, и вскоре эта женщина умерла. Разумихин женился на Дуне. Зосимов и Порфирий Петрович были в числе гостей, приглашенных на их скромную свадьбу. Разумихин свои занятия в университете возобновил, через несколько дней собирался переселиться поближе к Родиону, в Сибирь. В этом его поддерживала Дуня.

Поступок Сони

Во многом строится на образе этой девушки эпилог романа Достоевского без этой героини представить сложно.

Соня на деньги Свидригайлова, оставленные ей перед смертью, поехала в Сибирь, и регулярно в письмах сообщала обо всем Разумихину и Дуне. Довольно часто она навещала Раскольникова, который ничем не интересовался, по ее словам, и находился все время в мрачном настроении, был несловоохотлив и угрюм. Он понимал ясно свое положение, ничего хорошего от будущего не ожидал, никаких надежд не питал и не удивлялся ничему из того, что наблюдал вокруг. Он не уклонялся от работы, однако и не напрашивался, был равнодушен к пище, жил в общей камере.

Как писала Соня, Раскольников в первое время ее посещениями особо не интересовался, однако через некоторое время вдруг ощутил в них потребность и даже тосковал иногда, когда та прийти к нему не могла. Эта девушка сообщала про себя, что она познакомилась за это время с влиятельными людьми, зарабатывала шитьем себе на жизнь и даже достигла больших успехов в этом деле, поскольку не было модистки в городе. Однако Соня не упоминала в письмах, что с помощью ее знакомых начальство лучше стало относиться к Родиону, облегчило его работы. Девушка сообщала в последнем письме, что Раскольников тяжело заболел и его поместили в госпиталь.

Жизнь Раскольникова в остроге

Этот герой жил в остроге, не замечая многого. Со временем он стал удивляться некоторым вещам, например, пропасти, лежавшей между ним и остальными людьми, находившимися здесь. Ссыльные старались избегать Родиона, они не любили его, а через некоторое время начали ненавидеть, о чем упоминает Достоевский в финале произведения. В этом можно убедиться, если открыть эпилог ("Преступление и наказание").

Сон Раскольникова

Раскольников во время болезни находился долгое время в бреду. Этому герою все время мерещилось, что из-за невиданного недуга мир должен погибнуть, а уцелеть смогут лишь избранные. Люди, пораженные микробом, конечной истиной считая любую мысль свою, любое убеждение. Никто не знал, что хорошо, а что плохо, каждый был убежден, что правда заключена только в нем.

Продолжаем описывать произведение "Преступление и наказание" (краткое содержание эпилога). в структуре его имеет важное значение, поскольку символизирует трансформацию главного героя. Об этом мы еще расскажем подробнее в данной статье. Соня во время болезни Родиона дежурила под его окнами, и он случайно однажды увидел эту девушку. Соня после этого два дня не приходила. Родион, вернувшись в острог, узнал, что девушка больна, и поэтому лежит дома. Соня, узнав, что о ней беспокоится Раскольников, отправила ему записку, в которой писала, что уже выздоравливает и скоро придет с ним повидаться.

Объяснение с Соней

Когда на следующий день Родион работал у реки на обжиге печи, девушка подошла к нему и протянула робко руку. В этот раз Раскольников, который обычно брал ее как будто с отвращением, а саму Соню встречал с досадой, иногда молчал упорно во время посещения, взял руку девушки и не отпускал ее, а затем вдруг упал к ее ногам, обнимал ее колени и плакал. Влюбленные решили терпеть и ждать. Оставалось семь лет.

Начало новой жизни

Этой же ночью Родион взял Евангелие, лежавшее под подушкой, и открыл его. Книга эта принадлежала Соне, была той самой, из которой девушка читала Раскольникову о воскресении Лазаря. Родион думал в начале каторги, что она его замучит религией, будет навязывать книги и заговаривать о вере.

Однако она ни разу не сделала этого, даже не предложила Евангелия. Незадолго до болезни он сам попросил у ней его, но не раскрывал до сих пор. Однако теперь главный герой решил это сделать.

Девушка также была в волнении весь этот день, а ночью снова захворала. Но она была счастлива до того, что почти испугалась внезапного своего счастья. Всего лишь семь лет!

На этом Достоевский завершает свое произведение. Соответственно, заканчивается и краткое содержание эпилога "Преступление и наказание". О дальнейшей судьбе Сони и Родиона в нем не говорится, однако можно сделать вывод о том, что их ждет новая жизнь.

Структура романа, роль эпилога

Шестичастную структуру имеет роман Достоевского под названием "Преступление и наказание". Краткое содержание эпилога было представлено вам. Эпилог, как известно, - это заключительная глава произведения, которая знакомит читателей с дальнейшей судьбой героев. Эта часть романа является одной из сильнейших в произведении. Казалось бы, давно миновала кульминация, основные события уже произошли (преступление совершено, признание сделано, наказание приведено в исполнение), однако лишь в эпилоге на самом деле роман достигает истинного, духовного пика.

Структура эпилога

Данная часть (краткое содержание эпилога "Преступление и наказание" см. выше) освещает весьма значимый этап, которым ознаменовалось духовное развитие главного героя. Мы узнаем вначале, что тот, во всем признавшись на суде и много времени пробыв на каторге, в своем преступлении не раскаялся, своего отношения к нему не пересмотрел.

Единственное, на что сетовал Родион, что его расстраивало, было разочарование в себе за то, что он не смог вынести своего деяния и явился с повинной. О резком повороте во героя рассказывает нам автор только в конце произведения (эпилог романа "Преступление и наказание"). И его значение трудно переоценить.

Что чувствовал Раскольников после совершения преступления?

Как мы видим, свой поступок оценивает лишь с мирской точки зрения главный герой произведения "Преступление и наказание". Краткое содержание эпилога показывает, как изменился его внутренний мир. Вначале Раскольникова заботит только то, что подумают или скажут о нем люди.

Родион, рассуждая с таких позиций, недоумевает. Он не может понять, чем его преступление так страшно, если все остальные то же самое позволяют себе, а закон - только результат желания или прихоти отдельных людей. Из этого он делает вывод, что вина его состоит лишь в слабости, в том, что ему не удалось преодолеть нравственные муки.

О самой сути вопроса герой не задумывается, не считает, что убийство является страшным поступком, который противен человеческой природе. У него именно поэтому начались терзания. Но пока герой еще очень далек от этого открытия.

Духовный перелом на каторге

У Раскольникова на каторге происходит духовный перелом, который ознаменовал начало новой жизни. Его предвестником становится болезнь главного героя. Странные видения приходят ему в бреду. Душа Родиона в очередной раз делает ему подсказку, стремится направить на путь истинный.

Роль сна Раскольникова, который он увидел во время болезни

В сне, который видит Раскольников, через фантастический сюжет Достоевский передает собственную точку зрения по поводу распространения вокруг безбожных, нигилистических идей вроде той, которая была у Родиона. Этот сон не случайно описывается в произведении (эпилог романа "Преступление и наказание").

Анализ его можно провести следующий. Теории, подобные той, что была у Раскольникова, делают людей бесноватыми, безумными, заражают их. Но, что самое страшное, этого не замечают зараженные, которые мнят себя миссиями, избранными. Повальное увлечение такими идеями вырождает род человеческий. Только несколько непрочных душ, которые сохранили нравственную чистоту, способны спасти людей от уничтожения.

Именно сон изменил что-то в сознании Раскольникова. Он помог ему понять то, что давно чувствовал Родион. Он уяснил наконец, что любит Соню, что она - его поддержка, опора и спасение. Проснувшись, главный герой не осознает еще, что в нем произошла перемена, однако он чувствует в душе то, что бессознательно не любили в нем остальные заключенные: то, что он болен этой самой заразой. Имя ей - презрение к людям, гордыня, нелюбовь, безверие!

Истинная кульминация романа

Когда Родион видит Соню в очередной раз, наконец-то просыпается его душа, а глаза, открывшиеся заново, наполняются слезами. Сильная боль, но уже дарующая свет, а не беспросветная, бросает его к ногам Сони в рыданиях. Так очищается мятежное сердце главного героя.

Раскольников, открывшись любви к одному человеку, постепенно стал любить всех. Ведь недаром изменили отношение к нему другие каторжники, о чем упоминает Достоевский (эпилог романа "Преступление и наказание"). Анализ композиции позволяет судить о том, что именно в эпилоге - настоящая кульминация романа! Это торжество веры и любви. Раскольников наконец открыл впервые Евангелие, чем заканчивается эпилог.

"Преступление и наказание", краткое содержание которого мы рассмотрели, без этого финала потеряло бы значительную часть идей, которые хотел передать нам Достоевский. Именно в нем мы понимаем, что в жизни Раскольникова наступает новый момент - момент перерождения. И хотя писатель о дальнейшей судьбе Родиона нам не рассказывает, становится понятно, что жизнь эта будет уже совершенно другой. Между строчек в эпилоге звучат жизнеутверждающие, светлые аккорды, которые знаменуют духовное возрождение Раскольникова. В полной мере здесь раскрывается глубокая убежденность Достоевского в том, что каждый человек имеет Божественную искру в своем сердце.

Во многом произведение "Преступление и наказание" написано было именно ради данного эпилога. Достоевский утверждает в нем, что возрождение и прощение возможно для любого человека, даже если тот является ужасным преступником. Эпилог романа "Преступление и наказание", краткое содержание которого вы только что прочитали, дает каждому надежду на духовное возрождение. Необходимо для этого только раскаяние и "поворот" к людям, к любви, к миру, навстречу Богу. Именно для этого нужен был эпилог. "Преступление и наказание", краткое содержание которого, конечно, не передает всего величия этого произведения, - это роман о духовном возрождении, в которое не перестает верить писатель.



Просмотров