Эпилог преступление. Онлайн чтение книги преступление и наказание эпилог

Сибирь. На берегу широкой, пустынной реки стоит город, один из административных центров России; в городе крепость, в крепости острог. В остроге уже девять месяцев заключен ссыльно-каторжный второго разряда, Родион Раскольников. Со дня преступления его прошло почти полтора года.

На суде Раскольников ничего не скрывал. Следователя и судей поразило то обстоятельство, что он спрятал кошелек и вещи под камень, не воспользовавшись ими и даже не зная, что и сколько похитил, сколько денег в кошельке. Это позволило сделать им заключение, что преступление было совершено «при некотором временном умопомешательстве» – «преступник не только не хотел оправдываться, но даже как бы изъявлял желание сам еще более обвинить себя». Все это, а также чистосердечное признание, способствовало смягчению приговора.

Во внимание были приняты и другие обстоятельства, благоприятные для подсудимого: во время учебы в университете он содержал из последних своих средств чахоточного товарища, а после его смерти ухаживал за его больным отцом, устроил его в больницу, а когда он умер, похоронил. Квартирная хозяйка Раскольникова сообщила на суде, что он однажды спас от пожара двух маленьких детей, получив при этом ожоги. Судьи учли все обстоятельства, и преступник был приговорен всего к восьми годам каторги.

Пульхерия Александровна, которую все уверяли, что сын ее уехал куда-то за границу, тем не менее душой чув- ствовала, что с ним произошло что-то зловещее, и жила лишь ожиданием письма от Родиона. С каждым днем ее состояние становилось все серьезнее и вскоре она умерла. Дуня вышла замуж за Разумихина. Среди приглашенных на скромную свадьбу были Порфирий Петрович и Зосимов. Разумихин возобновил занятия в университете и собирался через несколько лет переселиться в Сибирь, поближе к Родиону. Дуня поддерживала его в этом.

Соня, используя деньги Свидригайлова, которые он оставил ей перед смертью, отправилась в Сибирь, и в письмах регулярно сообщала обо всем Дуне и Разумихину. Она довольно часто виделась с Раскольниковым, который по ее словам, ничем не интересовался и находился в мрачном настроении, был угрюм и несловоохотлив. Он ясно понимал свое положение, не ожидал от будущего ничего хорошего, не питал никаких надежд и ничему не удивлялся из того, что видел вокруг. От работы он не уклонялся, но и не напрашивался, к пище был почти равнодушен, жил в общей камере. Соня писала, что в первое время Раскольников «не особо интересовался ее посещениями», но спустя некоторое время ощутил потребность в них, и даже иногда, когда Соня не могла прийти к нему, тосковал. Про себя Соня сообщала, что она за это время познакомилась с некоторыми влиятельными людьми, зарабатывала себе на жизнь шитьем и достигла в этом деле больших успехов, так как в городе не было модистки. Но в письмах Соня не упоминала, что благодаря ее знакомым, начальство стало лучше относится к Раскольникову, в частности облегчило его работы. В последнем письме Соня сообщала, что Родион серьезно заболел и был помещен в госпиталь.

Он был болен уже давно; но не ужасы каторжной жизни, не работы, не пища, не бритая голова, не лоскутное платье сломили его: о! что ему было до всех этих мук и истязаний! Напротив, он даже рад был работе: измучившись на работе физически, он по крайней мере добывал себе несколько часов спокойного сна. И что значила для него пища – эти пустые щи с тараканами? Студентом, во время прежней жизни, он часто и того не имел. Платье его было тепло и приспособлено к его образу жизни. Кандалов он даже на себе не чувствовал. Стыдиться ли ему было своей бритой головы и половинчатой куртки? Но пред кем? Пред Соней? Соня боялась его, и пред нею ли было ему стыдиться?

А что же? Он стыдился даже и пред Соней, которую мучил за это своим презрительным и грубым обращением. Но не бритой головы и кандалов он стыдился: его гордость сильно была уязвлена; он и заболел от уязвленной гордости. О, как бы счастлив он был, если бы мог сам обвинить себя! Он бы снес тогда все, даже стыд и позор. Но он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаху, который со всяким мог случиться. Он стыдился именно того, что он, Раскольников, погиб так слепо, безнадежно, глухо и глупо, по какому-то приговору слепой судьбы, и должен смириться и покориться пред «бессмыслицей» какого-то приговора, если хочет сколько-нибудь успокоить себя...

И хотя бы судьба послала ему раскаяние – жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут! О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы – ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении.

По крайней мере, он мог бы злиться на свою глупость, как и злился он прежде на безобразные и глупейшие действия свои, которые довели его до острога. Но теперь, уже в остроге, на свободе, он вновь обсудил и обдумал все прежние свои поступки и совсем не нашел их так глупыми и безобразными, как казались они ему в то роковое время, прежде.

«Чем, чем, – думал он, – моя мысль была глупее других мыслей и теорий, роящихся и сталкивающихся одна с другой на свете, с тех пор как этот свет стоит? Стоит только посмотреть на дело совершенно независимым, широким и избавленным от обыденных влияний взглядом, и тогда, конечно, моя мысль окажется вовсе не так... странною. О отрицатели и мудрецы в пятачок серебра, зачем вы останавливаетесь на полдороге!..

Вот в чем одном признавал он свое преступление: только в том, что не вынес его и сделал явку с повинною.

В остроге Раскольников жил, многого не замечая. Но со временем он стал многому удивляться, в частности той пропасти, которая лежала между ним и всеми находившимися здесь людьми. Ссыльные не любили его и старались избегать. Спустя некоторое время они стали его ненавидеть.

Неразрешим был для него еще один вопрос: почему все они так полюбили Соню? Она у них не заискивала; встречали они ее редко, иногда только на работах, когда она приходила на одну минутку, чтобы повидать его. А между тем все уже знали ее, знали и то, что она за ним последовала, знали, как она живет, где живет. Денег она им не давала, особенных услуг не оказывала. Раз только, на рождестве, принесла она на весь острог подаяние: пирогов и калачей. Но мало-помалу между ними и Соней завязались некоторые более близкие отношения: она писала им письма к их родным и отправляла их на почту. Их родственники и родственницы, приезжавшие в город, оставляли, по указанию их, в руках Сони вещи для них и даже деньги. Жены их и любовницы знали ее и ходили к ней. И когда она являлась на работах, приходя к Раскольникову, или встречалась с партией арестантов, идущих на работы, – все снимали шапки, все кланялись: «Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!» – говорили эти грубые, клейменые каторжные этому маленькому и худенькому созданию. Она улыбалась и откланивалась, и все они любили, когда она им улыбалась. Они любили даже ее походку, оборачивались посмотреть ей вслед, как она идет, и хвалили ее; хвалили ее даже за то, что она такая маленькая, даже уж не знали, за что похвалить. К ней даже ходили лечиться.

Во время болезни Раскольников долгое время находился в бреду. Ему мерещилось, что мир должен погибнуть из-за какой-то невиданной болезни; уцелеть должны были лишь немногие, избранные; пораженные микробом люди сходили с ума, считая конечной истиной любую свою мысль, любое убеждение; каждый был убежден, что истина заключена в нем одном и никто не знал, что добро, а что зло; все погибало.

Все время болезни Раскольникова Соня дежурила под его окнами, и однажды он случайно увидел ее в окно. Два дня Соня не приходила. Вернувшись в острог, Родион узнал, что она больна и лежит дома. Узнав, что Раскольников о ней беспокоится, Соня отправила ему записку, в которой сообщила, что она уже выздоравливает, что болезнь ее не опасна и что скоро она придет повидаться с ним.

На следующий день, когда Раскольников работал на обжиге печи у реки, к нему подошла Соня и робко протянула ему руку.

Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже не подавала совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением брал ее руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во все время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила в глубокой скорби. Но теперь их руки не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего не выговорил и опустил свои глаза в землю. Они были одни, их никто не видел. Конвойный на ту пору отворотился.

Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же, наконец, эта минута...

Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого.

Они решили ждать и терпеть.

Им оставалось еще семь лет; а до тех пор столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастия! Но он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим, а она – она ведь и жила только одною его жизнью!

Вечером того же дня, когда уже заперли казармы, Раскольников лежал на нарах и думал о ней. В этот день ему даже показалось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. Он припомнил теперь это, но ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться?

Он думал об ней. Он вспомнил, как он постоянно ее мучил и терзал ее сердце; вспомнил ее бедное, худенькое личико, но его почти и не мучили теперь эти воспоминания: он знал, какою бесконечною любовью искупит он теперь все ее страдания...

Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал. Он не раскрыл ее и теперь, но одна мысль промелькнула в нем: «Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере...»

Она тоже весь этот день была в волнении, а в ночь даже опять захворала. Но она была до того счастлива, что почти испугалась своего счастия. Семь лет, только семь лет! В начале своего счастия, в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней. Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом...

Сибирь. На берегу широкой, пустынной реки стоит город, один из административных центров России; в городе крепость, в крепости острог. В остроге уже девять месяцев заключен ссыльно-каторжный второго разряда, Родион Раскольников. Со дня преступления его прошло почти полтора года.

Судопроизводство по делу его прошло без больших затруднений. Преступник твердо, точно и ясно поддерживал свое показание, не запутывая обстоятельств, не смягчая их в свою пользу, не искажая фактов, не забывая малейшей подробности. Он рассказал до последней черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада (деревянной дощечки с металлическою полоской), который оказался у убитой старухи в руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за ним студент, передав всё, что они между собой говорили; как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень на дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены были вещи и кошелек. Одним словом, дело вышло ясное. Следователи и судьи очень удивлялись, между прочим, тому, что он спрятал кошелек и вещи под камень, не воспользовавшись ими, а пуще всего тому, что он не только не помнил в подробности всех вещей, собственно им похищенных, но даже в числе их ошибся. То, собственно, обстоятельство, что он ни разу не открыл кошелька и не знал даже, сколько именно в нем лежит денег, показалось невероятным (в кошельке оказалось триста семнадцать рублей серебром и три двугривенных; от долгого лежанья под камнем некоторые верхние, самые крупные, бумажки чрезвычайно попортились). Долго добивались разузнать: почему именно подсудимый в одном этом обстоятельстве лжет, тогда как во всем другом сознается добровольно и правдиво? Наконец, некоторые (особенно из психологов) допустили даже возможность того, что и действительно он не заглядывал в кошелек, а потому и не знал, что в нем было, и, не зная, так и снес под камень, но тут же из этого и заключали, что самое преступление не могло иначе и случиться как при некотором временном умопомешательстве, так сказать, при болезненной мономании убийства и грабежа, без дальнейших целей и расчетов на выгоду. Тут, кстати, подоспела новейшая модная теория временного умопомешательства, которую так часто стараются применять в наше время к иным преступникам. К тому же давнишнее ипохондрическое состояние Раскольникова было заявлено до точности многими свидетелями, доктором Зосимовым, прежними его товарищами, хозяйкой, прислугой. Всё это сильно способствовало заключению, что Раскольников не совсем похож на обыкновенного убийцу, разбойника и грабителя, но что тут что-то другое. К величайшей досаде защищавших это мнение, сам преступник почти не пробовал защищать себя; на окончательные вопросы: что именно могло склонить его к смертоубийству и что побудило его совершить грабеж, он отвечал весьма ясно, с самою грубою точностью, что причиной всему было его скверное положение, его нищета и беспомощность, желание упрочить первые шаги своей жизненной карьеры с помощью, по крайней мере, трех тысяч рублей, которые он рассчитывал найти у убитой. Решился же он на убийство вследствие своего легкомысленного и малодушного характера, раздраженного, сверх того, лишениями и неудачами. На вопросы же, что именно побудило его явиться с повинною, прямо отвечал, что чистосердечное раскаяние. Всё это было почти уже грубо…

Приговор, однако ж, оказался милостивее, чем можно было ожидать, судя по совершенному преступлению, и, может быть, именно потому, что преступник не только не хотел оправдываться, но даже как бы изъявлял желание сам еще более обвинить себя. Все странные и особенные обстоятельства дела были приняты во внимание. Болезненное и бедственное состояние преступника до совершения преступления не подвергалось ни малейшему сомнению. То, что он не воспользовался ограбленным, зачтено частию за действие пробудившегося раскаяния, частию за несовершенно здравое состояние умственных способностей во время совершения преступления. Обстоятельство нечаянного убийства Лизаветы даже послужило примером, подкрепляющим последнее предположение: человек совершает два убийства и в то же время забывает, что дверь стоит отпертая! Наконец, явка с повинною, в то самое время, когда дело необыкновенно запуталось вследствие ложного показания на себя упавшего духом изувера (Николая) и, кроме того, когда на настоящего преступника не только ясных улик, но даже и подозрений почти не имелось (Порфирий Петрович вполне сдержал слово), всё это окончательно способствовало смягчению участи обвиненного.

Объявились, кроме того, совершенно неожиданно и другие обстоятельства, сильно благоприятствовавшие подсудимому. Бывший студент Разумихин откопал откуда-то сведения и представил доказательства, что преступник Раскольников, в бытность свою в университете, из последних средств своих помогал одному своему бедному и чахоточному университетскому товарищу и почти содержал его в продолжение полугода. Когда же тот умер, ходил за оставшимся в живых старым и расслабленным отцом умершего товарища (который содержал и кормил своего отца своими трудами чуть не с тринадцатилетнего возраста), поместил наконец этого старика в больницу, и когда тот тоже умер, похоронил его. Все эти сведения имели некоторое благоприятное влияние на решение судьбы Раскольникова. Сама бывшая хозяйка его, мать умершей невесты Раскольникова, вдова Зарницына, засвидетельствовала тоже, что, когда они еще жили в другом доме, у Пяти углов, Раскольников во время пожара, ночью, вытащил из одной квартиры, уже загоревшейся, двух маленьких детей, и был при этом обожжен. Этот факт был тщательно расследован и довольно хорошо засвидетельствован многими свидетелями. Одним словом, кончилось тем, что преступник присужден был к каторжной работе второго разряда, на срок всего только восьми лет, во уважение явки с повинною и некоторых облегчающих вину обстоятельств.

Еще в начале процесса мать Раскольникова сделалась больна. Дуня и Разумихин нашли возможным увезти ее из Петербурга на всё время суда. Разумихин выбрал город на железной дороге и в близком расстоянии от Петербурга, чтоб иметь возможность регулярно следить за всеми обстоятельствами процесса и в то же время как можно чаще видеться с Авдотьей Романовной. Болезнь Пульхерии Александровны была какая-то странная, нервная и сопровождалась чем-то вроде помешательства, если не совершенно, то, по крайней мере, отчасти. Дуня, воротившись с последнего свидания с братом, застала мать уже совсем больною, в жару и в бреду. В этот же вечер сговорилась она с Разумихиным, что именно отвечать матери на ее расспросы о брате, и даже выдумала вместе с ним, для матери, целую историю об отъезде Раскольникова куда-то далеко, на границу России, по одному частному поручению, которое доставит ему наконец и деньги, и известность. Но их поразило, что ни об чем об этом сама Пульхерия Александровна ни тогда, ни потом не расспрашивала. Напротив, у ней у самой оказалась целая история о внезапном отъезде сына; она со слезами рассказывала, как он приходил к ней прощаться; давала при этом знать намеками, что только ей одной известны многие весьма важные и таинственные обстоятельства и что у Роди много весьма сильных врагов, так что ему надо даже скрываться. Что же касается до будущей карьеры его, то она тоже казалась ей несомненною и блестящею, когда пройдут некоторые враждебные обстоятельства; уверяла Разумихина, что сын ее будет со временем даже человеком государственным, что доказывает его статья и его блестящий литературный талант. Статью эту она читала беспрерывно, читала иногда даже вслух, чуть не спала вместе с нею, а все-таки, где именно находится теперь Родя, почти не расспрашивала, несмотря даже на то, что с нею видимо избегали об этом разговаривать, - что уже одно могло возбудить ее мнительность. Стали, наконец, бояться этого странного молчания Пульхерии Александровны насчет некоторых пунктов. Она, например, даже не жаловалась на то, что от него нет писем, тогда как прежде, живя в своем городке, только и жила одною надеждой и одним ожиданием получить поскорее письмо от возлюбленного Роди. Последнее обстоятельство было уж слишком необъяснимо и сильно беспокоило Дуню; ей приходила мысль, что мать, пожалуй, предчувствует что-нибудь ужасное в судьбе сына и боится расспрашивать, чтобы не узнать чего-нибудь еще ужаснее. Во всяком случае, Дуня ясно видела, что Пульхерия Александровна не в здравом состоянии рассудка.

Раза два, впрочем, случилось, что она сама так навела разговор, что невозможно было, отвечая ей, не упомянуть о том, где именно находится теперь Родя; когда же ответы поневоле должны были выйти неудовлетворительными и подозрительными, она стала вдруг чрезвычайно печальна, угрюма и молчалива, что продолжалось весьма долгое время. Дуня увидела наконец, что трудно лгать и выдумывать, и пришла к окончательному заключению, что лучше уж совершенно молчать об известных пунктах; но всё более и более становилось ясно до очевидности, что бедная мать подозревает что-то ужасное. Дуня припомнила, между прочим, слова брата, что мать вслушивалась в ее бред, в ночь накануне того последнего рокового дня, после сцены ее с Свидригайловым: не расслышала ли она чего-нибудь тогда? Часто, иногда после нескольких дней и даже недель угрюмого, мрачного молчания и безмолвных слез, больная как-то истерически оживлялась и начинала вдруг говорить вслух, почти не умолкая, о своем сыне, о своих надеждах, о будущем… Фантазии ее были иногда очень странны. Ее тешили, ей поддакивали (она сама, может быть, видела ясно, что ей поддакивают и только тешат ее), но она все-таки говорила…

Пять месяцев спустя после явки преступника с повинной последовал его приговор. Разумихин виделся с ним в тюрьме, когда только это было возможно. Соня тоже. Наконец последовала и разлука; Дуня поклялась брату, что эта разлука не навеки; Разумихин тоже. В молодой и горячей голове Разумихина твердо укрепился проект положить в будущие три-четыре года, по возможности, хоть начало будущего состояния, скопить хоть несколько денег и переехать в Сибирь, где почва богата во всех отношениях, а работников, людей и капиталов мало; там поселиться в том самом городе, где будет Родя, и… всем вместе начать новую жизнь. Прощаясь, все плакали. Раскольников самые последние дни был очень задумчив, много расспрашивал о матери, постоянно о ней беспокоился. Даже уж очень о ней мучился, что тревожило Дуню. Узнав в подробности о болезненном настроении матери, он стал очень мрачен. С Соней он был почему-то особенно неговорлив во всё время. Соня, с помощью денег, оставленных ей Свидригайловым, давно уже собралась и изготовилась последовать за партией арестантов, в которой будет отправлен и он. Об этом никогда ни слова не было упомянуто между ею и Раскольниковым; но оба знали, что это так будет. В самое последнее прощанье он странно улыбался на пламенные удостоверения сестры и Разумихина о счастливой их будущности, когда он выйдет из каторги, и предрек, что болезненное состояние матери кончится вскоре бедой. Он и Соня наконец отправились.

Два месяца спустя Дунечка вышла замуж за Разумихина. Свадьба была грустная и тихая. Из приглашенных был, впрочем, Порфирий Петрович и Зосимов. Во всё последнее время Разумихин имел вид твердо решившегося человека. Дуня верила слепо, что он выполнит все свои намерения, да и не могла не верить: в этом человеке виднелась железная воля. Между прочим, он стал опять слушать университетские лекции, чтобы кончить курс. У них обоих составлялись поминутно планы будущего; оба твердо рассчитывали чрез пять лет наверное переселиться в Сибирь. До той же поры надеялись там на Соню…

Пульхерия Александровна с радостью благословила дочь на брак с Разумихиным; но после этого брака стала как будто еще грустнее и озабоченнее. Чтобы доставить ей приятную минуту, Разумихин сообщил ей, между прочим, факт о студенте и дряхлом его отце и о том, что Родя был обожжен и даже хворал, спасши от смерти, прошлого года, двух малюток. Оба известия довели и без того расстроенную рассудком Пульхерию Александровну почти до восторженного состояния. Она беспрерывно говорила об этом, вступала в разговор и на улице (хотя Дуня постоянно сопровождала ее). В публичных каретах, в лавках, поймав хоть какого-нибудь слушателя, наводила разговор на своего сына, на его статью, как он помогал студенту, был обожжен на пожаре и прочее. Дунечка даже не знала, как удержать ее. Уж кроме опасности такого восторженного, болезненного настроения, одно уже то грозило бедой, что кто-нибудь мог припомнить фамилию Раскольникова по бывшему судебному делу и заговорить об этом. Пульхерия Александровна узнала даже адрес матери двух спасенных от пожара малюток и хотела непременно отправиться к ней. Наконец беспокойство ее возросло до крайних пределов. Она иногда вдруг начинала плакать, часто заболевала и в жару бредила. Однажды, поутру, она объявила прямо, что по ее расчетам скоро должен прибыть Родя, что она помнит, как он, прощаясь с нею, сам упоминал, что именно чрез девять месяцев надо ожидать его. Стала всё прибирать в квартире и готовиться к встрече, стала отделывать назначавшуюся ему комнату (свою собственную), отчищать мебель, мыть и надевать новые занавески и прочее. Дуня встревожилась, но молчала и даже помогала ей устраивать комнату к приему брата. После тревожного дня, проведенного в беспрерывных фантазиях, в радостных грезах и слезах, в ночь она заболела и наутро была уже в жару и в бреду. Открылась горячка. Чрез две недели она умерла. В бреду вырывались у ней слова, по которым можно было заключить, что она гораздо более подозревала в ужасной судьбе сына, чем даже предполагали.

Раскольников долго не знал о смерти матери, хотя корреспонденция с Петербургом установилась еще с самого начала водворения его в Сибири. Устроилась она чрез Соню, которая аккуратно каждый месяц писала в Петербург на имя Разумихина и аккуратно каждый месяц получала из Петербурга ответ. Письма Сони казались сперва Дуне и Разумихину как-то сухими и неудовлетворительными; но под конец оба они нашли, что и писать лучше невозможно, потому что и из этих писем в результате получалось все-таки самое полное и точное представление о судьбе их несчастного брата. Письма Сони были наполняемы самою обыденною действительностью, самым простым и ясным описанием всей обстановки каторжной жизни Раскольникова. Тут не было ни изложения собственных надежд ее, ни загадок о будущем, ни описаний собственных чувств. Вместо попыток разъяснения его душевного настроения и вообще всей внутренней его жизни стояли одни факты, то есть собственные слова его, подробные известия о состоянии его здоровья, чего он пожелал тогда-то при свидании, о чем попросил ее, что поручил ей, и прочее. Все эти известия сообщались с чрезвычайною подробностью. Образ несчастного брата под конец выступил сам собою, нарисовался точно и ясно; тут не могло быть и ошибок, потому что всё были верные факты.

Но мало отрадного могли вывести Дуня и муж ее по этим известиям, особенно вначале. Соня беспрерывно сообщала, что он постоянно угрюм, несловоохотлив и даже почти нисколько не интересуется известиями, которые она ему сообщает каждый раз из получаемых ею писем; что он спрашивает иногда о матери; и когда она, видя, что он уже предугадывает истину, сообщила ему наконец об ее смерти, то, к удивлению ее, даже и известие о смерти матери на него как бы не очень сильно подействовало, по крайней мере так показалось ей с наружного вида. Она сообщала, между прочим, что, несмотря на то, что он, по-видимому, так углублен в самого себя и ото всех как бы заперся, - к новой жизни своей он отнесся очень прямо и просто; что он ясно понимает свое положение, не ожидает вблизи ничего лучшего, не имеет никаких легкомысленных надежд (что так свойственно в его положении) и ничему почти не удивляется среди новой окружающей его обстановки, так мало похожей на что-нибудь прежнее. Сообщила она, что здоровье его удовлетворительно. Он ходит на работы, от которых не уклоняется и на которые не напрашивается. К пище почти равнодушен, но что эта пища, кроме воскресных и праздничных дней, так дурна, что наконец он с охотой принял от нее, Сони, несколько денег, чтобы завести у себя ежедневный чай; насчет всего же остального просил ее не беспокоиться, уверяя, что все эти заботы о нем только досаждают ему. Далее Соня сообщала, что помещение его в остроге общее со всеми; внутренности их казарм она не видала, но заключает, что там тесно, безобразно и нездорово; что он спит на нарах, подстилая под себя войлок, и другого ничего не хочет себе устроить. Но что живет он так грубо и бедно вовсе не по какому-нибудь предвзятому плану или намерению, а так просто от невнимания и наружного равнодушия к своей судьбе. Соня прямо писала, что он, особенно вначале, не только не интересовался ее посещениями, но даже почти досадовал на нее, был несловоохотлив и даже груб с нею, но что под конец эти свидания обратились у него в привычку и даже чуть не в потребность, так что он очень даже тосковал, когда она несколько дней была больна и не могла посещать его. Видится же она с ним по праздникам у острожных ворот или в кордегардии, куда его вызывают к ней на несколько минут; по будням же на работах, куда она заходит к нему, или в мастерских, или на кирпичных заводах, или в сараях на берегу Иртыша. Про себя Соня уведомляла, что ей удалось приобресть в городе даже некоторые знакомства и покровительства; что она занимается шитьем, и так как в городе почти нет модистки, то стала во многих домах даже необходимою; не упоминала только, что чрез нее и Раскольников получил покровительство начальства, что ему облегчаемы были работы, и прочее. Наконец пришло известие (Дуня даже приметила некоторое особенное волнение и тревогу в ее последних письмах), что он всех чуждается, что в остроге каторжные его не полюбили; что он молчит по целым дням и становится очень бледен. Вдруг, в последнем письме, Соня написала, что он заболел весьма серьезно и лежит в госпитале, в арестантской палате…

II

Он был болен уже давно; но не ужасы каторжной жизни, не работы, не пища, не бритая голова, не лоскутное платье сломили его: о! что ему было до всех этих мук и истязаний! Напротив, он даже рад был работе: измучившись на работе физически, он по крайней мере добывал себе несколько часов спокойного сна. И что значила для него пища - эти пустые щи с тараканами? Студентом, во время прежней жизни, он часто и того не имел. Платье его было тепло и приспособлено к его образу жизни. Кандалов он даже на себе не чувствовал. Стыдиться ли ему было своей бритой головы и половинчатой куртки? Но пред кем? Пред Соней? Соня боялась его, и пред нею ли было ему стыдиться?

А что же? Он стыдился даже и пред Соней, которую мучил за это своим презрительным и грубым обращением. Но не бритой головы и кандалов он стыдился: его гордость сильно была уязвлена; он и заболел от уязвленной гордости. О, как бы счастлив он был, если бы мог сам обвинить себя! Он бы снес тогда всё, даже стыд и позор. Но он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаху , который со всяким мог случиться. Он стыдился именно того, что он, Раскольников, погиб так слепо, безнадежно, глухо и глупо, по какому-то приговору слепой судьбы, и должен смириться и покориться пред «бессмыслицей» какого-то приговора, если хочет сколько-нибудь успокоить себя.

Тревога беспредметная и бесцельная в настоящем, а в будущем одна беспрерывная жертва, которою ничего не приобреталось, - вот что предстояло ему на свете. И что в том, что чрез восемь лет ему будет только тридцать два года и можно снова начать еще жить! Зачем ему жить? Что иметь в виду? К чему стремиться? Жить, чтобы существовать? Но он тысячу раз и прежде готов был отдать свое существование за идею, за надежду, даже за фантазию. Одного существования всегда было мало ему; он всегда хотел большего. Может быть, по одной только силе своих желаний он и счел себя тогда человеком, которому более разрешено, чем другому.

И хотя бы судьба послала ему раскаяние - жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут! О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы - ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении.

По крайней мере, он мог бы злиться на свою глупость, как и злился он прежде на безобразные и глупейшие действия свои, которые довели его до острога. Но теперь, уже в остроге, на свободе , он вновь обсудил и обдумал все прежние свои поступки и совсем не нашел их так глупыми и безобразными, как казались они ему в то роковое время, прежде.

«Чем, чем, - думал он, - моя мысль была глупее других мыслей и теорий, роящихся и сталкивающихся одна с другой на свете, с тех пор как этот свет стоит? Стоит только посмотреть на дело совершенно независимым, широким и избавленным от обыденных влияний взглядом, и тогда, конечно, моя мысль окажется вовсе не так… странною. О отрицатели и мудрецы в пятачок серебра, зачем вы останавливаетесь на полдороге!

Ну чем мой поступок кажется им так безобразен? - говорил он себе. - Тем, что он - злодеяние? Что значит слово „злодеяние“? Совесть моя спокойна. Конечно, сделано уголовное преступление; конечно, нарушена буква закона и пролита кровь, ну и возьмите за букву закона мою голову… и довольно! Конечно, в таком случае даже многие благодетели человечества, не наследовавшие власти, а сами ее захватившие, должны бы были быть казнены при самых первых своих шагах. Но те люди вынесли свои шаги, и потому они правы , а я не вынес и, стало быть, я не имел права разрешить себе этот шаг».

Вот в чем одном признавал он свое преступление: только в том, что не вынес его и сделал явку с повинною.

Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя не убил? Зачем он стоял тогда над рекой и предпочел явку с повинною? Неужели такая сила в этом желании жить и так трудно одолеть его? Одолел же Свидригайлов, боявшийся смерти?

Он с мучением задавал себе этот вопрос и не мог понять, что уж и тогда, когда стоял над рекой, может быть, предчувствовал в себе и в убеждениях своих глубокую ложь. Он не понимал, что это предчувствие могло быть предвестником будущего перелома в жизни его, будущего воскресения его, будущего нового взгляда на жизнь.

Он скорее допускал тут одну только тупую тягость инстинкта, которую не ему было порвать и через которую он опять-таки был не в силах перешагнуть (за слабостию и ничтожностию). Он смотрел на каторжных товарищей своих и удивлялся: как тоже все они любили жизнь, как они дорожили ею! Именно ему показалось, что в остроге ее еще более любят и ценят, и более дорожат ею, чем на свободе. Каких страшных мук и истязаний не перенесли иные из них, например бродяги! Неужели уж столько может для них значить один какой-нибудь луч солнца, дремучий лес, где-нибудь в неведомой глуши холодный ключ, отмеченный еще с третьего года и о свидании с которым бродяга мечтает, как о свидании с любовницей, видит его во сне, зеленую травку кругом его, поющую птичку в кусте? Всматриваясь дальше, он видел примеры, еще более необъяснимые.

В остроге, в окружающей его среде, он, конечно, многого не замечал, да и не хотел совсем замечать. Он жил, как-то опустив глаза: ему омерзительно и невыносимо было смотреть. Но под конец многое стало удивлять его, и он, как-то поневоле, стал замечать то, чего прежде и не подозревал. Вообще же и наиболее стала удивлять его та страшная, та непроходимая пропасть, которая лежала между ним и всем этим людом. Казалось, он и они были разных наций. Он и они смотрели друг на друга недоверчиво и неприязненно. Он знал и понимал общие причины такого разъединения; но никогда не допускал он прежде, чтоб эти причины были на самом деле так глубоки и сильны. В остроге были тоже ссыльные поляки, политические преступники. Те просто считали весь этот люд за невежд и хлопов и презирали их свысока; но Раскольников не мог так смотреть: он ясно видел, что эти невежды во многом гораздо умнее этих самых поляков. Были тут и русские, тоже слишком презиравшие этот народ, - один бывший офицер и два семинариста; Раскольников ясно замечал и их ошибку.

Его же самого не любили и избегали все. Его даже стали под конец ненавидеть - почему? Он не знал того. Презирали его, смеялись над ним, смеялись над его преступлением те, которые были гораздо его преступнее.

Ты барин! - говорили ему. - Тебе ли было с топором ходить; не барское вовсе дело.

На второй неделе великого поста пришла ему очередь говеть вместе с своей казармой. Он ходил в церковь молиться вместе с другими. Из-за чего, он и сам не знал того, - произошла однажды ссора; все разом напали на него с остервенением.

Ты безбожник! Ты в бога не веруешь! - кричали ему. - Убить тебя надо.

Он никогда не говорил с ними о боге и о вере, но они хотели убить его как безбожника; он молчал и не возражал им. Один каторжный бросился было на него в решительном исступлении; Раскольников ожидал его спокойно и молча: бровь его не шевельнулась, ни одна черта его лица не дрогнула. Конвойный успел вовремя стать между ним и убийцей - не то пролилась бы кровь.

Неразрешим был для него еще один вопрос: почему все они так полюбили Соню? Она у них не заискивала; встречали они ее редко, иногда только на работах, когда она приходила на одну минутку, чтобы повидать его. А между тем все уже знали ее, знали и то, что она за ним последовала, знали, как она живет, где живет. Денег она им не давала, особенных услуг не оказывала. Раз только, на рождестве, принесла она на весь острог подаяние: пирогов и калачей. Но мало-помалу между ними и Соней завязались некоторые более близкие отношения: она писала им письма к их родным и отправляла их на почту. Их родственники и родственницы, приезжавшие в город, оставляли, по указанию их, в руках Сони вещи для них и даже деньги. Жены их и любовницы знали ее и ходили к ней. И когда она являлась на работах, приходя к Раскольникову, или встречалась с партией арестантов, идущих на работы, - все снимали шапки, все кланялись: «Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!» - говорили эти грубые, клейменые каторжные этому маленькому и худенькому созданию. Она улыбалась и откланивалась, и все они любили, когда она им улыбалась. Они любили даже ее походку, оборачивались посмотреть ей вслед, как она идет, и хвалили ее; хвалили ее даже за то, что она такая маленькая, даже уж не знали, за что похвалить. К ней даже ходили лечиться.

Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую. Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда еще лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, - но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса.

Раскольникова мучило то, что этот бессмысленный бред так грустно и так мучительно отзывается в его воспоминаниях, что так долго не проходит впечатление этих горячешных грез. Шла уже вторая неделя после Святой; стояли теплые, ясные, весенние дни; в арестантской палате отворили окна (решетчатые, под которыми ходил часовой). Соня, во всё время болезни его, могла только два раза его навестить в палате; каждый раз надо было испрашивать разрешения, а это было трудно. Но она часто приходила на госпитальный двор, под окна, особенно под вечер, а иногда так только, чтобы постоять на дворе минутку и хоть издали посмотреть на окна палаты. Однажды, под вечер, уже совсем почти выздоровевший Раскольников заснул; проснувшись, он нечаянно подошел к окну и вдруг увидел вдали, у госпитальных ворот, Соню. Она стояла и как бы чего-то ждала. Что-то как бы пронзило в ту минуту его сердце; он вздрогнул и поскорее отошел от окна. В следующий день Соня не приходила, на третий день тоже; он заметил, что ждет ее с беспокойством. Наконец его выписали. Придя в острог, он узнал от арестантов, что Софья Семеновна заболела, лежит дома и никуда не выходит.

Он был очень беспокоен, посылал о ней справляться. Скоро узнал он, что болезнь ее не опасна. Узнав в свою очередь, что он об ней так тоскует и заботится, Соня прислала ему записку, написанную карандашом, и уведомляла его, что ей гораздо легче, что у ней пустая, легкая простуда и что она скоро, очень скоро, придет повидаться с ним на работу. Когда он читал эту записку, сердце его сильно и больно билось.

День опять был ясный и теплый. Ранним утром, часов в шесть, он отправился на работу, на берег реки, где в сарае устроена была обжигательная печь для алебастра и где толкли его. Отправилось туда всего три работника. Один из арестантов взял конвойного и пошел с ним в крепость за каким-то инструментом; другой стал изготовлять дрова и накладывать в печь. Раскольников вышел из сарая на самый берег, сел на складенные у сарая бревна и стал глядеть на широкую и пустынную реку. С высокого берега открывалась широкая окрестность. С дальнего другого берега чуть слышно доносилась песня. Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили другие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его. Раскольников сидел, смотрел неподвижно, не отрываясь; мысль его переходила в грезы, в созерцание; он ни о чем не думал, но какая-то тоска волновала его и мучила.

Вдруг подле него очутилась Соня. Она подошла едва слышно и села с ним рядом. Было еще очень рано, утренний холодок еще не смягчился. На ней был ее бедный, старый бурнус и зеленый платок. Лицо ее еще носило признаки болезни, похудело, побледнело, осунулось. Она приветливо и радостно улыбнулась ему, но, по обыкновению, робко протянула ему свою руку.

Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже не подавала совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением брал ее руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во всё время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила в глубокой скорби. Но теперь их руки не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего не выговорил и опустил свои глаза в землю. Они были одни, их никто не видел. Конвойный на ту пору отворотился.

Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и всё лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она всё поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же наконец эта минута…

Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого.

Они положили ждать и терпеть. Им оставалось еще семь лет; а до тех пор столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастия! Но он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим, а она - она ведь и жила только одною его жизнью!

Вечером того же дня, когда уже заперли казармы, Раскольников лежал на нарах и думал о ней. В этот день ему даже показалось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. Он припомнил теперь это, но ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться?

Он думал об ней. Он вспомнил, как он постоянно ее мучил и терзал ее сердце; вспомнил ее бледное, худенькое личико, но его почти и не мучили теперь эти воспоминания: он знал, какою бесконечною любовью искупит он теперь все ее страдания.

Да и что такое эти все, все муки прошлого! Всё, даже преступление его, даже приговор и ссылка, казались ему теперь, в первом порыве, каким-то внешним, странным, как бы даже и не с ним случившимся фактом. Он, впрочем, не мог в этот вечер долго и постоянно о чем-нибудь думать, сосредоточиться на чем-нибудь мыслью; да он ничего бы и не разрешил теперь сознательно; он только чувствовал. Вместо диалектики наступила жизнь, и в сознании должно было выработаться что-то совершенно другое.

Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал.

Он не раскрыл ее и теперь, но одна мысль промелькнула в нем: «Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере…»

Она тоже весь этот день была в волнении, а в ночь даже опять захворала. Но она была до того счастлива, что почти испугалась своего счастья. Семь лет, только семь лет! В начале своего счастия, в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней. Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом…

Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью. Это могло бы составить тему нового рассказа, - но теперешний рассказ наш окончен.

Сибирь. На берегу широкой, пустынной реки стоит город, один из административных центров России; в городе крепость, в крепости острог. В остроге уже девять месяцев заключен ссыльнокаторжный второго разряда, Родион Раскольников. Со дня преступления его прошло почти полтора года.

На суде Раскольников ничего не скрывал. Следователя и судей поразило то обстоятельство, что он спрятал кошелек и вещи под камень, не воспользовавшись ими и даже не зная, что и сколько похитил, сколько денег в кошельке. Это позволило сделать им заключение, что преступление было совершено «при некотором временном умопомешательстве» - «преступник не только не хотел оправдываться, но даже как бы изъявлял желание сам еще более обвинить себя». Все это, а также чистосердечное признание, способствовало смягчению приговора.

Во внимание были приняты и другие обстоятельства, благоприятные для подсудимого: во время учебы в университете он содержал из последних своих средств чахоточного товарища, а после его смерти ухаживал за его больным отцом, устроил его в больницу, а когда он умер, похоронил. Квартирная хозяйка Раскольникова сообщила на суде, что он однажды спас от пожара двух маленьких детей, получив при этом ожоги. Судьи учли все обстоятельства, и преступник был приговорен всего к восьми годам каторги.

Пульхерия Александровна, которую все уверяли, что сын ее уехал куда-то за границу, тем не менее душой чувствовала, что с ним произошло что-то зловещее, и жила лишь ожиданием письма от Родиона. С каждым днем ее состояние становилось все серьезнее и вскоре она умерла. Дуня вышла замуж за Разумихина. Среди приглашенных на скромную свадьбу были Порфирий Петрович и Зосимов. Разумихин возобновил занятия в университете и собирался через несколько лет переселиться в Сибирь, поближе к Родиону. Дуня поддерживала его в этом.

Соня, используя деньги Свидригайлова, которые он оставил ей перед смертью, отправилась в Сибирь, и в письмах регулярно сообщала обо всем Дуне и Разумихину. Она довольно часто виделась с Раскольниковым, который по ее словам, ничем не интересовался и находился в мрачном настроении, был угрюм и несловоохотлив. Он ясно понимал свое положение, не ожидал от будущего ничего хорошего, не питал никаких надежд и ничему не удивлялся из того, что видел вокруг. От работы он не уклонялся, но и не напрашивался, к пище был почти равнодушен, жил в общей камере. Соня писала, что в первое время Раскольников «не особо интересовался ее посещениями», но спустя некоторое время ощутил потребность в них, и даже иногда, когда Соня не могла прийти к нему, тосковал. Про себя Соня сообщала, что она за это время познакомилась с некоторыми влиятельными людьми, зарабатывала себе на жизнь шитьем и достигла в этом деле больших успехов, так как в городе не было модистки. Но в письмах Соня не упоминала, что благодаря ее знакомым, начальство стало лучше относится к Раскольникову, в частности облегчило его работы. В последнем письме Соня сообщала, что Родион серьезно заболел и был помещен в госпиталь.

Он был болен уже давно; но не ужасы каторжной жизни, не работы, не пища, не бритая голова, не лоскутное платье сломили его: о! что ему было до всех этих мук и истязаний! Напротив, он даже рад был работе: измучившись на работе физически, он по крайней мере добывал себе несколько часов спокойного сна. И что значила для него пища - эти пустые щи с тараканами? Студентом, во время прежней жизни, он часто и того не имел. Платье его было тепло и приспособлено к его образу жизни. Кандалов он даже на себе не чувствовал. Стыдиться ли ему было своей бритой головы и половинчатой куртки? Но пред кем? Пред Соней? Соня боялась его, и пред нею ли было ему стыдиться?

А что же? Он стыдился даже и пред Соней, которую мучил за это своим презрительным и грубым обращением. Но не бритой головы и кандалов он стыдился: его гордость сильно была уязвлена; он и заболел от уязвленной гордости. О, как бы счастлив он был, если бы мог сам обвинить себя! Он бы снес тогда все, даже стыд и позор. Но он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаху, который со всяким мог случиться. Он стыдился именно того, что он, Раскольников, погиб так слепо, безнадежно, глухо и глупо, по какому-то приговору слепой судьбы, и должен смириться и покориться пред «бессмыслицей» какого-то приговора, если хочет сколько-нибудь успокоить себя...

И хотя бы судьба послала ему раскаяние - жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут! О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы - ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении.

По крайней мере, он мог бы злиться на свою глупость, как и злился он прежде на безобразные и глупейшие действия свои, которые довели его до острога. Но теперь, уже в остроге, на свободе, он вновь обсудил и обдумал все прежние свои поступки и совсем не нашел их так глупыми и безобразными, как казались они ему в то роковое время, прежде.

«Чем, чем, - думал он, - моя мысль была глупее других мыслей и теорий, роящихся и сталкивающихся одна с другой на свете, с тех пор как этот свет стоит? Стоит только посмотреть на дело совершенно независимым, широким и избавленным от обыденных влияний взглядом, и тогда, конечно, моя мысль окажется вовсе не так... странною. О отрицатели и мудрецы в пятачок серебра, зачем вы останавливаетесь на полдороге!..

Вот в чем одном признавал он свое преступление: только в том, что не вынес его и сделал явку с повинною.

В остроге Раскольников жил, многого не замечая. Но со временем он стал многому удивляться, в частности той пропасти, которая лежала между ним и всеми находившимися здесь людьми. Ссыльные не любили его и старались избегать. Спустя некоторое время они стали его ненавидеть.

Неразрешим был для него еще один вопрос: почему все они так полюбили Соню? Она у них не заискивала; встречали они ее редко, иногда только на работах, когда она приходила на одну минутку, чтобы повидать его. А между тем все уже знали ее, знали и то, что она за ним последовала, знали, как она живет, где живет. Денег она им не давала, особенных услуг не оказывала. Раз только, на рождестве, принесла она на весь острог подаяние: пирогов и калачей. Но мало-помалу между ними и Соней завязались некоторые более близкие отношения: она писала им письма к их родным и отправляла их на почту. Их родственники и родственницы, приезжавшие в город, оставляли, по указанию их, в руках Сони вещи для них и даже деньги. Жены их и любовницы знали ее и ходили к ней. И когда она являлась на работах, приходя к Раскольникову, или встречалась с партией арестантов, идущих на работы, - все снимали шапки, все кланялись: «Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!» - говорили эти грубые, клейменые каторжные этому маленькому и худенькому созданию. Она улыбалась и откланивалась, и все они любили, когда она им улыбалась. Они любили даже ее походку, оборачивались посмотреть ей вслед, как она идет, и хвалили ее; хвалили ее даже за то, что она такая маленькая, даже уж не знали, за что похвалить. К ней даже ходили лечиться.

Во время болезни Раскольников долгое время находился в бреду. Ему мерещилось, что мир должен погибнуть из-за какой-то невиданной болезни; уцелеть должны были лишь немногие, избранные; пораженные микробом люди сходили с ума, считая конечной истиной любую свою мысль, любое убеждение; каждый был убежден, что истина заключена в нем одном и никто не знал, что добро, а что зло; все погибало.

Все время болезни Раскольникова Соня дежурила под его окнами, и однажды он случайно увидел ее в окно. Два дня Соня не приходила. Вернувшись в острог, Родион узнал, что она больна и лежит дома. Узнав, что Раскольников о ней беспокоится, Соня отправила ему записку, в которой сообщила, что она уже выздоравливает, что болезнь ее не опасна и что скоро она придет повидаться с ним.

На следующий день, когда Раскольников работал на обжиге печи у реки, к нему подошла Соня и робко протянула ему руку.

Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже не подавала совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением брал ее руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во все время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила в глубокой скорби. Но теперь их руки не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего не выговорил и опустил свои глаза в землю. Они были одни, их никто не видел. Конвойный на ту пору отворотился.

Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же, наконец, эта минута...

Они хотели было говорить, но не могли. Слезы стояли в их глазах. Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновленного будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого.

Они решили ждать и терпеть.

Им оставалось еще семь лет; а до тех пор столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастия! Но он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим, а она - она ведь и жила только одною его жизнью!

Вечером того же дня, когда уже заперли казармы, Раскольников лежал на нарах и думал о ней. В этот день ему даже показалось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково. Он припомнил теперь это, но ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться?

Он думал об ней. Он вспомнил, как он постоянно ее мучил и терзал ее сердце; вспомнил ее бедное, худенькое личико, но его почти и не мучили теперь эти воспоминания: он знал, какою бесконечною любовью искупит он теперь все ее страдания...

Под подушкой его лежало Евангелие. Он взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал. Он не раскрыл ее и теперь, но одна мысль промелькнула в нем: «Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере...»

Она тоже весь этот день была в волнении, а в ночь даже опять захворала. Но она была до того счастлива, что почти испугалась своего счастия. Семь лет, только семь лет! В начале своего счастия, в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней. Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом...

Федор Михайлович Достоевский. Преступление и наказание, Часть шестая, Эпилог

* ЧАСТЬ ШЕСТАЯ *

A strange period began for Raskolnikov: it was as though a fog had fallen upon him and wrapped him in a dreary solitude from which there was no escape.

Для Раскольникова наступило странное время: точно туман упал вдруг перед ним и заключил его в безвыходное и тяжелое уединение.

Recalling that period long after, he believed that his mind had been clouded at times, and that it had continued so, with intervals, till the final catastrophe.

Припоминая это время потом, уже долго спустя, он догадывался, что сознание его иногда как бы тускнело и что так продолжалось, с некоторыми промежутками, вплоть до окончательной катастрофы.

He was convinced that he had been mistaken about many things at that time, for instance as to the date of certain events.

Он был убежден положительно, что во многом тогда ошибался, например в сроках и времени некоторых происшествий.

Anyway, when he tried later on to piece his recollections together, he learnt a great deal about himself from what other people told him.

По крайней мере, припоминая впоследствии и силясь уяснить себе припоминаемое, он многое узнал о себе самом, уже руководствуясь сведениями, полученными от посторонних.

He had mixed up incidents and had explained events as due to circumstances which existed only in his imagination.

Одно событие он смешивал, например, с другим; другое считал последствием происшествия, существовавшего только в его воображении.

At times he was a prey to agonies of morbid uneasiness, amounting sometimes to panic.

Порой овладевала им болезненно-мучительная тревога, перерождавшаяся даже в панический страх.

But he remembered, too, moments, hours, perhaps whole days, of complete apathy, which came upon him as a reaction from his previous terror and might be compared with the abnormal insensibility, sometimes seen in the dying.

Но он помнил тоже, что бывали минуты, часы даже, может быть, дни, полные апатии, овладевшей им, как бы в противоположность прежнему страху, - апатии, похожей на болезненно-равнодушное состояние иных умирающих.

He seemed to be trying in that latter stage to escape from a full and clear understanding of his position. Certain essential facts which required immediate consideration were particularly irksome to him. How glad he would have been to be free from some cares, the neglect of which would have threatened him with complete, inevitable ruin.

Вообще же в эти последние дни он и сам как бы старался убежать от ясного и полного понимания своего положения; иные насущные факты, требовавшие немедленного разъяснения, особенно тяготили его; но как рад бы он был освободиться и убежать от иных забот, забвение которых грозило, впрочем, полною и неминуемою гибелью в его положении.

He was particularly worried about Svidrigailov, he might be said to be permanently thinking of Svidrigailov.

Особенно тревожил его Свидригайлов: можно даже было сказать, что он как будто остановился на Свидригайлове.

From the time of Svidrigailov"s too menacing and unmistakable words in Sonia"s room at the moment of Katerina Ivanovna"s death, the normal working of his mind seemed to break down.

Со времени слишком грозных для него и слишком ясно высказанных слов Свидригайлова, в квартире у Сони, в минуту смерти Катерины Ивановны, как бы нарушилось обыкновенное течение его мыслей.

But although this new fact caused him extreme uneasiness, Raskolnikov was in no hurry for an explanation of it.

Но, несмотря на то, что этот новый факт чрезвычайно его беспокоил, Раскольников как-то не спешил разъяснением дела.

At times, finding himself in a solitary and remote part of the town, in some wretched eating-house, sitting alone lost in thought, hardly knowing how he had come there, he suddenly thought of Svidrigailov. He recognised suddenly, clearly, and with dismay that he ought at once to come to an understanding with that man and to make what terms he could.

Порой, вдруг находя себя где-нибудь в отдаленной и уединенной части города, в какомнибудь жалком трактире одного, за столом, в размышлении, и едва помня, как он попал сюда, он вспоминал вдруг о Свидригайлове: ему вдруг слишком ясно и тревожно сознавалось, что надо бы, как можно скорее, сговориться с этим человеком и, что возможно, порешить окончательно.

Walking outside the city gates one day, he positively fancied that they had fixed a meeting there, that he was waiting for Svidrigailov.

Один раз, зайдя куда-то за заставу, он даже вообразил себе, что здесь ждет Свидригайлова и что здесь назначено у них свидание.

Another time he woke up before daybreak lying on the ground under some bushes and could not at first understand how he had come there.

В другой раз он проснулся пред рассветом где-то на земле, в кустах, и почти не понимал, как забрел сюда.

But during the two or three days after Katerina Ivanovna"s death, he had two or three times met Svidrigailov at Sonia"s lodging, where he had gone aimlessly for a moment.

Впрочем, в эти дватри дня после смерти Катерины Ивановны он уже два раза встречался с Свидригайловым, всегда почти в квартире у Сони, куда он заходил как-то без цели, но всегда почти на минуту.

They exchanged a few words and made no reference to the vital subject, as though they were tacitly agreed not to speak of it for a time.

Они перекидывались всегда короткими словами и ни разу не заговорили о капитальном пункте, как будто между ними так само собою и условились, чтобы молчать об этом до времени.

Katerina Ivanovna"s body was still lying in the coffin, Svidrigailov was busy making arrangements for the funeral.

Тело Катерины Ивановны еще лежало в гробу. Свидригайлов распоряжался похоронами и хлопотал.

Sonia too was very busy.

Соня тоже была очень занята.

At their last meeting Svidrigailov informed Raskolnikov that he had made an arrangement, and a very satisfactory one, for Katerina Ivanovna"s children; that he had, through certain connections, succeeded in getting hold of certain personages by whose help the three orphans could be at once placed in very suitable institutions; that the money he had settled on them had been of great assistance, as it is much easier to place orphans with some property than destitute ones.

В последнюю встречу Свидригайлов объяснил Раскольникову, что с детьми Катерины Ивановны он как-то покончил, и покончил удачно; что у него, благодаря кой-каким связям, отыскались такие лица, с помощью которых можно было поместить всех троих сирот, немедленно, в весьма приличные для них заведения; что отложенные для них деньги тоже многому помогли, так как сирот с капиталом поместить гораздо легче, чем сирот нищих.

He said something too about Sonia and promised to come himself in a day or two to see Raskolnikov, mentioning that "he would like to consult with him, that there were things they must talk over...."

Сказал он что-то и про Соню, обещал как-нибудь зайти на днях сам к Раскольникову и упомянул, что "желал бы посоветоваться; что очень надо бы поговорить, что есть такие дела..."

This conversation took place in the passage on the stairs.

Разговор этот происходил в сенях, у лестницы.

Svidrigailov looked intently at Raskolnikov and suddenly, after a brief pause, dropping his voice, asked:

Свидригайлов пристально смотрел в глаза Раскольникову и вдруг, помолчав и понизив голос, спросил:

"But how is it, Rodion Romanovitch; you don"t seem yourself?

Да что вы, Родион Романыч, такой сам не свой?

You look and you listen, but you don"t seem to understand.

Право! Слушаете и глядите, а как будто не понимаете.

Вы ободритесь.

We"ll talk things over; I am only sorry, I"ve so much to do of my own business and other people"s.

Вот дайте поговорим: жаль только, что дела много и чужого, и своего...

Ah, Rodion Romanovitch," he added suddenly, "what all men need is fresh air, fresh air... more than anything!"

Эх, Родион Романыч, - прибавил он вдруг, - всем человекам надобно воздуху, воздуху-с... Прежде всего!

He moved to one side to make way for the priest and server, who were coming up the stairs.

Он вдруг посторонился, чтобы пропустить входившего на лестницу священника и дьячка.

They had come for the requiem service.

Они шли служить панихиду.

By Svidrigailov"s orders it was sung twice a day punctually.

По распоряжению Свидригайлова, панихиды служились два раза в день, аккуратно.

Svidrigailov went his way.

Свидригайлов пошел своею дорогой.

Raskolnikov stood still a moment, thought, and followed the priest into Sonia"s room.

Раскольников постоял, подумал и вошел вслед за священником в квартиру Сони.

He stood at the door.

Он стал в дверях.

They began quietly, slowly and mournfully singing the service.

Начиналась служба, тихо, чинно, грустно.

From his childhood the thought of death and the presence of death had something oppressive and mysteriously awful; and it was long since he had heard the requiem service.

В сознании о смерти и в ощущении присутствия смерти всегда для него было что-то тяжелое и мистическ...

Роман Федора Михайловича Достоевского «Преступление и наказание» был написан в 1866 году. Замысел произведения появился у писателя еще в 1859, когда он отбывал наказание на каторге. Изначально Достоевский собирался написать роман «Преступление и наказание» в форме исповеди, но в процессе работы первоначальная идея постепенно изменилась и, описывая свое новое произведение редактору журнала «Русский вестник» (в котором книгу впервые напечатали), автор характеризует роман как «психологический отчет одного произведения».

«Преступление и наказание» относится к литературному течению реализм, написано в жанре философско-психологического полифонического романа, так как идеи героев в произведении равноправны между собой, а автор стоит рядом с персонажами, а не над ними.

Составленное по «Преступлению и наказанию» краткое содержание по главам и частям позволяет ознакомиться с ключевыми моментами романа, подготовиться к уроку литературы в 10 классе или контрольной работе. Представленный на нашем сайте пересказ романа вы можете читать онлайн либо сохранить на любой электронный носитель.

Главные герои

Родион Раскольников – бедный студент, молодой, гордый, бескорыстный юноша. Он «был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен» .

Соня Мармеладова – родная дочь Мармеладова, пьяницы, бывшего титулярного советника. «Девушка малого роста, лет восемнадцати, худенькая, но довольно хорошенькая блондинка, с замечательными голубыми глазами» .

Петр Петрович Лужин – жених Дуни, расчетливый, «чопорный, осанистый, с осторожною и брюзгливою физиономией» господин сорока пяти лет.

Аркадий Иванович Свидригайлов – азартный игрок с противоречивым характером, переступивший через несколько жизней. «Человек лет пятидесяти, росту повыше среднего, дородный» .

Порфирий Петрович – пристав следственных дел, который занимался делом об убийстве старухи-процентщицы. «Человек лет тридцати пяти, росту пониже среднего, полный и даже с брюшком, выбритый, без усов и без бакенбард» . Человек умный, «скептик, циник» .

Разумихин – студент, друг Родиона. Очень неглупый молодой человек, хотя иногда простоватый, «наружность его была выразительная - высокий, худой, всегда худо выбритый, черноволосый. Иногда он буянил и слыл за силача» .

Дуня (Авдотья Романовна) Раскольникова – сестра Раскольникова, «твердая, благоразумная, терпеливая и великодушная, хотя и с пылким сердцем» девушка. «У нее были темно-русые, немного светлей, чем у брата; глаза почти черные, сверкающие, гордые и в то же время иногда, минутами, необыкновенно добрые» .

Другие персонажи

Алена Ивановна – старуха-процентщица, которую убил Раскольников.

Лизавета Ивановна – сестра старухи-процентщицы, «высокая, неуклюжая, робкая и смиренная девка, чуть не идиотка, тридцати пяти лет, бывшая в полном рабстве у сестры своей, работавшая на нее день и ночь, трепетавшая перед ней и терпевшая от нее даже побои» .

Семен Захарович Мармеладов – отец Сони, пьяница, «человек лет уже за пятьдесят, среднего роста и плотного сложения, с проседью и с большою лысиной» .

Екатерина Ивановна Мармеладова – женщина благородного происхождения (из разорившейся дворянской семьи), мачеха Сони, жена Мармеладова. «Ужасно похудевшая женщина, тонкая, довольно высокая и стройная, еще с прекрасными темно-русыми волосами» .

Пульхерия Александровна Раскольникова – мать Родиона, женщина сорока трех лет.

Зосимов – доктор, приятель Раскольникова 27-ми лет.

Заметов – письмоводитель в полицейском участке.

Настасья – кухарка хозяйки, у которой снимал комнату Раскольников.

Лебезятников – сосед Лужина по комнате.

Микола – красильщик, сознавшийся в убийстве старухи

Марфа Петровна Свидригайлова – жена Свидригайлова.

Полечка, Леня, Коля – дети Катерины Ивановны.

Часть первая

Глава 1

Главный герой романа Родион Раскольников находится в положении, граничащем с бедностью, он второй день почти ничего не ел и должен хозяйке квартиры приличную сумму за аренду. Юноша направляется к старухе-процентщице Алене Ивановне, обдумывая по дороге «загадочное» дело, мысли о котором тревожили его давно – герой собирался убить.

Придя к Алене Ивановне, Раскольников закладывает серебряные часы, при этом внимательно осматривая обстановку ее квартиры. Уходя, Родион обещает вскоре вернуться, чтобы заложить серебряную папиросницу.

Глава 2

Зайдя в распивочную, Раскольников знакомится там с титулярным советником Мармеладовым. Узнав, что Родион студент, опьяневший собеседник начинает рассуждать о бедности, высказываясь, что «бедность не порок, это истина, нищета - порок-с» , и рассказывает Родиону о своей семье. Его жена, Катерина Ивановна, имея на руках троих детей, вышла за него от безысходности, хотя была умной и образованной. Но Мармеладов пропивает все деньги, унося из дома последнее. Чтобы хоть как-то обеспечивать семью, его дочери, Соне Мармеладовой пришлось пойти на панель.

Раскольников решил провести пьяного Мармеладова домой, так как тот уже плохо держался на ногах. Студента поразила нищенская обстановка их жилья. Катерина Ивановна начинает ругать мужа, что снова пропил последние деньги и Раскольников, не желая ввязываться в ссору, уходит, по не понятным для себя причинам оставив им мелочь на подоконнике.

Глава 3

Раскольников жил в маленькой, с очень низким потолком комнате: «это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной» . В комнате было три старых стула, стол, большая софа в лохмотьях и маленький столик.

Родиону приходит письмо от матери Пульхерии Раскольниковой. Женщина писала, что его сестру Дуню, оклеветала семья Свидригайловых, в доме у которых девушка работала гувернанткой. Свидригайлов проявлял к ней недвусмысленные знаки внимания. Узнав об этом, Марфа Петровна, его жена, и начала оскорблять и унижать Дуню. Кроме того, к Дуне посватался сорокапятилетний надворный советник Петр Петрович Лужин с небольшим капиталом. Мать пишет, что вскоре они с сестрой приедут в Петербург, так как Лужин хочет устроить свадьбу как можно быстрее.

Глава 4

Раскольникова сильно встревожило письмо матери. Юноша понимает, что родные согласились на женитьбу Лужина и Дуни, только чтобы покончить с нищетой, однако юноша против этого брака. Раскольников понимает, что не вправе запретить Дуне выходить замуж за Лужина. И Родин вновь начал думать о мучившей его давно мысли (убийстве процентщицы).

Глава 5

Прогуливаясь по Островам, Раскольников решил перекусить куском пирога и водкой. Юноша давно не пил, поэтому почти сразу опьянел и, не дойдя домой, заснул в кустах. Ему приснился страшный сон: эпизод из детства, в котором мужики забивали старую лошадь. Маленький Родион не может ничего сделать, он подбегает к мертвой лошади, целует ее морду и, разозлившись, бросается на мужика с кулаками.

Проснувшись, Раскольников снова размышляет об убийстве процентщицы и сомневается, что сможет на него решиться. Проходя мимо базара на Сенной, юноша увидел сестру старухи – Лизавету. Из разговора Лизаветы с торговками, Раскольников узнает, что процентщица будет завтра в семь вечера одна дома. Юноша понимает, что теперь «все решено окончательно» .

Глава 6

Раскольников случайно слышит разговор студента и офицера о том, что старуха-процентщица недостойна жить, и если ее убить, то на ее деньги можно было бы помочь очень многим неимущим молодым людям. Родиона очень взволновало услышанное.

Придя домой, Раскольников, находясь в близком к бреду состоянии, начинает готовиться к убийству. Юноша пришил с внутренней стороны пальто под левой подмышкой петлю для топора так, чтобы, когда пальто было надето, топор не был заметен. Затем достал спрятанный в щели между диваном и полом «заклад» – дощечку, величиной с папиросочницу, обмотанную в бумагу и перевязанную тесемкой, которую собирался дать старухе для отвлечения внимания. Закончив приготовления, Родион украл в дворницкой топор и отправился к старухе.

Глава 7

Придя к процентщице, Родион переживал, что старуха заметит его волнение и не впустит, однако она берет «заклад», поверив, что это папиросочница, и пытается развязать тесемку. Юноша, понимая, что медлить нельзя, достает топор и опускает ей на голову обухом, старуха осела, Раскольников бьет ее второй раз, после чего понимает, что она уже умерла.

Раскольников достает из кармана старухи ключи и идет в ее комнату. Только он нашел богатства процентщицы в большой укладке (сундуке) и начал набивать ими карманы пальто и панталон, как неожиданно вернулась Лизавета. В растерянности, герой убивает и сестру старухи. Его охватывает ужас, но постепенно герой берет себя в руки, смывает кровь с рук, топора и сапог. Раскольников хотел уже уходить, но тут услышал на лестнице шаги: к старухе пришли клиенты. Переждав, пока они уйдут, Родион сам быстро покидает квартиру процентщицы. Вернувшись домой, юноша возвращает топор и, зайдя в свою комнату, не раздеваясь упал в забытьи на кровать.

Часть вторая

Глава 1

Раскольников проспал до трех часов дня. Проснувшись, герой вспоминает о содеянном. Он в ужасе пересматривает всю одежду, проверяя, не осталось ли на ней следов крови. Тут же находит взятые у процентщицы драгоценности, о которых совсем забыл и прячет их в угол комнаты, в дыру под обоями.

К Родиону приходит Настасья. Она принесла ему повестку от квартального: герою нужно было явиться в полицейскую контору. Родион нервничает, но в участке выясняется, что от него требуется только написать расписку с обязательством выплатить долг квартирной хозяйке.

Уже собираясь уходить из участка, Родион случайно слышит разговор полицейских об убийстве Алены Ивановны и падает в обморок. Все решают, что Раскольников болен и отпускают домой.

Глава 2

Опасаясь обыска, Родион прячет ценности старухи (кошелек с деньгами и драгоценности) под камень в безлюдном дворе, окруженном глухими стенами.

Глава 3

Вернувшись домой, Раскольников пробредил несколько дней, а очнувшись, увидел рядом с собой Разумихина и Настасью. Юноше приносят денежный перевод от матери, приславшей деньги на оплату жилья. Дмитрий рассказывает другу, что пока тот был болел, к Родиону несколько раз заходил полицейский Заметов и расспрашивал о его вещах.

Глава 4

К Раскольникову заходит еще один товарищ – студент-медик Зосимов. Он начинает разговор об убийстве Алены Ивановны и ее сестры Лизаветы, рассказывая, что в преступлении подозревают многих, в том числе красильщика Миколу, однако достоверных улик пока у полиции нет.

Глава 5

К Раскольникову приходит Петр Петрович Лужин. Раскольников упрекает мужчину, что тот собирается жениться на Дуне только для того, чтобы девушка до конца жизни была благодарна за избавление ее семьи от нищеты. Лужин пытается это отрицать. Рассерженный Раскольников выгоняет его.

Вслед за ним уходят и друзья Раскольникова. Разумихин переживает за друга, считая, что «у него что-то есть на уме! Что-то неподвижное, тяготящее» .

Глава 6

Случайно зайдя в распивочную «Хрустальный дворец» Раскольников встречает там Заметова. Обсуждая с ним дело об убийстве старухи, Родион высказывает свое мнение о том, как бы он действовал на месте убийцы. Студент спрашивает, что бы делал Заметов, если бы убийцей оказался он и почти напрямую говорит, что это он убил старуху. Заметов решает, что Родион сумасшедший и не верит в его виновность.

Гуляя по городу, Раскольников решает утопиться, но, передумав, в полубреду идет к дому убитой старухи-процентщицы. Там идет ремонт и студент заговаривает с рабочими о случившемся преступлении, все думают, что он сумасшедший.

Глава 7

По дороге к Разумихину Раскольников видит толпу, собравшуюся вокруг случайно сбитого, совершенно пьяного Мармеладова. Пострадавшего относят домой, он находится в тяжелом состоянии.
Перед смертью Мармеладов просит у Сони прощения и умирает у дочери на руках. Раскольников отдает все свои деньги на похороны Мармеладова.

Родион чувствует, что выздоравливает и идет в гости к Разумихину. Дмитрий провожает его домой. Подходя к дому, Раскольникова, студенты видят в его окнах свет. Когда друзья поднялись в комнату, оказалось, что к Родиону приехали мать и сестра. Увидев близких, Раскольников упал в обморок.

Часть третья

Глава 1

Придя в себя, Родион просит родных не беспокоиться. Беседуя с сестрой о Лужине, Раскольников требует, чтобы девушка отказала ему. Пульхерия Александровна хочет остаться присматривать за сыном, но Разумихин уговаривает женщин вернуться в гостиницу.

Разумихину очень понравилась Дуня, его привлекает ее красота: в ее внешности сила и самоуверенность соединялись с мягкостью и грациозностью.

Глава 2

С утра Разумихин навещает мать и сестру Раскольникова. Обсуждая Лужина, Пульхерия Александровна делится с Дмитрием, что с утра они получили письмо от Петра Петровича. Лужин пишет, что хочет навестить их, но просит, чтобы во время их встречи не присутствовал Родион. Мать и Дуня едут к Раскольникову.

Глава 3

Раскольников чувствует себя лучше. Студент рассказывает матери и сестре о том, как вчера отдал все свои деньги на похороны бедной семье. Раскольников замечает, что родные его боятся.
Заходит разговор о Лужине. Родиону неприятно, что Петр Петрович не проявляет должного внимания невесте. Юноше говорят о письме Петра Петровича, он готов сделать так, как посчитают правильным его родные. Дуня считает, что Родион непременно должен присутствовать во время визита Лужина.

Глава 4

К Раскольникову пришла Соня с приглашением на похороны Мармеладова. Несмотря на то, что репутация девушки не позволяет общаться ей на равных с матерью и сестрой Родиона, юноша представляет ее близким. Уходя, Дуня поклонилась Соне, чем очень сильно смутила девушку.

Когда Соня шла домой, ее начал преследовать какой-то незнакомец, оказавшийся ее соседом (дальше по сюжету становится ясно, что это был Свидригайлов).

Глава 5

Раскольников и Разумихин едут к Порфирию, так как Родион попросил друга познакомить его со следователем. Раскольников обращается к Порфирию с вопросом, как можно заявить свое право на вещи, которые он закладывал старухе. Следователь говорит, что ему нужно подать объявление в милицию, и что вещи его не пропали, так как помнит их среди изъятого следствием.

Обсуждая с Порфирием убийство процентщицы, юноша понимает, что его также подозревают. Порфирий вспоминает о статье Раскольникова. В ней Родион излагает собственную теорию о том, что люди делятся на «обыкновенных» (так называемый «материал») и «необыкновенных» (талантливых, способных сказать «новое слово»)»: «обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права переступать закона» . «А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные» . Порфирий спрашивает у Раскольникова, считает ли он себя таким «необыкновенным» человеком и способен ли он убить или ограбить, Раскольников отвечает, что «очень может быть» .

Уточняя детали дела, следователь спрашивает у Раскольникова, видел ли он, например, во время последнего визита к процентщице, красильщиков. Медля с ответом, юноша говорит, что не видел. Тут же Разумихин отвечает за друга, что тот был у старухи за три дня до убийства, когда красильщиков там еще не было, ведь они работали в день убийства. Студенты уходят от Порфирия.

Глава 6

Возле дома Родиона поджидал незнакомец, который назвал Родиона убийцей и, не пожелав объясниться, уходит.

Дома Раскольникова снова начала мучить лихорадка. Юноше приснился этот незнакомец, который манил его за собой к квартире старухи-процентщицы. Родион ударил Алену Ивановну по голове топором, но она смеется. Студент пытается убежать, но видит вокруг толпу осуждающих его людей. Родион просыпается.

К Раскольникову приходит Свидригайлов.

Часть четвертая

Глава 1

Раскольников не рад приходу Свидригайлова, так как из-за него серьезно подпортилась репутация Дуни. Аркадий Иванович высказывает мнение, что они с Родионом очень похожи: «одного поля ягоды» . Свидригайлов пытается уговорить Раскольникова устроить ему встречу с Дуней, так как его жена оставила девушке три тысячи, а он сам хотел бы дать Дуне десять тысяч за все причиненные ей неприятности. Родион отказывается устраивать их встречу.

Главы 2-3

Вечером Раскольников и Разумихин наведываются к маме и сестре Родиона. Лужин возмущен тем, что женщины не учли его просьбу, и не хочет при Раскольникове обсуждать детали свадьбы. Лужин напоминает Дуне, в каком бедственном положении находится ее семья, упрекая девушку в том, что она не осознает своего счастья. Дуня говорит, что не может выбирать между братом и женихом. Лужин сердится, они ссорятся, и девушка просит Петра Петровича уйти.

Глава 4

Раскольников приходит к Соне. «Сонина комната походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое» . Во время разговора юноша спрашивает, что теперь будет с девушкой, ведь на ней теперь почти сумасшедшая мать, брат и сестра. Соня говорит, что не может их оставить, ведь без нее они просто умрут от голода. Раскольников кланяется Соне в ноги, девушка думает, что юноша безумен, но Родион объясняет свой поступок: «Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился» .

Родион обращает внимание на лежащий на столе Новый Завет. Раскольников просит прочесть ему главу о воскресении Лазаря: «огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги» . Уходя, Родион обещает прийти на следующий день и рассказать Соне, кто убил Лизавету.

Весь их разговор слышал Свидригайлов, находящийся в соседней комнате.

Глава 5

На следующий день Раскольников приходит к Порфирию Петровичу с просьбой возвратить ему его вещи. Следователь снова пытается проверить юношу. Не выдержав, Родион, сильно нервничая, просит Порфирия наконец признать его виновным либо невиновным в убийстве старухи. Однако следователь уходит от ответа, сообщив, что в соседней комнате находится сюрприз, но не говорит юноше, какой.

Глава 6

Неожиданно для Раскольникова и Порфирия приводят красильщика Миколу, который при всех признается в убийстве Алены Ивановны. Раскольников возвращается домой и на пороге своей квартиры встречает того загадочного мещанина, который назвал его убийцей. Мужчина извиняется за свои слова: как оказалось, именно он был приготовленным Порфирием «сюрпризом» и теперь раскаивался в своей ошибке. Родион чувствует себя спокойней.

Часть пятая

Глава 1

Лужин считает, что в их ссоре с Дуней виноват исключительно Раскольников. Петр Петрович думает о том, что зря не дал Раскольниковым денег до свадьбы: это бы решило многие проблемы. Желая отомстить Родиону, Лужин просит своего соседа по комнате Лебезятникова, хорошо знакомого с Соней, позвать девушку к нему. Петр Петрович извиняется перед Соней, что не сможет присутствовать на похоронах (хотя и был приглашен), и дает ей десять рублей. Лебезятников замечает, что Лужин что-то задумал, но пока не понимает, что именно.

Глава 2

Катерина Ивановна устроила хорошие поминки по мужу, однако многие из приглашенных не пришли. Здесь присутствовал и Раскольников. Екатерина Ивановна начинает ссориться с хозяйкой квартиры Амалией Ивановной из-за того, что та пригласила кого попало, а не «народ получше и именно знакомых покойного» . Во время их ссоры приходит Петр Петрович.

Глава 3

Лужин сообщает, что Соня украла у него сто рублей и свидетелем этому является его сосед Лебезятников. Девушка сначала теряется, но быстро начинает отрицать свою вину и отдает Петру Петровичу его десять рублей. Не веря в вину девушки, Катерина Ивановна начинает при всех выворачивать карманы дочери и оттуда выпадает сторублевая купюра. Лебезятников понимает, что Лужин ввязал его в неловкую ситуацию и говорит присутствующим, что вспомнил, как Петр Петрович сам подсунул Соне деньги. Раскольников защищает Соню. Лужин кричит и злится, обещает вызывать полицию. Амалия Ивановна выгоняет Катерину Ивановну вместе с детьми из квартиры.

Глава 4

Раскольников идет к Соне, раздумывая о том, стоит ли говорить девушке, кто убил Лизавету. Юноша понимает, что должен все рассказать. Мучаясь, Родион говорит девушке, что знаком с убийцей и что Лизавету он убил нечаянно. Соня все понимает и, сочувствуя Раскольникову, говорит, что несчастнее его нет «никого теперь в целом свете» . Она готова пойти за ним даже на каторгу. Соня спрашивает у Родиона, почему он пошел убивать, если даже не взял награбленное, на что юноша отвечает, что хотел стать Наполеоном: «я захотел осмелиться и убил… я только осмелиться захотел, Соня, вот вся причина!» . «Мне другое надо было узнать Смогу ли я переступить или не смогу! Тварь ли я дрожащая или право имею» .
Соня говорит, что ему нужно пойти и признаться в содеянном, тогда его бог простит и «опять жизнь пошлет» .

Глава 5

К Соне приходит Лебезятников и говорит, что Катерина Ивановна сошла с ума: женщина заставила детей просить милостыню, ходит по улице, бьет в сковороду и заставляет детей петь и танцевать. Катерину Ивановну помогают отнести в комнату к Соне, где женщина и умирает.

К находившемуся у Сони Родиону подошел Свидригайлов. Аркадий Иванович говорит, что оплатит похороны Катерины Ивановны, устроит детей в сиротские заведения и позаботится о судьбе Сони, прося передать Дуне, что так потратит те десять тысяч, которые хотел отдать ей. На вопрос Родиона, отчего Аркадий Иванович стал таким щедрым, Свидригайлов отвечает, что слышал через стенку все их разговоры с Соней.

Часть шестая

Главы 1-2

Похороны Катерины Ивановны. Разумихин рассказывает Родиону, что Пульхерия Александровна заболела.

К Раскольникову приходит Порфирий Петрович. Следователь заявляет, что подозревает Родиона в убийстве. Он советует юноше явиться в участок с повинной, дав на размышления два дня. Тем не менее, никаких доказательств против Раскольникова нет, а в убийстве он пока не признается.

Главы 3-4

Раскольников понимает, что ему нужно поговорить со Свидригайловым: «в этом человеке таилась какая-то власть над ним» . Родион встречает Аркадия Ивановича в трактире. Свидригайлов рассказывает юноше о своих отношениях с покойной женой и о том, что действительно был очень сильно влюблен в Дуню, но сейчас у него есть невеста.

Глава 5

Свидригайлов уходит из трактира, после чего в тайне от Раскольникова встречается с Дуней. Аркадий Иванович настаивает, чтобы девушка зашла к нему в квартиру. Свидригайлов рассказывает Дуне об услышанном разговоре Сони и Родиона. Мужчина обещает спасти Раскольникова в обмен на расположение и любовь Дуни. Девушка хочет уйти, но дверь оказывается запертой. Дуня достает припрятанный револьвер, несколько раз стреляет в мужчину, но не попадает, и просит отпустить ее. Свидригайлов дает Дуне ключ. Девушка, бросив оружие, уходит.

Глава 6

Весь вечер Свидригайлов проводит по трактирам. Вернувшись домой, мужчина зашел к Соне. Аркадий Иванович говорит ей, что, возможно, уедет в Америку. Девушка благодарит его за то, что он устроил похороны и помог сиротам. Мужчина дает ей три тысячи рублей, чтобы она смогла жить нормальной жизнью. Девушка сначала отказывается, но Свидригайлов говорит, что знает, что она готова пойти за Родионом на каторгу и деньги ей точно понадобятся.

Свидригайлов забредает в глушь города, где останавливается в гостинице. Ночью ему снится девочка-подросток, которая давно из-за него погибла, утопившись после того, как мужчина разбил ей сердце. Выйдя на рассвете на улицу, Свидригайлов выстрелил себе в голову из револьвера Дуни.

Глава 7

Раскольников прощается с сестрой и матерью. Юноша говорит близким, что собирается признаться в убийстве старухи, обещает начать новую жизнь. Родион сожалеет, что не смог переступить через заветный порог собственной теории и своей совести.

Глава 8

Раскольников идет к Соне. Девушка надевает на него кипарисовый нательный крестик, советуя ему пойти на перекресток, поцеловать землю и сказать вслух «Я убийца» . Родион делает так, как сказала Соня, после чего идет в полицейский участок и признается в убийстве старухи-процентщицы и ее сестры. Там же юноша узнает о самоубийстве Свидригайлова.

Эпилог

Глава 1

Родиона приговаривают к восьми годам каторги в Сибири. Пульхерия Александровна еще в начале процесса заболела (болезнь ее была нервной, больше похожей на помешательство) и Дуня и Разумихин увезли ее из Петербурга. Женщина придумывает историю о том, что Раскольников уехал и живет этой выдумкой.

Соня уезжает за партией арестантов, в которой отправили на каторгу Раскольников. Дуня и Разумихин поженились, оба планируют через пять лет переехать в Сибирь. Через некоторое время Пульхерия Александровна умирает от тоски по сыну. Соня регулярно пишет близким Родиона о его жизни на каторге.

Глава 2

На каторге Родион не мог найти общего языка с другими заключенными: его все не любили и избегали, считая безбожником. Юноша размышляет о своей судьбе, ему стыдно, что он так бездарно и глупо загубил свою жизнь. Свидригайлов, сумевший покончить с собой кажется юноше сильнее духом, чем он сам.

Соню же, приходившую к Родиону, все арестанты полюбили, при встрече снимали перед ней шапки. Девушка передавала им деньги и вещи от близких.

Раскольников заболел, лежит в госпитале, выздоравливая тяжело и медленно. Соня регулярно его навещала и в один из дней Родион, плача, бросился к ее ногам и начал обнимать колени девушки. Соня сначала испугалась, но после поняла, «что он любит, бесконечно любит ее» . «Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого»

Заключение

В романе «Преступление и наказание» Достоевский рассматривает вопросы человеческой морали, добродетели и права человека на убийство ближнего. На примере главного героя автор показывает, что любое преступление невозможно без наказания, – студент Раскольников, который, пожелав стать такой же великой личностью, как и его кумир Наполеон, убивает старуху процентщицу, однако не может снести моральных мучений после содеянного и сам признается в своей вине. В романе Достоевский подчеркивает, что даже самые великие цели и идеи не стоят человеческой жизни.

Квест

Мы подготовили интересный квест по роману «Преступление и наказание» – пройти .

Тест по роману

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.6 . Всего получено оценок: 26894.